Столкновение двух зданий, разрушившее верхние этажи обоих и заставившее здание Залияна слегка повернуться вокруг своей оси, катапультировало в пространство не только Рона Ярагоски: в полет ушла и цистерна с водой на 10 тысяч галлонов, находившаяся на крыше. Этот стальной сосуд диаметром двадцать футов и высотой пять прорвал оболочку пирамиды, словно папиросную бумагу, и теперь громоздкий, нескладный и неуправляемый летательный аппарат падал на землю. Цистерна кувыркалась, как камень, брошенный в воду, пока не рухнула в середине квартала.
Старик, стоя с распростертыми руками, словно распятый на невидимом кресте, по-прежнему обращался к толпе, бежавшей мимо него через перекресток Бродвея и 50-й улицы.
– Будьте же мужчинами, проявите твердость! – кричал он, и слезы счастья потоками лились из его глаз. – От Божьего суда нет спасения! Из воды мы вышли и в воду должны вернуться!
Гигантская тень нависла над ним, увеличиваясь одновременно с усилением громовых раскатов, заполнивших воздух. Ветер устремился сквозь образовавшееся ущелье, кусая его распухшие ноги и ударяя в спину с такой силой, что ему стоило больших усилий удержаться на месте. Ветер становился все сильнее и сильнее, сметая и гоня перед собой все подряд: комья грязи, обрывки газет, обломки и осколки здания. Нет, это был вовсе не простой ветер, это был какой-то ураган, посланный Господом, перед концом света, как будто Он намеревался вычистить землю до самых глубин, прежде чем отправить ее на дно морское. Гигантская, устремленная в небеса волна кружащихся в вихре обломков пронеслась мимо старика, оторвала его от земли... а цистерна с водой налетела на него сзади и прокатилась над ним. Долгие годы он знал, что этот потоп придет, и вот он поднял его вверх, опрокинул и навсегда сомкнулся над его головой. Он был прав! Он был прав! Ну, так кто же на самом деле оказался клоуном, сумасшедшим, а, кретины? Чтобы сказать все это, он открыл рот, и его легкие наполнились водой.
Здание Залияна падало прямо на северо-западный угол башни Гарнера, сорокашестиэтажного небоскреба, стоявшего к нему фасадом на противоположной стороне 8-й авеню. Медленное тяжелое соприкосновение двух крыш было почти величественным, словно столкновение супертанкеров или встреча двух китов. И будто пытаясь уклониться от удара, башня Гарнера в верхней своей части отклонилась назад футов на пятнадцать и согнулась градусов на десять, а потом медленно двинулась обратно. Это изломанное движение привело к тому, что стальной каркас здания отделился от своей облицовки, которая упала на землю, словно серебряный занавес. Со всех четырех сторон вертикальными каскадами посыпалось цветное стекло.
Аннет Вайман, от ужаса сжавшаяся в комочек на восточной стороне 40-го этажа, была уверена, что это столкновение сшибет ее здание, как вторую костяшку домино в падающем ряду. Ее швырнуло на четвереньки, и она почувствовала, что скользит вниз по внезапно круто наклонившемуся полу в сторону внешней стены, которой больше не существовало. Сумев ухватиться за дверной косяк, она повисла на нем и стала ждать самого худшего. Это был жуткий момент колебания, когда небоскреб, словно океанский лайнер, сбитый набок гигантской волной, балансировал в неизвестности: то ли сумеет выровняться, то ли опрокинется совсем.
Сопротивляться соскальзыванию вниз по этой горке на высоте сорока этажей было невозможно. В течение следующих тридцати секунд, когда здание раскачивалось и изгибалось, отчаянно стараясь восстановить равновесие, миссис Вайман довольно сильно изранилась. Пол коридора, словно гигантские качели, вернулся на прежний уровень и даже чуть выше него, поднимаясь так быстро, что ее подбросило почти до потолка. Даже стоя на четвереньках, Аннет не могла удержать равновесия: сначала пол уходил вниз, потом поднимался, одновременно сгибаясь и разгибаясь, а ее швыряло от одной стены к другой.
Наконец качка прекратилась, и она обнаружила, что находится в здании, лишившемся трети своего пола. Падая, здание Залияна, как клешня, распороло башню Гарнера сверху донизу, выдирая из ее нутра лифты и лестницы с той же уверенностью, с какой мясник удаляет кость из куска мяса. Беспомощная женщина оказалась на высоте четырехсот восьмидесяти футов в здании, которое без особого преувеличения можно было назвать грудой костей без кожи и позвоночника.
Она пролежала, сжавшись в комочек, несколько часов, прежде чем нашла в себе силы доползти до края пропасти, откуда ее можно было увидеть.
Отступая назад через центр перекрестка 51-й улицы, Лузетти, не отводя глаз, смотрел на столкновение в вышине. Он видел, как два небоскреба сдирали друг с друга кожу, как угол башни Гарнера был сокрушен устремившимся вниз зданием Залияна, как Чарльз Кэстльман безмятежно стоял на самой середине улицы, ожидая, пока заполнившая небо громада стекла и бетона обрушится на него. Лузетти надо было бы бежать на восток или на запад по 51-й улице и попытаться спрятаться от смертельного дождя рикошетом летящих обломков под каким-нибудь другим зданием, но он никак не мог оторвать глаз от зрелища опрокидывавшегося восьмисотфутового небоскреба, падавшего, падавшего, падавшего, словно громадный топор.
Когда здание Залияна обрушилось на улицу, его мгновенно окутала кипящая туча пыли. Всем телом Лузетти почувствовал страшный удар насыщенного песком ветра, заставивший его зажмуриться и прикрыть голову руками. Еще прежде, чем он услышал грохот падения, он ощутил какое-то волнообразное движение под ногами. Если бы он не закрыл глаза, то, возможно, сумел бы как-то подготовиться к тому, что за этим последовало: мощный толчок буквально вздыбил мостовую, выгнув ее дугой. Как и припаркованные поблизости автомобили, его подбросило в воздух футов на пять и швырнуло на кучу гранитных обломков. Он поднялся на ноги и был сбит снова, на этот раз сильной звуковой волной. Грохот достиг такой невыразимой силы, что Лузетти захлопал руками по ушам и закричал. Внутри собственной головы он услышал какие-то хлопающие звуки и ощутил двойной удар боли, после которого уже вообще ничего не слышал. Лузетти вновь попытался встать, но ноги подогнулись, и он упал лицом вниз. Приподнявшись на локтях, он увидел картину продолжающегося разрушения. Из зданий выпадали окна, обрушивались карнизы, улицы были заполнены водой и клубящимся паром, а люди, наполовину ослепленные поднимающейся пылью, бежали, обезумев от ужаса.
Где-то далеко впереди квадрат света, обозначавший станцию «50-я улица», увеличивался по мере приближения к нему поезда. Мануэль Роза прищурился. Что-то там было не в порядке. Огни светофора, который он только что миновал, вообще не горели, а когда он взялся за радиомикрофон, чтобы доложить об этом, вагон начал вибрировать так сильно, что ему пришлось положить микрофон обратно и сосредоточиться на контрольных приборах. Рельсовая колея казалась волнообразной, и пелена пыли просачивалась вниз из темного устья туннеля. Передний вагон вдруг стал взбрыкивать, словно молодой бычок на бойне.
Боясь, как бы поезд не сошел с рельсов, Роза сначала притормозил, а потом и почти совсем остановил поезд. Он уже подъехал к станции достаточно близко и мог кое-что разглядеть: стальные колонны у края платформы отклонились в направлении какой-то неясной точки в четырехстах футах от него. Бог мой, да там же, в туннеле, люди! Они шли, держась за стены, а поезд медленно приближался к ним.
– Что это с вами такое? – прокричал им Роза, проезжая мимо. – Вы что, рехнулись? Убирайтесь отсюда!
– Стойте! Стоп! – закричали они в ответ.
– Почему мы останавливаемся? – услышал Роза из громкоговорителя голос кондуктора, находившегося в середине состава.
– Тут люди...
Человек из транспортной полиции бежал к нему вдоль края платформы, размахивая руками над головой. Поезд остановился, втащив на станцию только два передних вагона, словно змея, высунувшая голову из норы. Для середины дня платформа, как ни странно, была пустынной. Роза видел, как несколько неясных фигур спрыгнули с платформы прямо на пути и побежали в туннель, к южному концу станции. Вагон подземки трясся на своих рессорах, а в воздухе стоял приглушенный гул.
