– Откуда вы знаете? – встрепенулся Такангор.

– Я сто пятьдесят лет выписываю и читаю «Королевский паникер», – сердито ответила минотавриха. – Конечно, я кое-что знаю. Или ты думаешь, что у меня в одно ухо влетает, а в другое вылетает. Как ты можешь думать такое о родной матери?!

– Вы, мама, меня не поймете, – сказал Такангор, раздувая ноздри, – но попытайтесь вникнуть, встать на мое место. Я хочу прославиться в боях и битвах, я хочу оказаться в самой гуще сражения, хочу полководцем быть. Вы меня отпустите по-хорошему, потому что я все равно сбегу.

– С Прикопсами попрощайся и к мадам Горгароге зайди, прежде чем сбегать, – вздохнула Мунемея. – С братьями и сестрами поговори, наставления дай. А я пока соберу мешочек с продуктами на дорогу и заодно постараюсь тебя понять.

И она удалилась в глубь лабиринта – по-царски величественная и неприступная.

По странной случайности…

Хотя нет, не так. Не бывает странных случайностей, ибо в подлунном мире все взвешено, посчитано и потому закономерно. Судьба – это такое сложное рукоделие в руках рассеянных богов. Установив сию непреложную истину, попробуем начать заново.

По неизбежному совпадению ту же самую статью читал в эту минуту некто невероятно импозантный в черно-фиолетовом костюме. Как достижение журналистики статья оставила его абсолютно равнодушным, а вот как некое закодированное сообщение – заинтересовала.

– В газетах никогда не пишут ни правды, ни полправды, ни даже четверть. А поскольку это газета официальная, то сие вранье с умыслом, нет? – обратился он к себе с той интонацией, с какой беседует сам с собой человек, у которого это давно вошло в привычку. – Допустим, что Зелг действительно решил вернуться домой. Вполне вероятное предположение. Мальчику не чужд некий романтизм – болезнь всех интеллектуалов. Он всегда обзаводился привязанностями, хотя ему с детства твердили, что это не только бесполезно, но и опасно – я сам тому свидетель.

Второе допущение. В стране назревает смута, и этот человечек – удивительно удачный кандидат на роль пугала. Будь я королевским министром или королем, я бы не преминул воспользоваться его возвращением и стал уже сейчас подготавливать общественное мнение.

Третье. При чем тут минотавры и троглодиты? Вот этого я совершенно не понимаю, но что можно понять в судьбе человека, чей род давно и безнадежно проклят?

Вывод. А вывод может быть единственный: надо и мне поучаствовать в событиях, ибо я полагаю, что они будут очень и очень неоднозначными и уже потому интересными. Жалко пропустить такое действо. Вот быстренько приведу в порядок дела – и в путь.

И он отложил «Королевский паникер» в сторону.

На мраморную, покрытую затейливой резьбой крышку старинного саркофага.

Рассвет тихо подобрался к порогу харчевни «На посошок» и не без любопытства заглянул внутрь. Здесь, как и во всем поместье герцогов да Кассар, его часто встречали разные неожиданности, и поэтому тут он частенько наступал не вовремя. Когда раньше, когда позже – но только не по расписанию.

Сегодня все вокруг казалось спокойным, и на первый взгляд никакие обстоятельства не препятствовали восходу солнца.

Троглодит мирно посапывал под столом, подложив под голову ранец и зажав берет в маленьком кулачке.

Харчевня почти опустела, и служанка даже успела навести в ней порядок. В очаге тихо гудело пламя, и пыхтел над огнем крутобокий закопченный чайник, старательно заваривая утренний кофе для последних посетителей.

За столом, тем самым, под которым спал добрый Карлюза, тихо переговаривались трое: староста Иоффа, хозяин харчевни почтенный Гописса и кузнец Альгерс, здоровенный детина, больше похожий статью на циклопа или минотавра, но никак не на обычного человека. Они переговаривались вполголоса, то и дело оглядываясь по сторонам, словно их могли подслушать, и являли собой, таким образом, наглядную иллюстрацию к поговорке «И у стен есть уши».

Кстати, об ушах. Одно ухо, большое, похожее на пуховый блин, невнятного желтоватого цвета в коричневые разводы, высовывалось время от времени прямо над очагом, но сонная служанка смачно хлопала по нему мокрой тряпкой, и оно исчезало. А над каминной полкой раздавалось по сему поводу обиженное неразборчивое бормотание.

Перед трактирщиком и его гостями стояло плоское глиняное блюдо с еще теплыми золотистыми сухариками, тарелка с мочеными грушами, поднос с куриными крылышками в аппетитном соусе и еще кое-какая закуска, а также гордо высились три внушительных кувшина с чем-то явно хмельным и крепким. Диковинным образом кружек на столе было всего две, хотя пили все трое. Но кузнец делал это как-то странно, совершая хитрые манипуляции под столом и дико озираясь на двери.

– Да перестань ты себе голову морочить, друг Альгерс, – не выдержал наконец Гописса. – Чего ты боишься?

– Дык она ж у меня из Горгонид, – жалобно ответил кузнец. – Вся в матушку свою, чтоб той земля была тюфячком. Как не понравится что, как осерчает, так – зырк! И стоишь, руки-ноги немеют, тело тяжестью наливается, и пить не хочется после целую неделю. А как с таким мироощущением можно жить, спрашиваю я вас? Каково знать, что любишь хмельной сидр и ничего к нему приязненного не ощущать. Это же, почитай, неделя из жизни вычеркнута. Так что лучше я поберегусь.

– Супругой тебя не обидели, – согласился Иоффа. – Девкой еще была, а уж никому спуску не давала. Как-то барин городской, заезжий, за филейную часть ущипнул…

– Не утерпеть, – покивал головой кузнец. – Такая филейная часть, что и сам, бывало, засмотрюсь да ущипну от души. А ведь уже не первый десяток лет женаты.

– Ну и тот засмотрелся, – ухмыльнулся староста. – Так мы после его родичам и сообщили о внезапной кончине да от имени милорда герцога преподнесли статуй мраморный работы необыкновенной. Так и стоит над собственной могилкой в забавной позиции.

– Чегой-то я такую историю не помню, – удивился кузнец.

– Ты тогда науку проходил в замке. А твоя Ианида – барышня стеснительная – запретила тебя тревожить. Еще переживать, говорит, станет. Оно ему, говорит, надо? А теперь, я думаю, четверть века прошло, можно и рассказать. Но ты ей меня все равно не выдавай. Не то потом полдня поясницу ломить будет.

– А я вот все прикидываю, как же его в такой позиции в таком почтенном месте установили? – неожиданно заинтересовался трактирщик.

– Он в ней небось постоянно пребывал, – хмыкнул польщенный кузнец. – Никто его в другой и не видел.

– Из столицы все зло, – неожиданно подытожил Иоффа.

– Газетки давеча получил, – вступил Гописса, шумно отхлебнув из кружки. – Шустрик твой, – кивок под стол, откуда доносилось мерное похрапывание, – правду говорил, хоть и чудик-чудиком. «Королевский паникер» сообщает, что милорд хозяин скоро вернется домой. Да только вот дальше прописали совершенно непотребное: дескать, армию он собирает, чтобы Тиронгу захватить и прочий мир завоевать. И заголовки во-от такими буквищами, чтоб уж совсем за душу брало.

– Давно пора, – буркнул Альгерс – Из милорда хозяина выйдет чудесный король. Да и миру не повредило бы чуток пожить в спокойствии и красоте. И давно бы уж пора ему домой вернуться, а то дело ли это, чтобы господский дом без присмотру стоял? Господин Думгар – это, конечно, наилучший домоправитель, но только дому все равно живая душа нужна. Какой хошь замок али усадьба без человеков усыхают. Да и ворочается Кассария, особенно по ночам, гневается. Только бы не проснулась в отсутствие хозяина, ибо без него не управимся.