— Я предложил — вы ответили, — спокойно сказал Герман. — Тогда пока.
— Не залупайся, — одёрнул Флёров, будто это Герман полез в бутылку.
— Только надо заказов побольше, — соглашаясь, кивнул Бакалым.
— Чьё бабло?то сшибаешь, Немец? — напрямик спросил Гуртьев, снова наливая водки себе и Бакалыму. — Обраточка не прилетит?
— Вам этого знать не надо, парни.
— Щебетовского хочешь переобуть? — Флёров ухмыльнулся. — Чего тут непонятного, Немец? Да ради бога. Против этой падлы тебе любой поможет. Он за?ради Шпального рынка весь «Коминтерн» угробил.
— Да там у них все такие, не только Щебет, — Гуртьев закурил. — Пидоры. Кто чуть приподнимется, так сразу ссучивается. Лихолет, Бычегор — это были мужики, а начиная с Гайдаржи попёрло говно. Нас первыми слили. Сунули доплату, как блядям по конфете, и всё, больше не нужны. У каждого рыла своя фирма, у каждого свой интерес, нахера им братаны? Откупились — и отвалите, калеки. Сидят все такие в костюмах. Ни дела для нас, нихера!
Герману показалось, что в тесной комнате, загромождённой коляской Гуртьева и костылями Флёрова, он как в загоне, и на него лают цепные псы.
— Мы были нужны, пока в «Коминтерне» были общие дела, — вдруг сказал Саня Флёров с пронзительной ясностью. — Хоть война, да общая.
И Герман понял, что инвалиды всё?таки возьмутся за его заказ, помогут. Просто потому, что он ведь тоже травмированный, а травма его — Танюша. Так что этим парням он как родня — то ли по Афгану, то ли по травме.
Так оно всё и сложилось. Герман поддерживал связь с Флёровым по телефону — выяснял, как у парней идут дела. Парни сидели в долгах и ждали, когда Немец решится на то, что задумал. Вот и дождались.
Встречу с Саней Герман назначил на половину пятого у главного входа в поликлинику. Уже, считай, сумерки; суматоха в конце рабочей смены. Да в больнице всегда суета, множество самых разных людей, и все заняты своими заботами, своими хворями, — тут не до посторонних. С саквояжем в руке Герман шагал по заиндевелым дорожкам в парке медгородка и вспоминал, что где?то здесь при Быченко кто?то заложил в больницу мину… И сюда же он приехал на «барбухайке» за Танюшей в тот страшный для неё день…
Саня Флёров в бушлате торчал на костылях в условленном месте.
— Немец, здорово! — зарычал он и едва не упал, сронив с головы шапку.
Герман подхватил его под руку, установил вертикально, поднял шапку.
— Видел тебя по телику! — хрипел Саня. — Ну, ты ваще стальной тампакс! Это же надо, как ломанул кассу! Уважаю, бр?ратуха! Щ?щесно, не ожидал!
Герман внимательно посмотрел Сане в лицо.
— Флёров, ты чего, бухой? — тревожно спросил он.
— Идём тоже замахнём! — Саня попытался обнять Германа. — Тут рядом!
— Да как же так можно?то? — разозлился Герман. — Что за хрень, Саня?
— Не ссы! — Флёров снова поскользнулся, хотя не сделал ни шага. — Я всё х?хонтролирую! Я тебя не подвёл! Пис?сец, какой расклад, Немец!
— Понятно, уговору отбой, — отрезал Герман. — Пока, Саня.
Он повернулся и пошёл прочь. В душе была ошеломляющая пустота.
— Стой, Немец! — заорал сзади Саня. — Ты чо?! Всё нормал?левич!..
Герман услышал бряканье и шлепок. Саня всё же упал.
— Я же за тебя выпил! — крикнул Саня. — Мне бы ногу, я б с тобой!..
Герман знал всю хитрость пьяных мужиков, которые вроде ничего не соображают, но уговорят, подмаслят, уломают, разжалобят… Однако дело не в жалости. Мало ли чего Саня поведает о причинах своего пьянства врачам или ментам, которые его примут? Расскажет, что обмывал удачу друга — и менты узнают, что Неволин до сих пор в Батуеве. Проклиная себя, Герман вернулся к Сане, который валялся на заснеженном асфальте и шевелился с костылём, будто переломанный журавль. Герман взгромоздил Флёрова на ноги и поволок к воротам больничного городка. На них оглядывались.
Герман донёс Саню до выхода с территории медсанчасти. Здесь всегда дежурили такси. Герман сунулся к ближайшему.
— До «афганских» домов «на Сцепе» подкинешь, командир?
Он запихал Флёрова на заднее сиденье, подоткнул край его бушлата.
— Не?е, если ты сам не поедешь — то выгружай! — сердито заявил таксист. — Он мне чехлы заблюёт! И кто его от машины домой потащит?
«Не всё ли равно мне, почему бы и нет?» — подумал Герман. У него было лишнее время до восьми часов вечера.
Он сел на переднее сиденье, поставил саквояж на колени, пристегнулся.
Просто охренеть. На нём — двадцать два миллиона рублей. Он объявлен в федеральный розыск. А он тут посреди города у всех на глазах кантует пьяного приятеля. Но ведь не бросишь же Саню — невменяемого, безногого…
Пока тачка ехала через пробки, слава богу, стемнело.
Таксист свернул во двор «на Сцепе» и притормозил у нужного подъезда. Герман выбрался из машины, поневоле вжимая голову в плечи. Здесь чуть ли не каждый житель знает его в лицо… Но зима, вечер — авось никто его не разглядит… Герман расплатился, достал бессмысленно хрипящего Саню из такси и поволок к подъезду. Флёров еле переставлял ноги, ныряя на ходу, стучал костылём по скамейкам, по ступенькам, по железным прутьям перил.
Настёна открыла дверь и посторонилась, пропуская гостя в квартиру. Герман занёс Саню и уложил на пол в комнате. Саня что?то бормотал.
— Вот так вот получилось, — сказал Герман, поглядев на Настёну.
— Прости, — негромко сказала Настёна. — Он вообще?то не запойный.
— Тебе видней.
— Я в курсе всего, Неволин. Смотрела новости. Хочешь пожрать?
— Да какой тут ужин, Настёна? — вздохнул Герман. — А сын у вас где?
— Гуляет с подругой, придёт уже ночью. Неволин, а что… — Настя отвела взгляд, — с твоими деньгами у нас теперь уже всё, да? Ничего не будет?
Лицо её как?то разом обвисло, отяжелело, будто её обманули.
— Сашка тебе всё?таки разболтал про наши планы?
— Нет, Гера, Сашка не трепло, — Настёна искала, куда деть руки. — Просто я сама тогда всё слышала с кухни… Стены?то картонные.
Герману стало жалко её. Она надеялась, что муж получит деньги — заведёт бизнес — наладит жизнь. Конечно, деньги краденые. Но у кого?! У того, кто сам всё украл. А ведь ей уже сорок пять. И сына надо загнать в институт, а то — как отец — уйдёт в армию и вернётся инвалидом с очередной войны в горах… Да боже мой, как хочется просто пожить, а не колотиться!
Герман отвернулся. Он же взрослый мужик, он был на войне, и даже тут, в своём мирном городе, он тоже стрелял в людей… Он ограбил броневик с охранниками… Ну чего же он раскис, дурацкий Жалейкин? В чём он виноват перед этой бабой? Он не обязан ей помогать! Она вообще жива?здорова.
Он молча прошёл мимо Настёны на кухню, отодвинул со стола немытую посуду, расстегнул пальто и начал выкладывать пачки денег. Настёна смотрела из коридора, механически вытирая руки передником.
— Здесь шестнадцать миллионов, — сказал Герман. — Четыре миллиона Сашке и его парням, двенадцать они должны положить мне на карточки в рублях и в валюте. Вот на листочке номера моих банковских счетов. Саня всё это знает, Настёна. Я лично тебе поясняю, чтобы ты не подумала чего.
— Так много денег! — Настёна ошарашенно покачала головой.
«Если бы ты знала, сколько их на самом деле», — подумал Герман.
— Сама соображаешь, Настёна, что эти деньги — мой приговор, — Герман для наглядности указал на деньги пальцем. — Да и ваш с Саней тоже. Но вы понимаете, как надо себя вести. Или я могу всё забрать и уйти.
— Нет, надо попробовать, Гера, — с отчаяньем вздохнула Настёна.
Он спускался по лестнице, а не на лифте, чтобы успокоить нервы. Всё будет хорошо. Через несколько дней он сунет карточку в банкомат и увидит, что счёт начал пополняться, — значит, Флёров выполняет обещание. Герман верил, что Флёров протрезвеет и сделает, как условились. Верил, что Сашка, его парни?инвалиды и Настёна будут молчать. Никто Немца не обманет. Ох, как же давно Лихолетов внушил ему, что «афганец» «афганца» не кинет!
Но проблема была в другом — в мешках из погреба. Герман планировал так. Если Сашка перечислит ему двенадцать лимонов, значит, он надёжный; после операции можно будет позвонить ему и рассказать уже про погреб. Пусть он съездит в Ненастье, достанет оставшиеся деньги и опробованным способом закатит их Немцу на карточки, взяв себе оговорённый гонорар.