«Похоже, у нас гость, – заметил командор. – Что-то он мне напоминает… Ну, конечно! Чемодан, поставленный на попа! Чемодан с ногами!»

Чемоданы Ивар видел только в древних фильмах едва ли не тысячелетней давности, но сравнение оценил. К нему приближалось нечто прямоугольное и плоское, вытянутое вертикально; высота этой конструкции казалась явно больше ширины, ширина – больше толщины, и с обоих боков, посередине корпуса, к ней были приделаны ноги кузнечика с огромными ступнями. Двигался этот монстр тоже как кузнечик, прыгая на два-три метра и каким-то чудом сохраняя равновесие.

«Чемодан, но ручки у него нет. Рук и башки тоже», – пробурчал Советник.

– Это ничего не значит, – откликнулся Тревельян, приподнимаясь на колени. – Роботы способны к трансформации, а это несомненно робот. Поменьше, чем наш трафор, но в его корпусе хватит места для десятка конечностей.

«И для оружия, – добавил командор. – Так что, малыш, не зевай! Бог знает, что упаковано в этом ходячем сундуке!»

Тревельян, последовав совету деда, бластер не опустил и велел трафору усилить освещение. Видимо, чужак воспринял это как сигнал остановиться – он замер, похожий на приземистого гнома без рук и головы, но с длинными согнутыми ногами. По его корпусу блуждали световые пятна, нижний торец почти касался песка. Под черепом у Тревельяна прозвучало: «Он хочет потолковать с нашей железякой. Любопытно, с чего начнет? Ставлю свои ордена против пробки от шампанского, что с теоремы Пифагора. В двух случаях из трех начинают с нее».

Но чужак заревел. В этих оглушительных воплях, перемежавшихся рыком, скрежетом и карканьем, Ивару чудилось что-то знакомое, будто звучала песня, слышанная сотню раз, но исполняемая по прихоти певца в иной тональности или с непривычным аккомпанементом. Он поднялся с колен, склонил голову к плечу, прислушался и вдруг в изумлении раскрыл рот. То была речь кьоллов, обитателей Раваны! Их грубый неблагозвучный язык, к тому же искаженный, исходивший как бы из металлической глотки чудища, произносившего звуки слишком низко и басовито, с лязгом и грохотом. Но несколько слов он все же разобрал. «Прислан владыкой! – твердил прилетевший монстр. – Хрр… Владыка дарит почет, пищу и воду. Хрр… Владыка шлет благословения… – И снова: – Хрр… Прислан владыкой!»

– Это не теорема Пифагора, – произнес Тревельян, шагая к чужому роботу. – Жаль, что я с тобой не поспорил, дед. Хотя, с другой стороны, ни шампанского, ни пробки в наличии не имеется. А то бы пропали твои ордена!

«Они и так у тебя хранятся, – сообщил командор. – Лежат в твоем сейфе на Земле, так что о них ты не тревожься, ты сны свои лучше вспомни. Теперь я уверен, что кто-то копался в твоей голове. Что тебе снилось? Пекло?»

– Пекло, – подтвердил Тревельян. – В полный рост и весьма отчетливо. О чем думал и беспокоился, то и приснилось… Хотя не исключаю, что сны были вызваны внешним импульсом.

«Местный владыка поработал, хмырь, который шлет благословения, – буркнул командор. – Но глубоко он не залез – во всяком случае, до речевого центра не добрался».

Ивар кивнул, остановился перед чемоданом-роботом, прочистил горло и, взяв тон пониже, захрипел на диалекте кьоллов:

– Ты кто есть? Воин, слуга, посланец? Поведай о своей сущности и сущности владыки. Где он и чего желает? Хочет мира или войны?

– Есть посланец и слуга, – раздалось в ответ с жутким акцентом. – Другое… хрр… другое трудно сказать. Мало нужных слов. Не хватает, чтобы обозначить сущность. Хрр… Нет, чтобы передать и понять.

– Это не есть мои слова, – пояснил Тревельян. – Это слова других, очень глупых, слова онкка. У меня много своих слов, и я дам их тебе и твоему владыке. – Он повернулся к трафору и похлопал по краю платформы. – Вот мой слуга. Он даст слова, много нужных слов. Пошлет слова прямо в то место, куда идут приказы твоего владыки. Где такое? Покажи!

Он имел в виду коммутационный порт. Место, куда идут приказы владыки… Других терминов, чтобы описать это техническое устройство, в языке Кьолла не имелось.

В корпусе робота, в самом центре, сдвинулся щиток, обнаружив темное отверстие.

– Здесь, – каркнул посланец. – Веления владыки идут сюда. Идут через… хрр… – Он смолк, подбирая нужные понятия. – Идут через длинный, тонкий, похожий на веревку. Ее конец… хрр… должен быть такой конец, чтобы привязать к этому месту.

Кабель и специфической формы разъем плюс сигналы определенной частоты и амплитуды, мелькнуло в голове Ивара. Мозг вполне мог справиться с этой задачей.

– Мой слуга сделает так, чтобы привязать прочно, – прохрипел он, глядя, как трафор вытягивает в сторону посланца щупальце. Его конец вдруг распался на сотни тончайших нитей; они коснулись разъема, проникли внутрь, расплылись, меняя очертания, приспосабливаясь к чужому устройству. Щупальце, соединявшее двух роботов, вздрогнуло и застыло – сейчас Мозг определял параметры связи и область памяти для передачи данных. Алгоритм этой операции был отработан веками контактов с инопланетными расами и мыслящими механизмами с различным уровнем интеллекта.

Прошли две минуты, три, четыре… Наконец раздался голос Мозга: сочным басом он доложил, что информационный канал налажен и для загрузки данных нет препятствий. Что загружать? Земную лингву?

– Нет, – покачал головой Тревельян. – Это, пожалуй, лишнее, мы ведь еще не лучшие друзья. Будем общаться на языке хапторов, вариант альфа.

«Мудрое решение», – одобрил командор.

Языки высокоразвитых рас, даже гуманоидов, имевших сходную физиологию, сильно различались, ибо каждый народ обладал своими культурными традициями, неповторимой историей, уникальным психическим складом, своими представлениями о Вселенной и месте человека в ней, о том, что есть добро и зло, жизнь и смерть, мирское и божественное. Кроме этих отличий, связанных с философией и семантикой, существовал и чисто биологический аспект: устройство гортани, не позволявшее произносить некоторые звуки, выдерживать тональность чужой речи и говорить с должной скоростью. Эти последние трудности разрешались техническим путем или упорной тренировкой, что лишь подчеркивало разницу; войти же в круг понятий чужого языка можно было только в ментальном трансе.