– Он любит, когда его хвалят, этого нельзя отрицать, но кто без греха? Однако он никогда бы не потребовал, чтобы я исполняла обязанности переписчицы. Ашингтон считает меня хорошей писательницей.

– Для женщины. Кстати, о похвале. Как вам нравится Шилла? Разве она не очаровательна? Мне она нравится с каждым днем все больше.

– Да. Когда я прочла, как Шилла драпирует свои соблазнительные формы, лежа на оттоманке, я привязалась к ней тоже. Хотя первую часть нужно полностью переделать. Вы сделали ее почти англичанкой, так что будет сложно выдать ее за восточную соблазнительницу. Нельзя ли превратить ее в английскую сироту, которую похитили в Турции?

– Возможно. Неплохая мысль. Говорил о ее последней выходке? – Пруденс покачала головой. – Она сбежала от принца, так ему и надо. Не успел я надеть на него корону, как она впала в набожность и в данный момент подбивается к факиру, которого караван случайно встретил в Константинополе. Пожилой человек, к тому же лицемер до мозга костей. Забивает ей голову религиозной чушью, на самом деле ему нужно владеть ее нежным телом.

– Скотина. Если уж она собирается стать bonne bouche для кого-то, то лучше ей оставаться при принце. Что если вы сжалитесь и согласитесь, чтобы она завела цыплят?

– С этим покончено, – отрезал Дэмлер. – Я даже предлагал ей пару гусей и утку, но она приняла это за неудачную шутку.

Дэмлер беспомощно развел руками, показывая, что бессилен что-либо изменить.

– Вы нехорошо обошлись с ней, если не сказать больше.

– От вашего нового поклонника вы уже набрались категоричных суждений, что не делает вам чести. Но не стану продолжать, чтобы не навлечь критики на свою голову. Возвращаясь к Шилле, должен сказать, что нельзя было выпускать ее из гарема. А все из-за вас, и зачем я вас послушался!

– Я предвидела этот упрек. Странно, что вы еще питаете к ней слабость. Привязанности к факиру достаточно, чтобы любой здравомыслящий мужчина почувствовал к ней отвращение.

– Здравый смысл всегда покидает меня, когда появляется женщина. Увезу ее куда-нибудь на отдых и посмотрю, может быть, удастся образумить эту пустышку.

– Вам такие предприятия обычно удаются, не так ли?

– Сколько в вас яда! Уиллс горит нетерпением включить пьесу в осенний репертуар, а она еще далеко не готова, в Лондоне столько соблазнов.

– Так вы хотите переехать в Лонгбррн-эбби?

– Нет. Малверны приглашают в Файнфилдз. Там я заканчивал поэмы.

– Понятно.

Молва утверждала, что, находясь в поместье Малвернов, маркиз занимался не только поэзией. Даже до Пруденс доходили слухи о его романе с леди Малверн.

– Вы уверены, что в Файнфилдз вас не будут поджидать соблазны? – спросила Пруденс едко.

– Да, мэм, абсолютно уверен. И обещаю как послушный сынок не пить много и не ложиться поздно. Вы, конечно, имеете в виду графиню. Слухи о наших отношениях сильно преувеличены, Пруденс. Я не такой Дон Жуан, каким меня принято считать.

Он посмотрел на нее долгим пристальным взглядом, как бы подкрепляя смысл сказанного.

– Меня это не должно касаться. У меня нет права вмешиваться…

– Разумеется. И вчера вечером вы не имели права смотреть на меня так, словно узрели призрака. У вас было такое неодобрительное выражение лица.

– Была просто удивлена, не ожидала встретить вас на улице и в такое время. И была очень утомлена.

– Я тоже. После того, как вы уехали, пошел прямо домой и лег спать. Один. – Последнее слово было произнесено с особым ударением.

– Дэмлер! – Пруденс вспыхнула. – Вы знаете, что я не терплю фривольностей. Что вы себе позволяете!

Взгляд Пруденс невольно скользнул к двери. Она подумала, что не должна оставаться с ним наедине, в чепце или без него.

– Но я специально подчеркнул, что был один, дабы придать сообщению благопристойный вид, – сказал он и, заметив направление ее взгляда, улыбнулся.

– Именно это и плохо, не надо было объясняться.

– Я подумал, что в душе вы уже заподозрили меня в чем-то непристойном, и попытался развеять сомнения. В сущности ничего плохого не было сказано. «Каждый судит в меру своей испорченности» – так прокомментировал бы ситуацию наш общий друг доктор Ашингтон если бы хватило сообразительности. Я уже говорил вам, Пруденс, и не один раз, что вам не хватает изысканности. Сейчас вы снова это подтвердили. Если бы в вас была хоть половина того благоразумия, на которое вы претендуете, вы не стали бы придавать неприличный смысл моим словам. – Дэмлер криво усмехнулся.

– Я была благоразумной и настоящей леди, – поправила его Пруденс, – пока не встретила вас. Это вы с вашими гаремами и беспутной жизнью сбили меня с толку и лишили душевного равновесия.

– Не сказал бы, что вы полностью сбиты с толку, это не заметно, – произнес он серьезно. Но так как долго оставаться серьезным маркиз не мог, то вскоре снова принялся поддразнивать Пруденс.

– Но вы не в праве предъявлять претензии мне – разве я не предупреждал десятки раз, чтобы вы не водили компании с кутилами и не опасались слишком больших букетов и бриллиантов?

– Да. И скорее внесли в мой кабинет больше неприятностей, чем отвели от него.

– За Ашингтона прошу меня извинить, моя вина. Не следовало напускать на вас этого зануду.

– Из тех, с кем вы меня знакомили, он меньше всех достоин порицания.

– Одному Богу известно кто достоин порицания и в какой степени.

– Думаю, что года через два, если встретите меня на улице, когда на вашем плече будет висеть дама, носящая титул шлюхи, вы почувствуете хотя бы легкие укоры совести.

– Милая моя праведница, прошу – не говорите такие ужасные вещи, – он смущенно хихикнул. – Психическая атака – не лучший метод общения. Но мне приятнее было бы видеть вас в этом звании, чем в роли миссис Ашингтон. Тогда, по крайней мере, вы могли бы лелеять мечту хотя бы о недолгом счастье.

– Полагаю, что наши представления о счастье столь же различны, сколь и о любви.

– Вы хотите привить мне иное понятие о любви. Вы и Шилла. Я помню, что вы говорили на этот счет, и боюсь, что когда останусь наедине с Шиллой в Файнфилдз-хаус, она может заговорить вашим языком.

– И языком леди Малверн.

– И лорда Малверна. Ваша низкая натура снова выглядывает из-под благородного обличья, Пруденс. Надо уходить, пока меня не заставили принять обет целомудрия, как священника или монахиню. Можно зайти к вам еще раз до отъезда? Завтра?..

– Разумеется.

– Утром или днем, когда удобнее?

– Все равно. Хотите – утром.

– Утром. Разве я не послушен, как щенок. До завтра, Пруденс.

Она покачала головой, улыбаясь его ребячеству, и они расстались. Дружеские отношения были восстановлены, только нарастало чувство сожаления, что в кабинете на долгое время воцарятся тоскливые будни, не нарушаемые озорными проделками лорда Дэмлера. Пруденс подумала, какую разную атмосферу создавали визиты Ашингтона и Дэмлера. С приходом Ашингтона кабинет превращался в тюрьму, хотя дверь и оставалась открытой настежь. Стоило появиться Дэмлеру, как становилось легче и свободнее дышать, хотя он всегда плотно закрывал за собой дверь. Пруденс не понимала, как следует отнестись к его последнему посещению. Он так и не дал вразумительного объяснения своему настроению у Ашингтона. Очевидно, сказалась неприязнь к доктору, – она об этом не знала, когда зашел разговор о статьях, но поняла после лекции. Пруденс чувствовала, что сама начинает испытывать к Ашингтону антипатию, ее не впечатляла его ученость. Почему с ним так скучно, если он так много знает? Но после Дэмлера любой мог навеять тоску. Перед глазами стояло его веселое лицо. В ее воспоминаниях он всегда смеялся – всегда доволен, счастлив, всегда с шуткой, порой не очень приличной, но это не снижало его обаяния. Однако он мог бывать очень серьезным – когда говорил о политике, о помощи бедным и сбившимся с праведного пути девушкам. Он, конечно, не пригласит ее в свое поместье. Уедет и забудет о ней, найдет новых друзей. Какова ее роль в его жизни? Просто эпизод – непродолжительное весеннее знакомство. Она никогда не забудет его и не испытает сожаления, что знала его. После знакомства с ним она уже не сможет быть прежней Пруденс, не сможет смотреть на жизнь беззаботно, как прежде, узнав тяжелые стороны жизни, приоткрытые им для нее. Оно и лучше, у нее стало больше опыта. Но как мрачно будущее без него.