Черт простого народа большей частью худой, с тонкой козлиной бородкой на узком подбородке, между тем как толстый дьявол имеет налет добродушной глупости. Интриган – с горбом и покашливает. Старая ведьма – с высохшим птичьим лицом. Когда веселятся и говорят сальности, появляется толстый рыцарь Фальстаф с красным носом и лоснящейся лысиной. Женщина из народа со здравым рассудком низкоросла, кругла, как шар, и упирается руками в бедра. Словом, у добродетели и у черта острый нос, а при юморе – толстый. Что мы на это скажем?
Таким игривым вступлением начал свою серьезную книгу «Строение тела и характер» Эрнст Кречмер, немецкий психиатр. В двадцатые годы XX века, когда Фрейд штукатурил и конопатил здание психоанализа, а Павлов завершал постройку системы условных рефлексов, этот энергичный врач, гипнотизер-виртуоз, оригинальной и изящной концепцией соединил психиатрию, психологию, антропологию, эндокринологию и генетику.
И физиономика была тут как тут…
(Там же, в «Я и Мы», я нарисовал литературный портрет отца европейской физиономики Лафатера; текст этот потом один плагиатор без зазрения совести слямзил. ВЛ – 2007)
Более того: как чудодей-алхимик, Кречмер впервые соединил душевную болезнь со здоровьем.
Читая его, понял: как война есть продолжение политики другими средствами, а точней, обнажение, – так и болезнь продолжает и обнажает здоровье.
Имея дело, как всякий психиатр, с нескончаемой вереницей пациентов и их родственников, Кречмер поначалу задался целью всесторонне сравнить представителей двух больших душевных болезней – шизофрении и маниакально-депрессивного психоза, он же в непсихотическом масштабе – циклотимия, он же, по нынешней терминологии, – БАР, биполярное аффективное расстройство.
Кречмера поразило, что не только и не столько симптомы двух этих болезней, сколько характеры и личности больных, их телосложения, психотипы родственников, психологическая атмосфера в семьях – все оказывалось противоположным.
Шизофрения и БАР, словно носорог и лев, обходят стороной, боятся и избегают друг друга.
Кречмер кропотливо исследовал родословные, прослеживал вместе с болезнями привычки, традиции, превратности судеб, и наблюдения уводили его все дальше за пределы психиатрии…
Постепенно вырисовались два больших человеческих типа: два полушария, в которых болезни оказывались полюсами. Стало ясно, что психическое здоровье не имеет никаких абсолютов; что клиника – прибежище крайних жизненных вариантов, не могущих приспособиться; что болезнь, как линза, вбирает в себя лучи, рассеянные в текучей мозаике темпераментов и характеров…
И вот знаменитая ось «шизо – цикло». (На оси этой читатели мои, не охочие до инотерминов, частенько, бывало, начинали киснуть и вянуть… ВЛ – 2007.)
Ежели в середине поставить обычного человека, каких масса, рассуждал Кречмер, то можно считать, что у него зачатки (корешки, радикалы) «шизо» и «цикло» находятся в относительном равновесии. Если корешков «шизо» относительно больше, а «цикло» поменьше – перед нами человек «кошачьего типа»: внешне немного (или много) закрытый, корректный, сдержанный, суховатый; внутренне обостренно чувствительный и ранимый, иногда раздражительный и саркастичный, иногда тревожный и мнительный, а иной раз при, казалось бы, тонкой душевной организации оказывающийся эмоционально туповатым, парадоксально бесчувственным… Зовут такого человека, по Кречмеру, – шизотимик.
Дальше от середины и ближе к полюсу по той же оси – шизоид. По другую сторону оси, соответственно, – циклотимик, а дальше – циклоид.
Перевести термин «шизотимик» без замутнения смысла сложно: «шизо» – от слова «расщепление», «тимик» – от слова «настроение»… Расщепленец-настроенец? – Полная чушь, никакого расщепления у таких людей, как правило, не бывает, просто они состоят с теми, у кого оно может быть, в некоем типажном родстве, но это их ни к чему не обязывает.
Область полной нормы, психика шизотимика может быть даже гармоничнее, устойчивее и сильнее, чем у среднего человека. Еще бы! – ведь эти сутулые бледные интриганы, эти старые ведьмы с птичьими лицами, эти черти с козлиными бородами – они и есть шизотимики, а не кто-нибудь.
Но если шизотимику все же суждено по тем или иным причинам психически заболеть (скажем, в результате упорного пьянства или сверхтяжких стрессов), то вероятность появления шизофренических расстройств – расплывания мышления, неадекватности, бреда, дезинтеграции личности, – оказывается заметно повышенной…
Шизоид (опять с туманным дрожанием смысла: подобный шизофренику или напоминающий его; сравним: гуманоид) – особенностей еще больше. Человек на особицу: со странностями или без, но все же иной, нежели срединное большинство, узнаваемо-своеобразный; мыслящий либо шибко оригинально, либо наоборот, слишком правильно…
Иногда с явными бзиками, сдвигами, вывертами, с чудачествами подчас на грани чего-то более серьезного… Ранимость может быть колоссальной, равно как и душевная тупость. Мышление – от непробиваемо-плоского или бредоподобного до гениального включительно.
Походка, речь, внешность – все характерно, в нескольких, легко узнаваемых вариантах…
Уже грань: при неблагоприятных условиях или просто так, самопроизвольно, могут начаться расстройства шизофренного типа, бред и распад…
Носитель предрасположенности. Да, но и он вовсе не обязательно должен болеть! И он может быть и силен, и по-своему гармоничен!..
В семьях шизоидов, однако, с большей вероятностью, чем в среднеобычных, можно встретить больных шизофренией. На этом же родовом поле в изобилии водятся художники и поэты, музыканты и математики, изобретатели и системотворцы, философы и богословы, подвижники и святые, равно как изощреннейшие преступники и безжалостные холодные функционеры…
Истинно человеческое начинается там, где человек обретает свободу от своего типа,
Мне часто казалось, что даже лучшие авторы напрасно упорствуют, стараясь представить нас постоянными и устойчивыми. Они создают некий овоБщенный овраз и, исходя затем из него, истолковывают все поступки данного лица, а когда его поступки не укладываются в эту рамку, они отметают все отступления от нее, Мы все лишены цельности и состоим из отдельных клочков, Настолько пестро и многообразно наше внутреннее строение, что в разные моменты мы не меньше отличаемся от себя самих, чем от других,
…Не знаю, когда влияние на меня Кречмера было плодотворнее: когда воочию видел и лечил представителей описанных им типов или когда со смесью разочарования и облегчения убеждался в опасности, если не убогости психотипажного мышления, с превеликой легкостью переходящего в мифологию наподобие астрологической или, черт ее побери навеки, нацистской, – в примитивизме и призрачности всех этих шкал, полюсов, осей…
И какого рожна, думалось, я обязан считать каждого недовинченным шизофреником или еще каким-то потенциальным обитателем дурки?… Неужели здоровье – всего лишь смесь зачатков разных болячек, как белый цвет – смесь всех цветов радуги?… Эдакое тиположество, как писал один кречмеровский оппонент, попахивает сектантством и неизбежно ведет к тому, что понятие «шизоид» или любое другое, лошадоид или крысоид, допустим, подставляется вместо понятия «человек», и все сводится к тому, что и у шизофреников, лошадей и крыс есть некоторые общечеловеческие черты.
Все мы внутренне всевозможные – и все же никуда не денешься: они есть.
Типы есть!
Есть шизоиды и фашизоиды, есть циклоиды и циклопоиды; есть собакоиды и кошкотимики, есть мышкоиды, слонотимики, крокодилоиды и прочая-прочая, не говоря уже о свиноидах и обезьяноидах…
