«Скрываются под личиной? Так, что ли?»

Она отогнала от себя подобные мысли и вошла в туалет. Это было маленькое Г-образное помещение. Унитазы выстроились в ряд вдоль длинной стены, раковины — по обе стороны короткой.

Проверяя корзинку для бумажных полотенец, она взглянула на свое отражение в зеркале и вздрогнула, присмотревшись к нему. Ее не волновало то, что она увидела, нисколько. Появилось выражение, которого не было еще два дня назад, — испуганное, настороженное. С внезапным ужасом оно осознала, что расплывчатое отражение бледного, почтительного лица Роберт в ее очках запало ей в душу и засело там, словно гнойник.

Дверь открылась, и она услышала, как вошли две девочки, хихикая над чем-то своим. Уже собравшись выйти из-за угла, она услышала собственное имя. Она повернулась к раковинам и начала вновь проверять корзинки для полотенец.

— А он тогда…

Тихие смешки.

— Она знает, что…

Опять смешки, тихие и липкие, как сильно раскисшее мыло.

— Мисс Сидли…

«Прекратить! Прекратить этот шум!»

Бесшумно крадучись, она могла видеть их тени, расплывчатые и нечеткие в рассеянном свете, который просачивался сквозь матовые стекла.

Ее осенила новая мысль.

«Они знали, что я здесь».

Да. Да, они знали. Маленькие сучки знали.

Она вытрясет из них душу. Будет трясти, пока не застучат зубы и смешки не превратятся в вопли, будет бить их головой о кафельные стены, пока не заставит их сознаться, что он знали.

И тут тени изменились. Казалось, они вытянулись, потекли, словно плавящийся воск, приобретая причудливые сгорбленные формы, и мисс Сидли вынуждена была прислониться спиной к фарфоровому умывальнику; сердце у нее бешено колотилось.

А они все хихикали.

Голоса изменились, они больше не принадлежали девочкам, они стали будто бесполыми, бездушными и очень-очень зловредными. Медленный, набухающий звук, подобно нечистотам, затекал в уши, где она стояла.

Глядя на сгорбленные тени, она вдруг истошно завопила. Вопль разрастался, разбухая у нее в голове до градуса полного безумия. Хихиканье, словно смех демонов, последовало за ней во тьму.

Конечно, она не могла рассказать им правду.

Мисс Сидли поняла это сразу, как только открыла глаза и увидела встревоженные лица мистера Ханнинга и миссис Кроссен. Миссис Кроссен совала ей под нос нюхательную соль из аптечки. Ханнинг обернулся и отправил домой двух маленьких девочек, которые с любопытством рассматривали мисс Сидли.

Они обе улыбнулись с видом «ага, а мы знаем секрет» и вышли.

Очень хорошо, она сохранит их секрет. На какое-то время. Она не даст повода считать, что сошла с ума или что у нее преждевременные признаки старческого маразма. Она будет играть в их игру. Пока не разоблачить их зловредность и не вырвет ее с корнем.

— Наверное, я поскользнулась, — спокойно произнесла она, усаживаясь и не обращая внимания на дьявольскую боль в спине. — В одном месте было мокро.

— Это ужасно, — сказал Ханнинг. — Просто страшно. Как вы…

— Ваша спина не пострадала, Эмили? — прервала его миссис Кроссен. Ханнинг с благодарностью взглянул на нее.

— Нет, — ответила мисс Сидли. — На самом деле падение произвело маленькое ортопедическое чудо. Моей спине уже много лет не было так хорошо.

— Можно вызвать врача, — предложил Ханнинг.

— Не нужно, — холодно улыбнулась она.

— Я вызову такси.

— Не стоит беспокоиться, — произнесла мисс Сидли, направляясь к двери туалета и открывая ее. — Я всегда езжу автобусом.

Ханнинг вздохнул и посмотрел на миссис Кроссен. Миссис Кроссен молча закатила глаза.

На следующий день мисс Сидли оставила Роберта после уроков. Он не сделал ничего, заслуживающего наказания, поэтому она просто прибегла к ложному обвинению. Угрызений совести она не испытывала: он ведь чудовище, а не маленький мальчик. Она обязана заставить его сознаться в этом.

Спина у нее была в плачевном состоянии. Она поняла, что Роберт знает и ожидает, что это ему поможет. Не выйдет! Это еще одно ее маленькое преимущество. Спина у нее болит постоянно уже двенадцать лет, и уже много раз она испытывала подобное — ну, п о ч т и подобное.

Она закрыла дверь, чтобы исключить свидетелей.

Некоторое время она стояла неподвижно, пристально глядя на Роберта. Она ждала, когда он опустил глаза. Не дождалась. Он посмотрел на нее, и вдруг легкая улыбка заиграла в уголках его рта.

— Почему ты улыбаешься, Роберт? — мягко спросила она.

— Не знаю, — ответил Роберт, продолжая улыбаться.

— Скажи мне, пожалуйста. роберт ничего не сказал. И по-прежнему улыбался. Шум от детских игр во дворе доходил словно издалека, глухо. Реальным осталось только гипнотизирующее тиканье стенных часов.

— Нас немало, — вдруг вымолвил Роберт таким тоном, будто сообщал о погоде.

Настала очередь мисс Сидли замолчать.

— Только в этой школе одиннадцать.

«Всюду зло, — подумлала она, пораженная до глубины души. — Страшное, немыслимое зло».

— Маленькие мальчики, которые выдумывают всякие истории, попадают в ад, — четко произнесла она. — Я знаю, что многие родители теперь не сообщают своим… своим п о т о м к а м… об этом обстоятельстве, но уверяю тебя, это в п о л н е достоверный факт, Роберт. Маленькие мальчики, которые выдумывают всякие истории, попадают в ад. Маленькие девочки, кстати, тоже.

Улыбка у Роберта стала еще шире; она сделалась коварной:

— Хотите посмотреть, как я изменяюсь, мисс Сидли? Показать вам интересное представление?

У мисс Сидли закололо в спине.

— Уходи, — сухо сказала она. — И приведи завтра в школу маму или папу. Мы обсудим этот вопрос. — Так. Снова на твердую почву. Она ждала, что это лицо искривится, ожидая слез.

Вместо этого улыбка Роберта еще растянулась, — так, что показались зубы.

— Это будет вроде «покажи-расскажи», да, мисс Сидли? Роберт — т о т Роберт — любил играть в «покажи-расскажи». Он еще прячется где-то у меня в голове. — Улыбка скрылась в уголках его рта, словно обугливающаяся бумага. — Иногда он начинает носиться — прямо зудит. Просит выпустить его наружу. — Уходи, — оцепенело произнесла мисс Сидли. Тиканье часов громом отдавалось в ушах.

Роберт изменился.

Лицо его вдруг расплылось в разные стороны, будто плавящийся воск, глаза сделались плоскими и растекись, как яичные желтки, когда их отделяют от белков, нос расширился и сплющился, рот исчез. Голова удлинилась, а вместо волос появились скрученные, спутанные веревки.

Роберт начал хихикать.

Какой-то пещерный звук донесся из того, что было носом, но сам нос провалился в нижнюю половину лица, ноздри сошлись и слились в черную яму, образуя нечто вроде громадного орущего рта.

Роберт встал, продолжая хихикать, и за всем этим она еще могла рассмотреть последние жалкие остатки другого Роберта, настоящего маленького мальчика, которого поглотило это жуткое чудовище, мальчика, который в ужасе повил, умоляя, чтобы его выпустили.

Она убежала.

Она с криком мчалась по коридору, и немногие задержавшиеся школьники недоуменно оглядывались. Ханнинг распахнул свою дверь и выглянул как раз в тот момент, когда она вылетела через широкую стеклянную входную дверь -дикое, размахивающее руками пугало на фоне яркого сентябрьского неба.

Он побеждал вслед за ней, тряся кадыком:

— Мисс Сидли! Мисс Сидли!

Роберт вышел из класса и с любопытством наблюдал за всем этим.

Мисс Сидли ничего не видела и не слышала. Она промчалась по ступенькам через тротуар на проезжую часть, опережая свой собственный крик. Раздался отчаянный сигнал и громада автобуса надвинулась на нее; лицо водителя от страха превратилось в белую маску. Пневматические тормоза взвыли и зашипели, как разъяренные драконы.

Мисс Сидли упала, и огромные колеса, дымясь, замерли в двадцати сантиметрах от ее хрупкого, затянутого в корсет тела. Она лежала, содрогаясь, на асфальте, слыша, как вокруг собирается толпа.

Обернувшись, она увидела, как дети рассматривают ее. Они образовали тесные кружок, будто гробовщики вокруг открытой могилы. А у края могилы стоял Роберт, маленький трезвый служака, готовый бросить первый ком земли ей на лицо.