Энгельс настойчиво советовал Руге отказаться от "сдержанного отношения" к Шеллингу. Вместе с тем он даёт понять, что последний "всё же остаётся тем, кто открыл абсолютное" (Там же. - С. 168).
Философия откровения позднего Шеллинга нередко многими авторами воспринимается как атака на традиционный рационализм. В своих лекциях Шеллинг, пишет В.А. Малинин, "предстал перед изумлёнными слушателями откровенным гонителем эмпиризма, рационализма и материализма, живым воплощением того, что Гегель называл "несчастным" или "разорванным" сознанием (См.: Малинин В.А. Диалектика Гегеля и антигегельянство. - С. 167). Это - верная оценка, но также "важно понять, - замечает Н.В. Мотрошилова, - в каком пункте эта философия действительно отходит от рационализма Канта и Гегеля. Ведь первостепенную задачу философии откровения Шеллинг, как и его предшественники, видит в построении "чистой науки о разуме". И так же, как в ранних работах, "ключевым пунктом" науки о разуме он считает анализ природы как "всеобщего понятия"" (См.: Мотрошилова Н.В. Фридрих Вильгельм Шеллинг //История философии. Запад - Россия - Восток. Кн. 2. - С. 439-440).
Однако существует и изменение прежней рационалистической позиции. Так, Шеллинг говорит: "Предшествующая наука была негативной, критической и не отрицала своего происхождения из кантовской критики. Но то последнее, что было только логически осуществлено в ходе всего движения, можно считать неподлинным результатом. Ибо результат есть лишь следствие предшествующих действий. Идея есть лишь нечто остановившееся, только негативное понятие. И как для Канта, так и для нас она есть всего лишь конец, завершение. Но есть существенное различие: в описываемой нами науке ... понятие Бога познано как основополагающее понятие, всё в себя необходимым образом включающее, оно познано как необходимое содержание разума, полученное благодаря прогрессу в развитии метода" (Schelling F.W.J. Philosophie der Offenbarung /M.Frank. Frankfurt a.M., 1977. - S. 109).
Если вспомнить, что в качестве идей "чистого разума" Кант рассматривал природу и Бога (в конце "Критики чистого разума" они представлялись в качестве всеобщих регулятивных принципов теоретического разума), то шеллингова корректива к кантовскому учению весьма значительна. Не отрицая того, что "философский Бог" появляется в прежней философии и в "философии откровения" лишь "под конец", Шеллинг решительно настаивает на том, чтобы задать философии движение в сторону теологии.
"С Бога, охватывающего всё сущее, - замечает Н.В. Мотрошилова, философия должна начинать все свои рассуждения и им же она обязана увенчивать здание философского познания. Такова ориентация поздней философии Шеллинга, благодаря которой она была столь популярна в религиозной мысли, в частности, России XIX-XX вв., где многие философы были недовольны концепцией "религии в пределах только разума" Канта и превращением Бога в предельное понятие чистого разума и лишь в постулат практического разума" (Мотрошилова Н.В. Указ. соч. - С. 440).
Однако дело, по-видимому, заключалось не только в этом. Наше отечественное шеллингианство - это философское направление, не повторявшее Шеллинга, а реконструировавшее его. Этот факт следует учитывать, когда мы говорим и об ориентации позднего Шеллинга. Данная ориентация носила не только теологический характер. Философия - это такая форма общественного сознания, которая даёт человеку мировоззрение. Кроме того, философская мысль не может самостоятельно выйти наружу. Для её воплощения необходима и внешняя форма - язык, который она обретает либо в науке, либо в искусстве. Если западные теоретики выдвигали на первый план проблемы гносеологии, исследуя процесс рефлексии над знанием, то наша отечественная культура достигла своего воплощения в двух основных формах - в искусстве и в естествознании. Наши настоящие философские корифеи - это, с одной стороны, - А.С. Пушкин, Н.В. Гоголь, И.С. Тургенев. Ф.М. Достоевский, Л.Н. Толстой, А.П. Чехов и другие выдающиеся писатели, а с другой - Н.И. Лобачевский, Д.И. Менделеев, В.И. Вернадский и другие корифеи научной мысли.
Шеллинг не переставал думать о философии природы и философии искусства никогда. Когда Н.А. Мельгунов спросил его - "Неужели она (т.е. философия природы. - М.П.) будет исключена из системы вещей?" - то Шеллинг воскликнул: "О, нет! о природе у меня совершенно новые мысли; но я никогда не обнародую их при жизни... Это будет моим посмертным творением". Далее он подчеркнул, что "философия природы входит и во все другие части моей системы; но собственно она должна составлять отдельную её часть, её пятое отделение" (См. Фридрих Шеллинг: pro et contra. - S. 177). Следовательно, о сугубо теологической ориентации Шеллинга говорить трудно, хотя понятие Бога, естественно, занимает у него центральное положение.
Но подлинно центральным у него всё же оказывается "учение о потенциях", которое и составляет "ядро" "позитивной", или "положительной" философии.
6.5. Учение Шеллинга о потенциях и попытка его творческой реконструкции
Если следовать мысли Шеллинга, то гегелевская "философия религии" - это пример "негативной" или логической философии, игнорирующей акт сотворения. Цель же "положительной", или "исторической", философии состоит в том, чтобы по возможности полнее учесть мифологию, эту историческую почву христианского откровения. Кстати сказать, именно в той части лекций, где речь шла о мифах, Шеллинг ближе всего подошёл к реальному взгляду на историю сознания. Энгельс особо отмечает следующую его мысль: "Мифологические представления можно объяснить только как необходимый продукт сознания, подпавшего под власть космических потенций" (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. - Т. 41. - С. 213).
Заметим, что в то время, когда Шеллинг читал свои лекции по философии откровения (Берлин, 1841/1842 гг.), появились историко-критические исследования, ставившие под сомнение подлинность и апостольское происхождение новозаветных книг. Реакция Шеллинга была продуманной и вместе с тем осторожной. Он верно подметил, что те "догматические мифы", к которым критики евангелий сводили жизнь Христа, никогда бы не возникли, если бы не опирались на факт действительной возвышенности образа Христа. Однако, произнося эти слова, сам Шеллинг не мог не помнить своей юности, того благодатного времени, когда он с особой тщательностью развивал мысль о необходимости дедукции христианской мифологии, справедливо называя Христа исторической личностью, биография которой написана задолго до её рождения ("Неужели он забыл, - пишет К. Фишер, - что в своих лекциях о методе академического изучения наук он дал историческое построение христианства, в котором рассматривал Христа как "вершину и конец" древнего мира богов", как символ вечного вочеловечения Бога?" - См.: Фишер К. Шеллинг //История новой философии. Т. 7. - СПб., 1905. - С. 862). Поистине, вопрос о значении и реальности откровения зависит от кризиса в самой философии, в том числе и в философии Шеллинга.
Однако в дальнейшем мы всё же будем остерегаться каких-либо категоричных суждений и выводов, пытаясь не только восстановить подлинный смысл учения Шеллинга о потенциях, но и реконструировать его применительно к сегодняшнему дню.
Следует подчеркнуть, что лекции Шеллинга были нацелены, прежде всего, на выяснение отношения мышления к бытию. "Поскольку всякому познаванию соответствует бытие, то и бесконечной потенции познавания соответствует бесконечная потенция бытия" (Schelling F.W.J. Philosophie der Offenbarung /M.Frank. Frankfurt a.M., 1993. - S. 100). Любой же переход от потенции к акту (действию), а следовательно, и к бытию означает, по мнению Шеллинга, переход от отсутствия воления (Nichtwollen) к волению (Wollen) (Ibid. - S.. 103). "Возможность бытия вообще парит между бытием и небытием; однако первая возможность имеет самое непосредственное отношение к бытию, вторая только опосредованное. Ведь только путём исключения она становится возможностью бытия. Третья наиболее свободна по отношению к бытию, полностью не приходит непосредственно с ним в соприкосновение" (Ibid). Шеллинг, как видим, различает три возможности или три потенции. Исключительно "возможное бытие", пишет он, есть "первая возможность" или первая потенция. Вторая "может не быть непосредственной возможностью бытия; в противоположность этому она лишь непосредственная возможность небытия" (Ibid. - S. 104), "Но непосредственной возможностью небытия может являться лишь то, что уже вышло за рамки бытия, ... то, что есть абсолютно и совершенно сущее" (Ibid. - S. 104-105).
