– Давайте запихнем его в багажник, – распоряжался Антонио де-ла-Маса с полным спокойствием. – Надо отвезти труп и показать Пупо, чтобы он запустил в действие план.
Он чувствовал, что руки у него мокрые. Эта липкая жидкость могла быть только кровью. Его или Козла? И асфальт тоже мокрый. Дождя не было, значит, тоже от крови. Кто-то положил ему руку на плечо и спросил, как он себя чувствует. Голос был озабоченный. Он узнал Сальвадора Эстрелью Садкалу.
– Кажется, пуля в желудке… – Но вместо слов из горла вышло только хрипение.
Он различал силуэты товарищей, они грузили какой-то тюк в «Шевроле» Антонио. Да это же – Трухильо, черт возьми! Получилось все-таки. Но радости он не почувствовал, скорее, облегчение.
– А где шофер? Никто не видел Сакариаса?
– Тоже – наповал, там он где-то, темно, не видно, – сказал Тони Имберт. – Не теряй времени, не ищи его; Амадито. Надо ехать в город. Сейчас самое главное – показать труп Пупо Роману.
– Педро Ливио ранен, – озабоченно сказал Сальвадор Эстрельа Садкала.
Багажник с трупом был уже закрыт. Вокруг него толпились темные силуэты, лиц он не разбирал, они похлопывали его по плечу, спрашивали: ну, как ты, Педро Ливио? Они пристрелят его, чтобы избавить от мучений? В свое время было решено единогласно. Никогда не оставлять раненого товарища, чтобы он не попал в руки calies Джонни Аббеса и не подвергся бы пыткам и унижениям. Он вспомнил, как они разговаривали об этом в саду у генерала Хуана Томаса Диаса и его жены Чаны, где росли манго и фламбойаны, в этом разговоре принимал участие и Луис Амиама Тио. И все единодушно согласились: не оставлять умирающих. Если их затея не удастся и кто-то будет тяжело ранен, застрелить его, чтобы избавить от мучений. Значит, он умрет? Его пристрелят?
– Внесите его в машину, – распорядился Антонио де-ла-Маса. – Отвезем к Хуану Томасу, там вызовем врача.
Тени товарищей трудились у «Шевроле» Козла, стаскивали его с шоссе. Он слышал, как они тяжело, натужно дышат. Фифи Пасториса присвистнул:
– Ничего себе изрешетили, мать твою.
Когда друзья подняли его, чтобы отнести в машину, боль стала такой сильной, что он потерял сознание. Через несколько секунд, когда он пришел в себя, они все еще не тронулись с места. Он оказался на заднем сиденье, Сальвадор приобнял его сзади за плечи и подставил ему под голову свою грудь вместо подушки. Он разглядел, что за рулем – Тони Имберт, а с ним рядом – Антонио де-ла-Маса. Ну, как ты, Педро Ливио? Он хотел сказать: «Главное – стервятник сдох», – но вышел только беззвучный шепот.
– Похоже, с Негром серьезно, – процедил Имберт.
Получается, что друзья за глаза называют его Негром. Ну и пусть. Они ему друзья, настоящие: никому из них даже в голову не пришло пристрелить его. Они считают нужным посадить его в машину и отвезти к Хуану Диасу с Чаной. И в желудке, и руку жгло уже меньше. Сил совсем не было, и он даже не пытался говорить. Но голова была ясной, и он прекрасно понимал все, что говорили. Тони, Антонио и Турок, по-видимому, тоже были ранены, но легко. Задели пули и Антонио с Сальвадором, первому царапнуло лоб, второму – голову. Носовыми платками они вытирали кровившие раны. Тони гильзой поцарапало грудь, левый сосок, и он сказал, что кровь запачкала рубашку и брюки.
Он узнал здание Национальной лотереи. Значит, в город возвращаются по старому шоссе Санчес из-за того, что там меньше машин? Нет, не из-за этого. Тони Имберт хотел заехать к своему другу, Хулито Сениору, который жил на проспекте Анхелита, и оттуда позвонить генералу Диасу, предупредить условной фразой, что везут труп к Пупо Роману: «Тесто подошло, пора печь, Хуан Томас». Они остановились перед темным домом. Тони вышел из машины. Вокруг ни живой души. Педро Ливио услышал Антонио: его невезучий «Шевроле» изрешетили пули, одна шина спущена. Педро Ливио помнил этот момент: хлопнула шина и застучали пули, каждый звук отдавался в желудке.
Имберт вернулся: в доме Хулито Сениора никого нет. Лучше ехать прямо к Хуану Томасу. Они снова поехали, очень медленно, петляя и объезжая людные улицы.
Сальвадор наклонился к нему.
– Как ты, Педро Ливио?
«Хорошо, Турок, хорошо», – сжал ему руку.
– Потерпи, немного осталось. У Хуана Томаса тебя посмотрит врач.
Какая жалость, нету сил сказать друзьям, чтобы они не беспокоились о нем, что ему хорошо оттого, что Козел мертв. Они отомстили за сестер Мирабаль и за несчастного Руфино де-ла-Круса, шофера, который возил их в крепость Пуэрто-Плата навещать заключенных там мужей; Трухильо приказал убить и его, чтобы фарс с автомобильной катастрофой выглядел более правдоподобно. То убийство так ранило душу Педро Ливио, что после 25 ноября 1960 года он и примкнул к заговору, организованному его другом Антонио де-ла-Масой. Сестер Мирабаль он знал только по рассказам. Но, как и многих доминиканцев, трагедия девочек из Сальседо потрясла его. Вот уже беззащитных женщин убивают, и все смотрят – пальцем не пошевельнут. До такого позора докатились мы в Доминиканской Республике? Не осталось настоящих мужиков, коньо! И он, всегда такой сдержанный в проявлении чувств, услышав взволнованные слова Антонио Имберта о Минерве Мирабаль, в присутствии товарищей разрыдался, единственный раз в своей взрослой жизни. Нет, есть еще настоящие мужчины в Доминиканской Республике. Доказательство тому – труп, который они везли в багажнике.
– Я умираю! – вскрикнул он. – Не дайте мне умереть!
– Подъезжаем, Негр, – успокоил его Антонио де-ла-Маса. – Сейчас будем тебя лечить.
Он силился не потерять сознание. Чуть спустя узнал пересечение Максиме Гомеса с проспектом Боливара.
– Видели казенный автомобиль? – сказал Имберт. – Эта машина – не генерала Романа?
– Пупо у себя дома, ждет нас, – отозвался Антонио де-ла-Маса. – Он сказал Амиаме и Хуану Томасу, что сегодня уже не выйдет из дому.
Прошел век, прежде чем машина остановилась. Из разговора друзей он понял, что они подъехали к дому генерала Диаса, к черному ходу. Кто-то открыл калитку. Въехали во двор, остановились у гаража. В слабом свете от уличных фонарей и освещенных окон он узнал цветущий сад, за которым так ухаживала Чана, куда он столько раз приходил по воскресеньям, один или с Ольгой, и они вкусно обедали, для друзей генерал сам готовил креольские блюда. Почему-то ему казалось, что он – это не он, а кто-то другой, кто со стороны наблюдает за всей этой передрягой. Днем, узнав, что дело назначено на сегодняшнюю ночь, он, прощаясь с женой, сказал, что вечером пойдет смотреть кино именно в этот дом; Ольга сунула ему в карман песо и попросила, чтобы он принес ей шоколадно-ванильное мороженое. Бедняжка! Из-за беременности у нее появлялись маленькие прихоти. От переживаний она может потерять ребенка! О, нет, Боже мой, нет, нет. Это, наверное, будет девочка, сестричка их двухлетнему Луису Мариано. Турок, Имберт и Антонио уже вышли из машины. Он остался один, лежал в полутьме на заднем сиденье «Шевроле». И думал, что никто уже и ничто не спасет его от смерти, и он умрет, не узнав даже, кто победит в матче по баскскому мячу, в котором сегодня команда его фабрики «Ударные инструменты – Геркулес» играет против «Доминиканской авиационной компании» на бейсбольном поле «Доминиканского национального пивоварения».
Во дворе громко заспорили. Эстрельа Садкала ругал Фифи, Уаскара и Амадито, только что подъехавших на олдсмобиле, за то, что оставили на шоссе машину Турка:
– Идиоты, болваны. Вы что, не понимаете? Вы же меня выдали с потрохами! Езжайте обратно, заберите ее.
Как странно: чувствовать, что ты тут и тебя тут нет. Фифи, Уаскар и Амадито успокаивали Турка: в спешке они очумели и никто не вспомнил о его машине. Какая теперь разница, генерал Роман сегодня ночью возьмет власть. Им нечего бояться. Вся страна выйдет на улицы чествовать их, казнивших тирана.
Они забыли о нем? Властный голос Антонио де-ла-Масы навел порядок. Никому не надо возвращаться на шоссе, там наверняка уже полно calies. Главное сейчас – найти Пупо Романа и показать ему труп, как он требовал. Но возникла проблема: Хуан Томас Диас и Луис Амиама только что были у него дома – Педро Ливио знал этот дом, он находился рядом, на другом углу, – но Мирейа, его жена, сказала, что Пупо ушел с генералом Эспайльатом, «потому что, кажется, что-то случилось с Хозяином». Антонио де-ла-Маса успокоил их:
