Подняв на него глаза, Птица растеряно моргнула. Вот оно, сбывается предсказание Хамусы! Языки костра зловеще вспыхнули, разлетелись множеством искр. Теперь огонь горел только с одного края кострища, маленький и угасающий. А в чуть светящихся углях лежала картошка.

   - Я живу в Каньоне Дождей. Но пришлось делать изрядный круг, чтобы уйти от преследователей. Думаю, что не так просто преодолеть химаев и Речных людей, потому до нас они теперь не доберутся.

   - А кто нас преследует? - осторожно спросил Еж и вытянул ноги к костру.

   - Лучше вам этого не знать, - Ог поднял голову и глянул Птице в глаза.

   Взгляд внимательный, серьезный. И какой-то добрый, что ли. Не было в серых глазах Ога злости, жестокости или раздражения. Даже издевки сейчас не было, но Птице почему-то стало очень неловко. Вновь почувствовала она силу хозяина и жесткую волю его. Все будет так, как он решил, несмотря на дружелюбность и ласковость. Но, может, он не станет причинять зла своим рабам? Ведь относится же он хорошо к Ежу?

   - Ведунья Хамуса знает о Каньоне Дождей, - совсем тихо сказала Птица и опустила ресницы.

   - Это я тоже знаю, - тут же ответил Ог, - больше она не посмеет кидать кости на меня. Да и карта, по которой она гадала, сгорела в огне. Думаю, я достаточно напугал Хамусу.

   Птица вздрогнула, потянулась пальцами к правому запястью и, ощутив гладкую пустоту кожи, потрясенно проговорила:

   - Так это ты сделал пожар у Хамусы?

   - Да. Я всегда чувствую, когда на меня колдуют. Не люблю этого. Каньон Дождей большой, и там у меня свои люди. Жрецы не осмелятся напасть в тех местах. А тут они нас не найдут и не догонят.

   - Ты думаешь, что жрецы гонятся за нами? - удивленно вытаращился на Ога Еж. - Зачем им это? Ты ведь честно купил Птицу и Травку. И меня тоже...

   - Лучше вам пока не знать. Спите спокойно. Тут они до нас не доберутся. С химаями мне легко справится, да и с Речными людьми тоже. Но со жрецами будет настоящая битва, и мне не хотелось бы ввязываться в это. По крайней мере сейчас.

   - Зачем тогда купил? - Птица спросила и тут же пожалела. Как она смеет задавать вопросы хозяину? А если он сейчас отвесит тумаков и за лишнюю болтовню, и за то, что не досмотрела за Травкой?

   - Все еще дуешься за свои браслеты? - Глаза Ога блеснули весельем. - Вы глупеете, пока на вас ваши обрядовые побрякушки. Надеетесь на браслеты, а своей головой не думаете. Не браслеты определяют вашу жизнь, а те решения, которые вы принимаете.

   - Мы не принимаем решений, - удивленно пояснил Еж, - мы же рабы.

   - Вот именно. Птица, ты кто? Что ты скажешь о себе?

   - Я? - Птица озадаченно потерла ухо. Никогда еще не приходилось отвечать на такие странные, и в то же время простые вопросы. - Я - рабыня.

   - Этого я и ожидал, - хмыкнул Ог, взял длинную палку и принялся выкатывать из золы черные, дымящиеся картофелины. - А разве ты - не красивая девушка? Разве ты не добрая девушка? Птица, ты добрая?

   Духи! Еще никто не задавал ей таких странных вопросов! Конечно, она красивая девушка. Но что толку, если она - рабыня.

   - Так кто ты в первую очередь - красивая девушка или рабыня? - Ог будто угадывал ее мысли.

   Картофелины выкатывались послушными шариками, посеревшая зола вспыхивала нарядными оранжевыми огоньками.

   - Наверное, рабыня.

   Ог улыбнулся, поднял глаза и медленно, точно неразумному ребенку, пояснил:

   - Ты в первую очередь девушка. Ты - человек. Тебя родила такой твоя мать. С самого начала ты была девочкой и ею остаешься. После станешь женщиной, бабушкой - и так до самого конца. А рабыней тебя сделали люди, это не настоящая твоя сущность. Понимаешь?

   Птица не понимала. Вроде бы простой смысл слов, но ускользает и теряется значение. Да, она девушка, человек - как сказал Ог. Но какая разница, если она все равно себе не принадлежит?

   - Ты можешь выбирать, что тебе делать. Доброе или злое. Вот как сегодня с Травкой. Ты могла защитить ее, а могла бросить, что ты и сделала.

   - Если бы я кинулась за ней, меня бы убили.

   - Если бы ты смотрела за малышкой хорошенько, как я тебе велел, ты бы не оставила ее на склоне, - наставительно сказал хозяин.

   Так просто сказал, даже немного ласково. Ни тумаков, ни ругани. Хозяин, видимо, у них добрый, и за оплошности просто журит и учит, а не наказывает?

   - Надо уметь отвечать за тех, кто зависит от тебя. Надо уметь делать доброе для людей, - снова заговорил Ог и тут же добавил, - берите картошку. Дуйте и чистите. Только глядите, не обожгитесь.

   - Доброе велел делать Моуг-Дган, - вдруг сказал Еж, - мы все должны делать доброе, потому что так велел Моуг-Дган.

   Охотник поморщился, нацепил на палочку картошку и, медленно счищая шкурку, пояснил:

   - Добро надо делать, чтобы самим не превратиться в чудовищ. Для себя самих надо делать добро. И для тех, кто рядом с тобой.

   Птица не ответила ничего. Пойди, разберись, что будет добром, а что нет. Это не так просто, как говорит Ог. Есть такое добро, в глубине которого таится страшная сила, могущая разрушить все, что находится рядом с ней. Вот, как в Травке, например. Недаром Птице слишком часто видятся странные картинки, в которых звучат слова о силе и сияют магические круги, обведенные белым и черным песком.

   Вот и охотник Ог сидит и рассуждает о добре, а сам вмешался в жизнь людей, которые его совсем не ждали. Купил рабов и объясняет им, что поступать они должны, как свободные, потому что рождены человеками. Только все это ложь, и если бы Птица была свободной, то давно бы уже ушла к родному городу Линну, туда, где золотятся шпили храма Набары. А не сидела, разомлевшая от жары, в темной пещере и не жевала печеный на углях картофель.

   Ог и сам таит в себе отнюдь не добрую силу, и эта сила его отнимает жизнь у людей и животных. Хотя, чего уж там, Речным людям так и надо, они и сами горазды убивать. Но кто знает - у кого еще забирал жизнь Ог?

   -Держи, - неожиданно резко велел хозяин и подал глиняную миску с очищенной картошкой.

   Птица протянула руку и почувствовала теплое прикосновение Ога. Не удержалась, взглянула ему в лицо. Глаза его стали серыми, мрачными. Слабые отблески огня лениво переползали по неровным стенам пещеры, но в зрачках Ога пламя отражалось яркими всполохами. А, может, это были отблески чудовищной силы, что таилась в нем и так пугала Птицу? Внезапно она поняла, что хозяин все знает - ее желания, мысли, намерения. Что для него не составит никакого труда предугадать решения и поступки Птицы, да и Травки с Ежом тоже.

   Птица отдернула руку, все еще глядя на пляску отражений в серых глазах Ога. Тот улыбнулся кончиками губ, жестко велел:

   - Бери картошку.

   В голосе уже не было мягкости, лишь твердая власть. Воля хозяина.

   Птица тоже улыбнулась, опустила ресницы, схватилась за глиняную миску. Вот и вся философия. Отношения хозяина и рабы. Он будет учить их тому, как делать добро и чувствовать себя людьми, а они будут выполнять его волю.

   Уж лучше бы она стала жрицей Набары, там нет двойных правил. И браслеты удачи остались бы при ней, и духи не отвернулись в гневе.

   - Да, я обладаю силой, - сказал вдруг Ог, отодвинулся немного назад и снова принялся чистить картошку, - с моей силой мало кто может сравниться. Я умею чувствовать жизнь, вот, как в тебе Птица, и Травке. Ваши жизни тесно переплетены, и если бы Травка вчера погибла, ты бы тоже умерла в то же мгновение. Ты помнишь обряды, которые совершали над вами в храмах? В каком храме это было?

   Воздух в пещере сгустился и дрогнул. Вскинул удивленно голову Еж, дернулась Травка. Птица широко раскрыла глаза и уставилась на слабо подпрыгивающее пламя. В каком храме?

   Вместо воспоминаний об обряде - черная яма. Ни одной картинки, ни одной ясной мысли. Как странно, что ей самой не приходили мысли об этом. Она ведь не была тогда глупым несмышленышем, она отлично помнит день, когда ее купила мама Мабуса, помнит коричневое короткое рубище и свои костлявые, босые, выпачканные в грязи ноги. Помнит, как жадно вцепилась в горячую лепешку, которую дала по дороге в таверну мама Мабуса. Даже помнит, как новая хозяйка хвалила ее удивительные глаза и длинные ресницы.