— А как подобает?

— Целуй.

Теряюсь.

— Целуй сама, немедленно, — снова приказной тон. Опускаю руки на его плечи, встаю на цыпочки и прикасаюсь губами к его щеке.

Смеётся, стискивая мою талию.

— Нет, Алина, это все по-детски, — обхватывает мои скулы и сам целует, вынуждая приоткрыть рот, вторгаясь языком, лишая дыхания. — Ты очень вкусная, — хрипит мне в губы. — Даю тебе пару дней на восстановление. Больше не выдержу. Хочу тебя. Пи*дец, как хочу, по-разному… Ты даже не представляешь… — рычит, отпуская меня. Мурашки по коже, похоже на угрозу. Не знаю, как реагировать. Но права отказаться у меня нет. — Иди в прихожую, там тебе кое-что доставили, — сообщает он мне, надевая футболку.

— Что? Я ничего не заказывала, — не понимаю.

— Я заказывал. Иди. Жду тебя в столовой.

Послушно направляюсь в прихожую. А там, на тумбе, большая корзина с цветами. Очень большая. Мне таких никто не дарил. Белые лилии и ярко-красные герберы. Красиво. Подхожу ближе, трогая кончиками пальцев лепестки. Нахожу небольшую карточку, открываю ее, читая.

«За боль, через которую ты стала моей».

Закрываю глаза. Не понимая, как это воспринимать. Он слишком сложный.

Беру корзину и иду в столовую. Эмин уже сидит во главе стола и пьет чай, что-то листая в телефоне. Убираю со стеклянной подставки домашний цветок в горшке и ставлю туда корзину.

— Спасибо, — благодарю и сажусь за стол. Эмин не отвечает, откладывает телефон, берёт себе на тарелку пару блинчиков, сметану и пробует.

— И тебе спасибо, вкусно. Мне, определенно, нравится наш брак. Хочу завтраки от тебя каждый день.

— Эсма меня отравит за это. Она так ревностно охраняет свою кухню.

Эмин опять смеется.

— Не переживай, я с ней поговорю. Это твой дом. И у тебя вся власть, как у хозяйки.

Киваю.

— Сегодня мы ужинаем у твоих родителей. В семь.

— Это обязательно?

Мне не хочется их видеть.

— Я полагал, ты будешь рада встрече с родителями.

— Я не рада.

— Ты со мной. Моя жена. Они потеряли право влиять на тебя. Собирайся, Алина. Нам нужен этот ужин.

— Хорошо, как скажешь. Тогда мне нужно новое платье и посетить салон.

Не хочу быть серой мышкой в глазах родителей, хочу, чтобы знали, что я справилась с этим испытанием. Пусть увидят во мне новую Алину.

— Хорошо. Через час приедет моя мать, развлекайся. Купи себе самое дорогое платье.

Эмин поднимается с места и покидает столовую.

Алина

— Вам не кажется это платье вульгарным? — спрашиваю у Екатерины, рассматривая себя в зеркале.

— Нет. Не кажется. Длина – ниже колен, хорошо сидит по фигуре. Хотя фигура у тебя… Любое платье сядет идеально.

— Плечи, спина открыты, — поворачиваюсь. Синее платье застёгивается на шее, словно поводок, оставляя открытыми плечи и спину. Лиф расшит серебром, юбка широкая.

— Думаю, Эмину понравится. Он никогда не был слишком консервативен, в отличие от своего отца.

А мне кажется, она плохо знает своего сына.

— Но если тебе дискомфортно, можно подобрать жакет. Будет стильно. Вот этот, в тон платью, и рукав в три четверти, — снимает с вешалки жакет, помогая мне его надеть.

— Да, так лучше, — киваю.

— Как ты относишься к шпилькам?

— Если они не слишком тонкие и высокие, то нормально.

— Чулки, колготки? — усмехается Екатерина. И вот, несмотря на то, что свекровь примерно возраста моей мамы, она более раскованная и современная. Мне это нравится.

— Конечно, колготки.

— Чулки – это не вульгарно, Алина. Если их увидит только твой мужчина, — подмигивает мне.

— Колготки, — настраиваю я. Мой мужчина, определённо, оценит. Этого и боюсь, еще раз такой боли я не выдержу.

— А как складываются ваши отношения с Эмином? Он… не слишком… — пытается подобрать слова.

— Все хорошо.

— Алина, понимаю, что тебе нелегко. И если я могу помочь, только скажи. Буду рада, если между тобой и Эмином возникнут чувства. Если же нет, то я смогу повлиять на сына.

Сомневаюсь, что на Эмина можно повлиять.

— Все хорошо, — повторяю, как заведенная. Екатерина вздыхает, подходит ко мне со спины и обнимает за плечи. И это так тепло, что хочется плакать. Но я держусь. Мои слезы ничего не исправят.

— Освежим стрижку? — спрашивает меня мастер.

— Да, я хочу каскад для объёма и легкое мелирование.

— Да, понимаю, о чем вы. Цвет станет ярче, классно получится, — воодушевляться девушка. Киваю. Хочу стать другой. Не серой мышью, вечно жалеющей себя, а уверенной женщиной. Если нельзя преодолеть обстоятельства, которые накрывают лавиной, нужно понять правила игры. Я замужем за взрослым, состоятельным бизнесменом и должна соответствовать. Кажется, так просил Эмин.

На часах без двадцати семь, мы едем к родителям, и я нервничаю. Мне казалось, что я их ненавижу, но сейчас первая волна гнева и обиды сошла. Теперь я просто не хочу их видеть. Отдали меня чужому мужчине. Хорошо. Но притворяться, что я благодарна им за заботу, не буду.

Ухожу в себя и свои мысли настолько, что не замечаю ничего вокруг. Прихожу в себя, когда передо мной открывается коробочка, а в ней серьги. Красивые, длинные нити, на концах которых жемчужины. Перевожу взгляд на Эмина.

— Надень.

— Спасибо, люблю серебро, — киваю, вынимая серьги. Принимаю его подарки. Я уже привыкла, что мной играют, наряжая. Ведь дело не том, что он хочет порадовать меня. Дело в том, что он хочет показать окружающим свой достаток. У мамы полно драгоценных украшений, но надевает она их, только когда приходят гости или когда сама выходит с отцом в свет. Все остальное время они заперты в сейфе.

— Учту про серебро, — усмехается Эмин. — Но это белое золото.

Киваю. И мне не стыдно, что я не разбираюсь в металлах и камнях. Настоящая ценность не в них.

Машина заезжает в знакомые ворота. Осматриваю свой родной дом, словно впервые. Раньше я любила его, а сейчас кажется, что всю мою сознательную жизнь меня здесь обманывали.

Эмин выходит первым и подаёт мне руку, вытягивая из машины. Нас встречает отец, выходя из дома. Такой радостный, добродушный, улыбается, пожимает Эмину руку и тянется ко мне, обнимая. Просто стою и жду, когда он меня отпустит. А отец словно не чувствует, что я безучастна.

— Хорошо, когда семья собирается вместе, — произносит он. — Проходите, — распахивает для нас дверь. — Пойду сообщу супруге, что вы приехали, она с утра хлопочет на кухне.

Да, мама готовит сама. Отец принимает только ее еду. Он даже в ресторанах никогда не ест.

Эмин помогает мне снять пальто в прихожей, вешая его в шкаф.

— Прекрасное платье, — осматривает меня, раздеваясь сам. — Что у нас тут скрывается? — стягивает мой жакет. — Вау. Не снимай его пока, — надевает назад. — Пойдем, — подхватывает меня за талию, а я слышу голос мамы и медлю. Сердце почему-то разрывается. Мне и увидеть ее хочется, и одновременно нет. — Алина, ты оторвана от семьи, — тихо говорит он мне. — Они теперь не влияют на тебя, на твою судьбу и твоё поведение. Осознай это, и станет легче.

Он прав, но только одна клетка заменила другую. Родители теперь не имеют влияния, потому что эту роль взял на себя муж.

Идем в гостиную. Осматриваюсь. И вроде все родное вокруг, но не мое. А моего теперь нет.

— Алина! — идет ко мне мама, счастливая. Обнимает. От нее пахнет, как прежде, сладкой выпечкой, детством, чем-то родным. Мне хочется обнять ее в ответ, но обида сильней. Стою безвольно и жду, когда она меня отпустит. — Изменилась, похорошела. Брак тебе на пользу, моя дорогая, — сообщает она мне, осматривая. Пожимаю плечами. — Моя красавица, — не унимается мама, расцеловывая мои щеки. — Пойдем, поможешь мне на кухне, — тянет меня за руку. Иду за ней, заставляя себя выдохнуть.

На кухне уже все готово.