— Я старался! — вырвалось у Дэмьена, и его меч, прекратив механическое отражение атак, совершил молниеносный, ослепительно яркий пируэт, нанеся удар в открытую грудь противника.

Дворянин замер, медленно опустил руку с мечом и посмотрел на убийцу быстро мутнеющими глазами. Дэмьена обдало холодом взгляда, холодом затаившейся в нем смерти, уже тянущей лапы к своей новой жертве, холодом, пробирающим жертву до костей и замораживающий ее сердце и мозг, и не только ее — сердце и мозг убийцы тоже. И Дэмьен почувствовал то, о чем успел забыть: леденящее спокойствие человека, который всегда побеждает.

Кто-то поднял свечу, пытаясь рассмотреть получше результат схватки, и кончик клинка, торчащий из спины жидкоусого господина, красно блеснул в скользнувшем по нему луче света.

Дэмьен рывком высвободил меч из тела, труп медленно опустился на пол. Все молчали. В углу подвывал великан с переломанными руками. Дэмьен подошел к нему, поднял и опустил меч. Крик оборвался.

Дэмьен окинул помещение взглядом, от которого помертвели те, кто помнил черного всадника, время от времени приезжавшего в их деревню, чтобы провести ночь в теплой постели вдовы маляра. Положил окровавленный меч на пол рядом с телом и стал пробираться к выходу. Народ хлынул в стороны, давая ему дорогу. Он сделал несколько шагов, потом вернулся, подошел к хозяину, из последних сил сохранявшему внешнее хладнокровие, и, порывшись в кармане, сунул в его потную руку несколько монет.

— За вино, Винс, — коротко сказал он. — И за кружку.

Повернулся и пошел к выходу. Пухленькая служанка, стоявшая у дверей, схватила дровосека за руку и побледнела, ощутив, до чего же холодна его кожа.

— Ты не виноват, Дэмьен, — мягко сказала она и вздрогнула от того, как громко прозвучал ее голос в наступившей тишине. Но отступать было поздно, и она неуверенно закончила: — Они первые начали. Это видели все. Ты не виноват.

Он слабо улыбнулся ей, истратив на это остаток сил, высвободил руку, легонько оттолкнул беспомощные пальцы, украдкой попытавшиеся удержать его еще хоть на миг, и вышел из трактира, провожаемый потрясенным, смиренным молчанием крестьян. Они были шокированы, и неудивительно.

Ведь они впервые видели, как он убивает.

Дэмьен шел по единственной деревенской улице мимо стаек щебечущих детей и подвыпивших гуляк и смотрел на малиновое зарево, в которое заходящее солнце окрасило пик горы. Прохладный ветерок овевал его лоб. Скоро осень, подумал Дэмъен, и откинул пятерней волосы, падавшие на виски. Извилистый рубец, шедший от лба через висок вниз, ярко выступил на побелевшем лице. Девушка, несшая коромысло с ведрами, полными воды из горного источника, встретилась с Дэмьеном глазами и поспешно отошла в сторону. Ребенок, возившийся с деревянной куклой у ворот в родительский дом, бросил на него случайный взгляд, увидел шрам и, громко заревев, кинулся во двор. Какое-то время за Дэмьеном бежала плешивая собака, потом заскулила и, развернувшись, помчалась обратно в деревню.

Дэмьен шел домой. Не к себе. К Клирис. У него не было дома.

Он вернулся, как и обещал, дотемна, трезвый. Клирис сидела за столом и шила при свете лучины. Она подняла голову при звуке его шагов, улыбаясь, но улыбка замерла на ее губах, когда она увидела его лицо. Она молча следила, как Дэмьен прошел мимо нее, направляясь в самый дальний и темный угол их хижины, вытащил из-за печи длинный предмет, завернутый в старые тряпки, потом подошел к столу, сел напротив Клирис и, положив потемневший, покрытый ржавчиной меч перед собой, трепетно провел по клинку окровавленными руками.

— Я старался, — сказал он то, что выкрикнул тогда в трактире и что мысленно твердил последние полчаса. — Я старался. Я старался.

Иголка выпала из окаменевших пальцев Клирис, звякнув, упала на стол, сверкнула в свете лучины и слилась с полумраком надвигающейся ночи.

— Я старался, — проговорил Дэмьен, скользя пальцами по лезвию и оставляя на нем длинные кровавые следы.

Клирис обошла стол, остановилась позади Дэмьена и, обняв его, медленно опустила голову на его плечо. Ее распущенные волосы каштановым водопадом заструились па стол, смутно поблескивая золотистым отливом.

— Я старался, — повторял Дэмьен снова и снова, и казалось, этому не будет конца. — Я старался.

— Я знаю, — прошептала она, страстно желая и смертельно боясь спросить, что с ним случилось, но не менее горячо стремясь дать ему почувствовать, что она с ним, что она рядом, что она понимает… во всяком случае, хочет понять.

— Я старался. Я старался. О боги, Клирис, я так старался.

— Да, да, — шептала она, — слезы текли по ее лицу на его волосы, а оттуда — на шрам, пронизывая огнем его плоть и память.

— Мне бы хотелось быть с тобой, — вечность спустя проговорила Клирис, и в ее голосе не было слез — только глубокая, неумирающая печаль. — Быть твоей женщиной. Родить тебе детей. Стать… леди Дэмьен.

Улыбка быстро пробежала по его губам и исчезла.

— Последнее точно не выйдет, — еле слышно сказал он. — Я не дворянин.

— Зато я дворянка. Ну что ж, ладно, ты стал бы лордом Клирис.

Он снова сдавленно улыбнулся и вдруг порывисто схватил ее руки, лежавшие на его груди.

— Это сильнее меня, — хрипло сказал он, и она даже не смогла кивнуть в ответ на то, что они оба знали с самого начала, но таковы уж были правила их общей игры, что они притворялись, будто не верят в это.

Клирис сглотнула, выпрямилась, высвободила одну руку и поднесла ее к горлу. Ей было очень трудно… ей не было так трудно с тех пор, как умер Эрик, но она справится. Ведь тогда же справилась.

— Сходи к Гвиндейл.

Он дернулся, как от удара в спину, порывисто обернулся, глядя на нее расширившимися глазами:

— Клирис! Нет!

— Да, — твердо ответила она.

— Не вынуждай меня причинять тебе еще больше боли. Неужели тебе мало?!

— Если у нас есть шанс, то это Гвиндейл.

«У нас», — эхом откликнулось в его голове. А разве есть такое понятие — «мы»? Есть ты, Клирис, и есть я, мы оба используем друг друга, чтобы попытаться научиться чувствовать: я — впервые, а ты — заново, но ведь у нас не получилось… Во всяком случае у меня. Поэтому нет никаких «нас».