Третий аккуратно сложил посуду на поднос, сунул его в разверзстую пасть мусоросборника и отправился в Рабочий корпус.

По дороге туда его внимание было привлечено несколькими эпизодами.

Например, выходя из Жилого корпуса, он столкнулся в дверях с Девятым. Тот уже вовсю трудился. В левой руке у него была баночка, на которой яркими буквами было написано: «Клей», из баночки торчала кисточка, а правой рукой Девятый доставал из кармана комбинезона узкие полоски бумаги, на которых были начертаны какие-то слова, и аккуратно приклеивал их к деталям интерьера. На перилах крыльца уже красовался ярлычок, гласивший: «ПЕРИЛА», справа от входа находился «ПОЖАРНЫЙ ЩИТ №1», мятый жестяной цилиндр был обозначен как «ВЕДРО», длинная палка с кривой загогулиной на конце — как «БАГОР», а бумажка на дощатом ящике, накрытом крышкой и почему-то вечно запертом на амбарный замок, свидетельствовала, что внутри находится «ПЕСОК»…

В момент встречи с Третьим Девятый был поглощен наклеиванием над входной дверью таблички с надписью «ВХОД №1», хотя вход в Жилой корпус и так был единственным.

Третий двинулся было дальше, но потом остановился.

— Эй, Девятый, — сказал он, обернувшись, — а ты уверен, что правильно клеишь таблички? По-твоему, это именно дверь?

Он указал пальцем на дверное стекло, где старательно, но все равно неуклюже было выведено слово «ДВЕРЬ».

Девятый нехотя оторвался от своего занятия и шумно засопел. Вопрос показался ему явно провокационным.

— Уверен, уверен, — все же сказал он, взирая исподлобья на Третьего. — А ты все сомневаешься. Третий?

— А почему ты так уверен?

— Ты бы еще спросил, зачем вообще я этим занимаюсь, — насмешливо парировал Девятый.

— Ну, это мне известно, — махнул рукой Третий. — Я ведь уже у тебя об этом спрашивал — и не раз. «Все должно иметь свое название. Через наименование вещей мы идем к постижению их истинной сути», — сказал тогда ты. И хотя мне все равно непонятно, но допустим. Ты мне вот что лучше скажи, Девятый. Как ты назовешь весь наш мир?

— Чего-чего?

— Ну, вот это все, — нетерпеливо пояснил Третий, обводя рукой пространство вокруг себя. — Как, по-твоему, называется место, где все мы живем? Ведь ты же утверждаешь, что в мире все имеет свое название!

Девятый на секунду задумался. Видно, подобная проблема до сего времени не возникала в его лохматой голове.

— Знаешь что, Третий? — наконец сказал он. — Я действую последовательно, а не хватаюсь за все подряд. И иду я от частного к общему, а не наоборот. Вот разберусь сначала с тем, что нас непосредственно окружает и с чем мы имеем дело каждый день, а потом и на абстрактные сущности перейду. Ты, главное, верь: придет время — и все получит свое название!

— А табличку с наименованием этого мира куда прикреплять собираешься? — ехидно поинтересовался Третий. — Или ты ее в воздухе подвесишь?

Девятый сердито насупился.

— Знаешь что? — повторил он. — Иди-ка ты, Третий… занимайся своими делами, а в мои не лезь! Много вас, умников да советчиков, а работать никто не хочет! Как этот Пятнадцатый! Того и гляди опять случится какая-нибудь катастрофа из-за таких демагогов, как вы!

Видя, что пользы от общения Девятым не предвидится, Третий повернулся и зашагал дальше.

Путь к Рабочему корпусу пролегал между деревьями и кустами в виде чистенькой дорожки из гладких плит. Вокруг было все как обычно. Рабочий день только начинался. Посередине лужайки, у детской песочницы, Седьмой и Восьмой, вооружившись шанцевыми инструментами, рыли, непонятно зачем, большую яму. Собственно, рыл яму Восьмой — да и не яма это оказалась при ближайшем рассмотрении, а довольно-таки прямая канава, — а Седьмой, двигаясь вслед за своим постоянным напарником, тут же засыпал канаву землей. Оба непрерывно дискутировали на темы, не относящиеся к землекопной деятельности. О чем именно они спорили на этот раз, Третий не стал вникать — не до того ему сейчас было, да и бесполезно пытаться следить за ходом витиеватых рассуждений двух известных демагогов.

Со спортивной площадки доносилось периодическое глухое буханье чего-то тяжелого. Наверное, Шестнадцатый накачивал там, по своему обыкновению, и без того до уродливости развитые мускулы с помощью гирь или штанги. Третьему даже почудилось, будто он на расстоянии слышит хриплое, загнанное дыхание любителя спорта и чует запах пота и канифоли, исходящий от его могучего полуголого торса.

За поворотом дорожки он увидел Одиннадцатого, который усердно мел и без того чистую, как вылизанная языком тарелка, дорожку. Метлой он размахивал так широко, что Третий, конечно же, запнулся о нее и чуть было не растянулся во весь рост.

— Чистота — залог порядка, — вместо приветствия назидательно объявил Одиннадцатый. — А порядок достигается неустанным трудом!

Судя по столь многообещающему началу, он не прочь был побеседовать на темы порядка и чистоты, но Третий, не вступая в разговор, пошел дальше. И снова чуть не упал. На сей раз ноги его запутались в узкой металлической ленте с цифрами и делениями, которая, подобно ожившей от спячки змее, выползала из травы, пересекая дорожку, и струилась куда-то в кусты. Опять Второй что-то измеряет своей рулеткой, с досадой подумал Третий.

«Интересно, на много ли я опаздываю? — подумал он, подходя к Рабочему корпусу. — А то не миновать мне опять выволочки от Первого».

Окна Рабочего корпуса были открыты настежь из-за жары. Из здания слышались звуки, свидетельствующие о том, что работа идет полным ходом. Из окна технического центра, например, выплывал наружу синий едкий дымок и доносились отрывистые, невнятные ругательства и восклицания. Шестой опять, наверное, что-то паял, и опять у него что-то не получалось.

Пятая, как обычно, «висела на телефоне», потому что слышно было, как она громко и безапелляционно заявляет невидимому собеседнику, выдерживая паузы после каждого утверждения:

— Не может быть!.. Дерьмо все это! Ну и дурак! Солнце светит, но я не верю! Не ве-рю, понимаешь?

Из подвальных недр раздавалось какое-то странное жужжание, не походившее на звук ни одного известного Третьему инструмента. Время от времени жужжание сменялось не менее странным бульканьем, будто из крана струилась вода. Там находилось рабочее место Четырнадцатого, но никто — даже, наверное, сам Первый — не ведал, чем там Четырнадцатый занимается.

Когда Третий пытался узнать это от самого производителя загадочных шумов, тот только уходил в себя и криво улыбался. Человек он был крайне некоммуникабельный и предпочитал разговаривать лишь с самим собой, да и то весьма неразборчиво.

Сегодня по городку дежурил не кто иной, как Четвертый. Об этом свидетельствовали его знаки отличия: желтая нарукавная повязка и кривая сабля в заржавелых ножнах, болтающаяся на поясном ремне.

Стеклянная конторка дежурного находилась при входе в Рабочий корпус. В ней имели место обшарпанный стол с грудой замусоленных толстых тетрадей и сборников явно устаревших инструкций; хлипкое кресло на вращающейся подставке, смутно напоминавшее зубоврачебное; продавленная пружинная тахта, а также древние настенные часы в потрескавшемся деревянном футляре и без стекла в дверце.

Расхаживая взад-вперед по этой клетушке, Четвертый явно маялся от ничегонеделания. Увидев Третьего, он даже обрадовался.

— Ага, — сказал он, выразительно косясь на часы. — Мне кажется, ты опять опоздал на работу, Третий!

— На сколько? — без энтузиазма спросил Третий.

— По-моему, примерно на семь минут и двадцать три секунды, — сообщил Четвертый, впившись взглядом в неподвижно замершие стрелки. — Что ж ты так, а?

Поскольку ответа не последовало, Четвертый приосанился и изрек:

— Я полагаю, мне надо доложить об этом факте Первому и…

— Первый у себя? — перебил его Третий.

— Думаю, да. Во всяком случае, из корпуса он вроде бы не выходил.

— Ладно, дай мне ключ от моей каморки. Четвертый с сожалением вздохнул, долго шарил в ящике стола, пока не обнаружил там ключ с биркой, на которой была тройка, и торжественно вручил его Третьему.