Перейдя реку близ Сумбала, я остановился у деревни Гунд, чтобы раздобыть лошадей. Когда бы ни случалось, что мне отказывали в этих полезных четвероногих, я всегда принимался поигрывать хлыстом, в результате чего неизменно встречал покорность и уважение, а довершали дело небольшие суммы денег, обеспечивая исключительную услужливость и немедленное выполнение моих малейших распоряжений.

Палка и рупия – истинные властелины Востока. Сам Великий Могол без них ничего бы не значил.

Вскоре наступила ночь, и я торопился пересечь ущелье, которое разделяет деревни Гоганган и Сонамарг. Дорога была в очень плохом состоянии и кишела дикими тварями, которые по ночам выходят в поисках добычи и пробираются даже в деревни. Пантер множество, и из-за боязни подвергнуться их нападению очень немногие осмеливаются поселиться в этой местности, несмотря на ее красоту и плодородие.

На выходе из ущелья, около деревни Чокодар, или Тхадживас, я разглядел в полумраке две темные фигуры, переходящие дорогу. Оказалось, что это пара медведей, за которыми следовал детеныш.

Поскольку со мною был лишь мой слуга (мы вышли вперед каравана), я не очень-то торопился схватиться с ними, имея только одно ружье. Однако мой охотничий инстинкт за долгое время, проведенное в горах, настолько усилился, что я не мог побороть соблазн сразиться с ними. Спрыгнуть с лошади, прицелиться, выстрелить, и, даже не проверив результата, быстро перезарядить ружье было делом одной секунды.

В этот момент один из двух медведей был готов прыгнуть на меня, но второй выстрел заставил его показать хвост и броситься наутек. Перезарядив ружье и держа его в руке, я затем осторожно приблизился к тому месту, куда стрелял, и нашел там медведя, лежащего на боку и детеныша, прыгающего позади. Следующий выстрел уложил и его, после чего мой слуга поспешил снять с них шкуры с роскошной, черной, как гагат, шерстью.

Это происшествие отняло у нас два часа, и ночь совсем сгустилась к тому времени, как я разбил палатку возле Чокодара, который на рассвете покинул, чтобы добраться до Балтала, следуя вдоль течения реки Синд. В этом месте изысканный ландшафт «золотой прерии» внезапно заканчивается деревней, которая носит такое же название (Сона – «золото» и марг – «прерия»). Далее следует возвышенность Зоджи Ла,* крутой подъем в 11 500 футов, за которым вся страна принимает суровый и негостеприимный вид.

До Балтала больше не было охотничьих приключений, с того времени мне встречались лишь дикие козлы. Если бы я вознамерился провести экспедицию, мне пришлось бы покинуть большую дорогу и пробраться в самое сердце гор. У меня не было ни времени, ни желания делать это, и я спокойно продолжил свой путь к Ладаку.

Разительные перемены происходят при переходе от улыбчивой природы и красивых жителей Кашмира к безводным мрачным скалам и безбородым уродливым обитателям Ладака. Страна, в которую я только что углубился, находилась на высоте от 11 000 до 12 000 футов; только у Каргиля уровень опускается до 8 000 футов.

Подъем Зоджи Ла очень трудный, приходится карабкаться по почти отвесной стене. В некоторых местах тропа вьется над расщелинами в скале не более метра в ширину, но голова начинает кружиться при виде бездонной пропасти под ногами. В таких местах да уберегут небеса путника от неверного шага!

Вот одно место, где мост сооружен из длинных бревен, вставленных в отверстия в скале и присыпанных слоем земли. Брр!.. При мысли о том, что камень, скатившийся по склону горы или слишком сильное колебание бревен могут низвергнуть землю в пропасть – а вместе с землей и несчастного путешественника, рискующего своей жизнью, – сердце не единожды замирало во время этого опасного путешествия.

Тревоги остались позади, мы вошли в долину, где приготовились провести ночь возле почтовой хижины, в месте, которое из-за непосредственной близости льдов и снегов не отличается особой привлекательностью.

За пределами Балтала расстояние определяется даками – то есть станциями почтовой службы. Это низкие хижины, расположенные на расстоянии семи километров друг от друга, в каждой из которых оставлен сторож для постоянного надзора.

Почтовая служба между Кашмиром и Тибетом до сих пор работает на очень примитивном уровне. Письма кладутся в кожаные сумки и вручаются почтальону. Этот человек, который несет на спине корзину с несколькими одинаковыми сумками, быстро покрывает семь предназначенных ему километров. В конце пути он передает свою ношу другому почтальону, который в свою очередь выполняет таким же образом свою задачу. Так письма доставляются раз в неделю из Кашмира в Тибет и обратно, и ни дожди, ни снега не препятствуют их передвижению.

За каждый переход почтальону платят шесть анн (десять пенсов), сумму, которую обычно платят за переноску грузов. Мои кули просили такую же плату за переноску грузов по меньшей мере в десять раз более тяжелых. Сердце щемит при виде этих бледных, изможденных работяг. Но что поделаешь? Это обычаи страны. Чай прибывает из Китая подобным же образом, эта система транспортировки и быстра, и экономична.

Возле деревни Матаян я вновь наткнулся на караван яркендцев, к которому обещал присоединиться. Они узнали меня издалека и сразу же попросили осмотреть больного из их группы. Я увидел беднягу, метавшегося в агонии от сильнейшей лихорадки. Воздев руки в знак отчаяния, я указал на небеса, таким образом пытаясь дать им понять, что состояние их товарища уже вне пределов человеческой помощи или компетенции науки и что лишь один Бог может спасти его.

Поскольку эти люди двигались медленно из-за частых остановок, я был вынужден покинуть их, чтобы прибыть тем же вечером в Драс, который расположен в конце долины, у реки, носящей то же название. Возле Драса стоит небольшая крепость очень древней постройки – свежепобеленная – под охраной трех сикхов из армии махараджи.

Здесь моим приютом стала почта, которая была единственной станцией единственной же телеграфной линии, связывающей Шринагар с внутренней частью Гималаев. С этого времени я больше не ставил палатку по вечерам, а был вынужден искать укрытия в караван-сараях, которые, хотя и ужасно грязные, все же хорошо согревались внутри огромными бревнами горящего дерева.

От Драса до Каргила местность скучна и однообразна для тех, кто ожидает волшебных восходов и закатов и прекрасных эффектов лунного света. Совсем наоборот, дорога монотонна, бесконечна и полна опасностей.

Каргил – главный город района и резиденция губернатора страны. Его виды весьма живописны. Два водных потока, Суру и Вакка, шумно бурлят меж скал и камней, вытекая из разных ущелий, чтобы слиться в реку Суру, на берегах которой поднимаются глинобитные постройки Каргила.

На рассвете, раздобыв свежих лошадей, я продолжил свой путь, направляясь в Ладак, или Малый Тибет. Здесь я перешел шаткий мост, сооруженный, как и мосты в Кашмире, из двух длинных бревен, закрепленных на противоположных берегах, сплошь покрытых слоем хвороста и палок и создающих иллюзию подвесного моста.

Вскоре после этого я не спеша взбирался на небольшое плато, которое протянулось на расстояние длиной в два километра, а затем спускалось в узкую долину Вакки, усеянную деревушками, из которых Пашкьюм, на левом берегу, самая живописная.

Вскоре мои ноги ступили на землю буддистов. Ее обитатели просты и добродушны; они, кажется, не имеют представления о том, что мы, европейцы, называем ссорами. Женщины там в какой-то степени редкость. Те, которых я встречал, отличались от женщин, что я прежде видел в Индии и Кашмире, веселостью и благополучием, написанными на их лицах.

Да и могло ли быть иначе, когда каждая женщина этой страны имеет в среднем от трех до пяти мужей, и самым законным образом в мире? Многомужие тут процветает. Какой бы большой ни была семья, в ней никогда не бывает более одной женщины. И если семья насчитывает менее трех человек, к ней может присоединиться холостяк, внеся свою лепту в общие расходы.

Как правило, мужчины слабы на вид, довольно сутулы, и редко доживают до преклонного возраста. Во время путешествия в Ладак я не встретил ни одного седовласого мужчины.