— Чем это я отгораживаюсь? — не понял Билев.

— Так объявлением этим, о приеме. Ладно у Феликса Эдмундовича такое висит, у него дел много, но вы не товарищ Дзержинский.

Сравнение с Председателем ВЧК подействовало.

— Ладно, товарищ, коли пришел, выкладывай, гнать не стану. Слушаю внимательно, чего хотел?

После такой фразы мне захотелось кинуть в секретаря партячейки чем-нибудь тяжелым, вроде моего револьвера, но сдержался. Этак, попадешь по лысине секретаря партячейки, могут и выпад против партии впаять.

— Хотел выяснить, как мне получить партийный билет нового образца.

— Так без проблем, — пожал плечами Федор Никодимович. — У нас лишней бюрократии нет. Сдаешь мне старый партбилет, пишешь заявление, а дня через три-четыре получишь новый.

— Три-четыре? — вздохнул я. — А пораньше никак нельзя? Мне, товарищ Билев, в важную командировку уезжать.

— Так что я поделаю? — опять пожал плечами Билев. — У меня ж тут не типография, бланков готовых нет. Пока закажем, то да се. А, еще фотография твоя нужна. А это, сам понимаешь, еще время.

— Ясно, — загрустил я.

— Давай так поступим, — почесал Билев лысый затылок. — Ты мне пока заявление оставь со всеми данными, мы тебе партбилет закажем. Придешь с фоткой, сразу и вклеим, печать поставим. Вот, возьми бумажку, все напиши. И дату приема, и номер старого билета, и кто тебя принимал.

Федор Никодимович перестал казаться законченным бюрократом. Взяв лист бумаги, я сказал:

— Только я своих данных не знаю. Мне бы мой партбилет взять, он в вашем сейфе лежит.

— А почему он в сейфе? — строго поинтересовался Билев. — У настоящего большевика партийный билет должен быть всегда при себе. Вот здесь, — похлопал секретарь себя по груди. Потом, покрутив башкой, спросил:

— А ты, товарищ, вообще кто такой? В лицо я тебя не знаю.

Я потихонечку начал заводится. Мысленно посчитав до десяти, сказал:

— А я Билев, тебя тоже не знаю. Я в январе в командировку уезжал, свой партбилет твоему предшественнику сдавал, он его в сейф убрал.

Я уже ожидал, что Билев скажет: мол, предшественнику сдавал, у того и спрашивай, но секретарь вытащил из стола амбарную книгу и спросил:

— Фамилия как твоя?

— Аксенов Владимир Иванович.

Секретарь принялся листать гроссбух, бормоча под нос:

— Аксенов Владимир, Владимир Аксенов... Нет такого. Есть Николай Аксенов, а вот Владимира нет.

— И куда же я делся?

— На кудыкину гору, — усмехнулся Федор Никодимович. Вытащив из стола еще одну книгу, потоньше, принялся листать: — Ага. Аксенов Владимир Иванович, в ряды РКП (б) вступил в августе тыща девятьсот восемнадцатого в Череповце. Ты?

— Так точно, — обрадовался я. — В августе восемнадцатого, в Череповце.

— Ну, что я тебе могу сказать, товарищ Аксенов? — ухмыльнулся секретарь. — Исключили тебя из рядов российской коммунистической партии большевиков.

Я опешил.

— С какой стати исключили?

— Да с такой стати, — зевнул секретарь. — Исключили тебя, как не прошедшего перерегистрацию. В июле меняли старые партийные билеты на новые, а ты в это время где был?

— Где я был — это пока секрет.

— Так мне твои секреты до одного места. Я ж не знаю, где ты болтался, верно? Одно дело, если задание выполнял, другое — если поленился вовремя подойти и партийный билет заменить. Как мне вас всех проверить? У нас после летнего набора триста человек на учете, а я один. А в таком деле, как партийные документы, порядок должен быть, понял?

— Ладно, тогда давай мой старый билет, — потребовал я. Вытащив удостоверение, предъявил Билеву: — Вот, что бы ты знал, что я не вру, и хозяин билета перед тобой.

— А старый тебе зачем?

— Зачем, это мое дело,

— Не могу я тебе старый партийный билет выдать, — потер пухлые ладошки Билев. — Вся старая документация в октябре месяце уничтожена. Вон, если хочешь, могу решение партийной ячейки показать.

Ясно. Жгли документы в преддверии наступления Деникина.

— И что мне теперь делать? — грустно спросил я.

— А что тут поделаешь? — опять ухмыльнулся Билев. — порядок ты знаешь. Ищешь двух партийцев, которые тебе рекомендацию дадут, пишешь заявление. Если партийное собрание сочтет достойным, снова в партию вступишь. Понятно?

— Понятно.

— Ну, раз тебе понятно, так иди себе Аксенов, и работай. И занятых людей от дел не отвлекай.

Я вышел из кабинета, чувствуя себя оплеванным. А главное, что формально эта крыса права. Я же действительно не прошел регистрацию, а подтверждающих документов у меня нет. Что, идти к Кедрову, за справкой?

Ни Кедрова, ни Артузова на месте не оказалось, а в канцелярии ничего толкового сказать не смогли. И куда мне теперь? Стоп, а какого черта? А почему бы мне не пойти прямо к Дзержинскому? В конце концов, Феликс Эдмундович начальник особого отдела ВЧК, стало быть, мой прямой начальник, и через голову непосредственного руководителя я не прыгаю. Это раз. А еще он член организационного бюро ЦК РКП (б) — это два.

Дзержинский оказался на месте, но попасть к нему было нереально. Сегодня у Председателя ВЧК день приема по личным вопросам. Не только приемная, но и половина коридора занята посетителями. Здесь стояли и красные командиры, и мужики в лаптях. Был даже какой-то странный субъект в цилиндре и с комнатной собачкой на руках. Изловчившись протиснуться к красному и потному секретарю Председателя ВЧК обычно выдержанному и невозмутимому, стащил с его стола лист бумагу и карандаш, ушел в коридор, слегка подвинул какого-то дяденьку старорежимного вида явно пришедшего просить за кого-нибудь из арестантов, начал писать нечто среднее, между рапортом и криком души. Закончив, перечитал. Кое-что не понравилось, но править не стал, отнес в приемную и положил на стол.

— Ага, — кивнул секретарь. — Это кому?

Похоже, приемный день был для парня тяжелым днем. Он что, забыл имя начальника? Впрочем, секретарь только собирался уточнить, к какой ипостаси Феликса Эдмундовича относится бумага, благо, что у него их много.

— Члену оргбюро ЦК.

— Ясно, — кивнул секретарь, вкладывая лист в красную папочку, а потом устраивая ее рядом с желтой и зеленой.

Интересное сочетание и, наверное, должна быть какая-то логика? Впрочем, на столе еще лежит синяя папка, а за ней черная. Так что, вполне возможно, секретарь брал то, что оказались под рукой.

На Лубянке мне больше делать нечего, пошел обратно в «Метрополь». Немного успокоился — как-никак выплеснул все эмоции на бумагу. Но какого-то толка от рапорта, оставленного в приемной ВЧК, я не ждал. Скорее всего, Дзержинский его не увидит, секретарь передаст бумагу в Оргбюро, где такой же чиновник от партии, вроде Билева, составит текст, где мне предложат либо вступить в РКП (б) повторно, либо поставить вопрос о моем восстановлении в партии на ближайшем собрании.

Прошел половину дороги, как меня окликнул женский голос:

— Эй, чекист.

Ну, конечно же, кому же еще здесь быть, как не гимназистке с панели? Все в тех же тряпках. Впрочем, откуда бы ей другие взять?

— Привет, Эльвира — властительница тьмы! — поприветствовал я девушку.

— Кто?

Еще бы. Где ей понять. Фильм с таким названием снимут лет, если не соврать, через шестьдесят.

— Неважно, — отмахнулся я, — а как тебя на самом-то деле звать?

— А хрен ли тебе разница, если ты сейчас подыхать станешь?

В руке у «Повелительницы тьмы» появился... браунинг.

— Браво! — похлопал я в ладоши.

— Ты чего? — слегка растерялась бывшая гимназистка.

— Я вчера подумал: ну, до чего же молодежь пошла бестолковая, ничего не умеет. Ни украсть толком, ни убежать. А ты, смотрю, ловкая шельма. Из моей комнаты все ценное вытащила, да еще и пистолетик украла. Хвалю. Кстати, а документы не сперла?

— Я тебя приговариваю к расстрелу! — торжественно сообщила девушка, вскидывая браунинг на уровень моих глаз и снимая с предохранителя.

Не хочу врать и говорить, что мне не было страшно. Страшно, когда тебе в глаз нацелен пистолет , и неважно, кто держит оружие в руках. Просто я сегодня уже утомился от нелепостей, а тут еще девица с «дамским пистолетом».