Текудер ничем не помогал. Хорошо, хоть не мешал, конечно, но толку от него не было никакого: безучастно покачивался в седле Мерхе, ел, что дают, спал, где положат. Он окончательно погрузился в себя, находя внутренний мир более значимым, чем тот, что нас окружает. Раздражал безмерно: сейчас он стал обузой для нас, и вел себя так, будто это – в порядке вещей! Но Учитель Доо словно не замечал тяжести упавшего на плечи бремени и терпеливо возился с бывшим учеником. Глаза его ввалились, лицо осунулось, но ни слова жалобы не слетало с обветренных губ. Терпение и решимость наставника заставляли и меня сдерживать рвущиеся с языка ругательства – всем нам сейчас нелегко.

Вернуть потерянное было уважение к герою помог сеньор де Норона, как-то вечером предпринявший отчаянную попытку обрести независимость от сознания владельца тела. Начало трансформации я пропустил: отводил коней в сторону от места стоянки, чтобы как следует высушить и накрыть попонами. Шум, поднявшийся у наполовину обустроенного костра, заставил бросить скребницу и, успокоив Мерхе, поспешить к месту разворачивающихся событий. Я чуть-чуть опоздал: Учитель Доо уже скрутил Текудера-Норону каким-то изощренным приемом.

– Чего же тебе не хватает, любезный? – тихо выговаривал он, наклонившись к заострившемуся уху. – Ты дышишь, видишь, чувствуешь мир… пусть с помощью ворованного тела, но ты живешь...

– Тело с-смерда… – рычал глухо демон в ответ, стараясь вырваться из захвата, – прос-столюдина, ублюдка, ш-шлюхиного сына… это поз-сор!

Черты лица снова дрогнули, поплыли, словно выбирая окончательный облик.

– Тело героя, которого с благодарностью помнит Шусин вот уже сто лет, – голос наставника оставался ровным, только мышцы спины напряглись до предела. – Благородство – в душе, ты знаешь об этом сам, неудачник, не способный на достойное перерождение! Он победил тебя тогда, одолеет и сейчас.

– Ха! Я его почти уничтож-ж-жил! – сквозь хрип и стиснутые зубы, прорычал демон. – Нет больш-ше твоего ученичка!

И тут Текудер нанес удар. Видимо, во время путешествия он копил силы, концентрировал их, чтобы решить исход боя за один ход. Из носа и ушей хлынула кровь, яростно пылающие алыми углями глаза потухли, тело несколько раз дернулось в конвульсиях… и затихло.

– Стоять сможешь? – спросил Учитель Доо бывшего ученика, превращая захват в поддержку.

Тот кивнул и выпрямился, пошатываясь. Принял из рук наставника фляжку с водой, жадно глотнул и вылил влагу в ладонь, растерев по лицу потеки крови. Учитель Доо поморщился, порылся в рукаве и вынул полотняное полотенце, расшитое по краю драконами.

– Клоун, – слабо улыбнулся Текудер, принимая ткань.

Наставник вернул ему улыбку.

А я смотрел на них, привычно стоящих бок о бок, и видел иное.

Крепкий вихрастый мальчишка вытирает кулаком со сбитыми костяшками кровь из носа и настороженным взглядом сопровождает каждое движение одетого в дорогую броню всадника, легко соскочившего с мощного боевого коня. Воин улыбается, извлекает из узкого рукава шелковой поддоспешной рубахи крупное румяное яблоко и протягивает его на раскрытой ладони. Ребенок, чуть помедлив, принимает угощение: яблоко остро пахнет медом и приключениями, сказочной жизнью, совсем не такой, к которой он привык. Сегодня деревенские пацаны, как всегда, навалились скопом, побили и сбежали лечить свои синяки. Вечером их родители придут в дом и будут кричать на маму. Никто из деревни слова доброго им не сказал за все десять лет жизни мальчугана, куском хлеба не поделился, а странный чужак не просто угощает яблоком, но еще и вынимает его из рукава… Так же делал яркий смешной человечек на осенней ярмарке, – мама называла его клоуном, – он еще и жонглировал всеми вынутыми оттуда вещами. Ребенок был восхищен акробатическими трюками, ловкостью и весельем – настоящим волшебством, ярким пятном в череде серых дней и серых людей. И даже сбежал бы с бродячим цирком… но он никогда не бросит маму! «Клоун!», – восторженно шепчет мальчишка, шагнув к незнакомцу.

Видение мелькнуло и исчезло, но я уже привык доверять истине, открывающейся именно так.

Текудер снова ушел в себя. Но больше меня не раздражала его отстраненность от ежеминутных вызовов внешнего мира: его душа – поле битвы, где сдерживается и ослабляется набравший силы демон. Рано или поздно тот должен сдаться, ибо уже понял, что никто из нас не позволит ему победить… но смирит ли свою гордыню?

Осень внезапно кончилась. На смену промозглым дождям пришел снег, пока еще быстро тающий на непромерзшей земле. Скоро он ляжет надолго.

Хребты предгорий взламывали ровную линию горизонта, цель была близка, но погода испортилась окончательно. Следы, оставленные семеркой наших коней, пятнали нетронутую снежную целину. Любой патруль, оказавшийся в этих местах, сможет обнаружить нас. Хорошо, что начинающийся буран все скроет. Может быть, и нас заодно упокоит навеки.

Холод пробирал до костей. Небо слилось с землею в крепких объятиях, не обращая внимания на тех, кому не посчастливилось очутиться в эти минуты между ними. То ли страсть, то ли борьба – хаос заполнил все вокруг. Исчезло не только пространство, но и время. Я оглох от свиста ветра, ослеп от бушующей кругом белизны. Как долго и куда именно держим мы путь? Все силы сосредоточил на том, чтобы удержаться в седле. Если порыв ветра сшибет с коня, то канешь камнем в льдистое безмолвие пластающихся следом сугробов, останешься в них навсегда. В глаза вновь швырнуло охапку колючих снежинок, но нос вдруг учуял слабый запах дыма. Дыма домашнего очага. Жилье! К демонам скрытность, она опасна сейчас. Лошади сами прибавили ход, следуя за бодро скачущим Хранителем Сию: он единственный из нас еще был способен бодро скакать.

Метель и высокий забор закрывали жилище, к которому привел нас спаситель. Я даже не смог определить, как оно выглядит и насколько велико. Учитель Доо, с трудом разгибая конечности, сполз с мухортой и из последних сил постучал в крепкие деревянные ворота. Хрипло залаяли дворовые псы.

Какие-то низкорослые, приземистые человечки, укутанные до самых глаз в шарфы и малахаи, ухватили поводья коней, махая руками в сторону дома и даже не пытаясь перекричать вой вьюги. На пороге встретил хозяин, цепким взглядом обшаривший нас с ног до головы и принявший наше оружие: Учитель Доо зачем-то его отдал. Опасается, но впускает? Странно. Мог бы просто закрыть двери перед нашими носами. Ввалившиеся следом в сени заснеженные карлики скинули верхнюю одежду и оказались обычными детьми от десяти до пятнадцати лет. Пересмеиваясь и толкаясь, они ринулись в комнаты, а мы неторопливо освобождались от ватных стеганых курток, насквозь промокших под снегом и задубевших от мороза. В тепле глаза оттаяли и моментально начали слипаться, но я героически боролся со сном: расслабляться не стоило, возможно, именно этого и добиваются непонятные обитатели предгорий. Я перестал слепо доверять землякам, а эти люди, к тому же, отличались от коренных шусинцев. Какой-то неуловимой чуждостью веяло от них, поэтому я был настороже, хотя и не чуял опасности.

В просторной, но темноватой и скудно обставленной комнате собралась мужская часть семьи в полном составе: лысый сморщенный патриарх, казалось, только усилием воли удерживающий в себе слабое дыхание жизни, его пожилой сын – тот самый, кто встретил нас на пороге, около десятка детей разных возрастов. Старшие мерили нас подозрительными взглядами. Судя по количеству отпрысков, здесь в чести большие семьи. Сын патриарха, скорее всего, тоже был последним из выводка уже отсутствующих в доме многочисленных братьев: в деревенских семьях до сих пор придерживаются традиций минората – старшие дети отселяются и ведут свое хозяйство, а имущество родителей наследует младший, хранящий род.

– Гость, переступивший порог, священен, – торжественно объявил нам сидящий на подушке старик.

– Священен домашний очаг, – поклонился Учитель Доо, прижав ладонь к груди. – В вашей деревне спокойно?