Откидываюсь на подушки. Хочу забрать ее домой. Прямо сейчас. Хочу закрыться там с ней и побыть наедине еще неделю. Без телефона, работы, прислуги. Хочу подышать ей, обрести силу и уверенность в себе.

Алина быстро выходит, с собранными волосами, в той же футболке на голое тело и идёт на кухню. При каждом ее движении футболка поднимается, и я вижу кусочек бедра. Красиво. Хотя в ближайший час домой мы не доедем…

— Там свежее полотенце на стиральной машине, — сообщает мне она, указывая на ванную.

Киваю, поднимаюсь, ухожу в ванную. Быстро принимаю душ, собираюсь и, обтягивая бедра полотенцем, выхожу. Алина что-то готовит возле плиты. Иду в зону кухни. Встаю позади нее, вздрагивает, но быстро расслабляется, обнимаю за талию, прижимая к себе. Есть своя прелесть в маленьких квартирах.

На сковородке тосты, на них яйца, плавится сыр, пахнет вкусно.

— Кофе нет. Только чай. Тебе черный или зеленый?

— Зеленый, — выдыхаю ей в ухо, сжимаю попку под футболкой.

— Садись, — уворачивается от меня. Подчиняюсь, сажусь за стойку. Одеваться не собираюсь. Оцениваю, насколько крепкая стойка и выдержит ли она Алину. Хочу позавтракать ей.

Девочка накрывает на стол, подаёт мне тарелку, чай.

— Больше ничего нет. Прости, — пожимает плечами. — Это не завтрак Эсмы из десятка блюд, — усмехается, но смущенная. Словно между нами произошел первый секс. Отвыкла от меня моя малышка. Надо исправлять.

— Эсмы нет. Она живет с моей матерью.

— Почему? — в недоумении спрашивает Алина, садясь за стойку.

— Потому что ты ее боялась.

— Это были пустые страхи, — отмахивается она. — Яна там теперь одна?

— Яны тоже нет. Я ее уволил.

— Да за что? — возмущённо спрашивает Алина.

— Леван попросил, — упускаю момент, когда застал их на нашем столе.

— А при чем здесь Леван? — не понимает.

— У них с Яной что-то вроде отношений.

— Дааа?

— Не знаю, не вникал. Могу вернуть ее, если хочешь. Нет в доме больше прислуги. Я не хотел никого видеть и чтобы меня не видели тоже в моменты падения.

— Ты сказал, что любишь меня?

Киваю.

— Знаешь, — усмехается. — Все, сказанное в постели, стирается вне ее, — хитро щурится.

— Даже так? У меня не стирается. Я просто так ничего не говорю, тем более фразы, которые никому не говорил.

— Эмин… — вздыхает, качая головой. — Это был намек, что я хочу услышать это еще раз.

— Да? Только после тебя, — взмахивают рукой в ее сторону.

— Эм… — кусает губы.

— А ну-ка иди сюда, — отодвигаю тарелку, маню пальцем. — Быстро.

Встает, идет, только не туда, куда я хочу. Обнимает меня со спины, прижимается щекой к моему плечу. Замираю, сглатываю. Обезоруживает. Сейчас она может просить что угодно, сделаю все, лишь бы вот так чувствовать ее рядом.

— Я тоже тебя люблю, — шепчет, целуя мою кожу.

— Поехали, пожалуйста, домой. Мне там невыносимо без тебя.

Алина

Лето в этом году жаркое. Я выхожу из дома только по вечерам. Мне нравится сидеть в нашем саду. На мягких качелях, читая книгу, и дышать ароматами цветов от клумб, которые сажала сама. Последние месяцы моя жизнь выглядит именно так. Я на седьмом месяце беременности, давление скачет, и доктор строго запретил мне нагрузки и жару. Не буду соблюдать рекомендации – Эмин лично отвезет меня в клинику на сохранение. Он сумасшедший отец, волнуется больше меня. Иногда это похоже на паранойю.

Я уже привыкла, что мой муж категоричен и максимален во всем. Люди не меняются. Особенно мужчины, особенно такие, как Эмин. Но меняется их отношение к ситуации. Спустя четыре года мне даже кажется, что Эмину и не следовало меняться. Иначе он потерял бы свой стержень, менталитет, характер. Хищнику нельзя становиться мягче, иначе он превратится в жертву. Эмина в роли жертвы я не представляю. Главное, чтобы хищник был нежен, аккуратен и честен со своей парой.

Отвлекаюсь от чтения, наблюдая, как Ева играет в мяч с Екатериной.

Дочь Эмина выросла, никто и не скажет, что она родилась крошкой. Девочке уже четыре года. Мне было сложно ее принять. Нет, ребенок ни при чем. Она маленькая, милая, трогательная, похожа на Эмина. Такая девочка-девочка, настоящая принцесса. С косичками, разноцветными резиночками, в бирюзовом сарафане. Сложно принять факт того, что у человека, которого любишь, которого присвоила себе, есть родная дочь, и она не твоя. Эгоистичная ревность. Ее нужно искоренять. У меня на это ушло время. Ребенок ни в чем не виноват, он должен иметь полноценную заботу и участие отца в воспитании.

С Эмином оказалось сложнее, чем со мной. Он не скупится в финансовом плане, но совершенно холоден в эмоциональном. Так нельзя, недолюбленный ребенок вырастает с душевной травмой. Мы долго разговаривали на эту тему по вечерам. У моего мужа стоял блок, который очень сложно снять. Блок на любовь к нежеланному ребёнку. У него вообще сложно с проявлением чувств, Эмин предпочитает поступки, скрытую заботу, чем обнажаться душевно.

Год назад Ева сильно заболела пневмонией, попала в больницу. Чувства у моего мужа включаются только через потрясения. Он понял, насколько ему дорог его ребенок. И стал участвовать в воспитании не только в финансовом плане. Как бы ревностно я к этому ни относилась, это правильно, дети не должны страдать от ошибок родителей.

Ева приезжает к нам в гости по выходным. На прошлой неделе мы были вместе в цирке.

Сегодня как раз суббота. Ева у нас. Екатерина тоже предпочитает общаться с внучкой у нас. Ее раздражает Инга, хотя моя свекровь – самая терпеливая женщина в мире. Инга всегда требовала общения с дочерью только на ее территории, но недавно ей резко стало на это плевать, поскольку она встретила мужчину. Мы все выдохнули и искренне порадовались этому факту. Инга стала спокойнее. Я ни в коем случае не претендую на ее дочь. Инга хорошая мать. И меня вполне устраивает нынешнее положение вещей.

Екатерине кто-то звонит, она отвлекается от игры с внучкой. Девочка оглядывается и идет ко мне. Подходит, забирается рядом со мной на качели, поправляет платье, расправляя его. Аккуратная. Забавная. Стесняется меня. Смотрит настороженно, но любопытная. Она и к Эмину еще насторожена. Они ищут общий язык, и мой муж делает огромные шаги, пытаясь стать для Евы настоящим отцом.

— Устала? Пить хочешь? — интересуюсь я. Кивает, переводя взгляд на стол, где стоит мой морс. Наливаю ей в стакан, протягиваю.

— Спасибо, — забирает, выпивает почти залпом и отдает мне стакан. — А у тебя там кто? Лялька? — любопытно интересуется, кивая на мой живот.

— Да, — поглаживаю живот.

— Маленькая? — щурится девочка.

— Да.

— Вот такая? — показывает пальчиками сантиметров пять.

— Нет, вот такая, — показываю ей примерный размер ребенка.

— Ого, — складывает губки бантиком. — Большая.

— Это мальчик, — сообщаю ей я. — Твой братик.

— Мой братик? — удивлённо распахивает глаза, хлопая ресницами.

Замечаю, как Эмин въезжает на крытую стоянку и паркует машину.

— Да.

— Это же не мамина лялька, а твоя.

— Но он сын твоего папы. Он твой братик по отцу.

Девочка хмурится, соображая. Эмин замечает нас, замедляет шаг, наблюдая за нашим общением.

— А можно потрогать? — спрашивает Ева, указывая на мой живот.

— Можно, если аккуратно.

Девочка спрыгивает с качелей, встает вплотную ко мне, обтирает и так чистые руки о сарафан и деловито сдувает челку. Тянет руки, прикасается к моему животу, переводит на меня глаза. Киваю ей, чтобы не боялась. Аккуратно гладит.

— А как его зовут? — почему-то шепотом спрашивает она. Эмин подходит ближе, останавливается в пяти метрах от нас, наблюдает.

— Мы еще не придумали имя.

Девочка вдруг наклоняется к моему животу.

— Не соглашайся на имя Сережа, — шепчет моему животу. — Серёжи плохие.

Кусаю губы, пытаясь не рассмеяться. Эмин потирает лицо, качая головой, тоже улыбается.