Я помню ад двадцатилетней давности, Диз, мне тогда было восемь лет, еще меньше, чем тебе в то время, когда я убил твою семью. Я мог бы кое-что рассказать тебе о воинской чести… и о том, как она убивает надежнее и быстрее подлости. Твои родные лучший тому пример. Они готовили заговор против кузена твоего отца. Ты не знала? Они решили навестить его всей семьей и зарезать ночью, вместе с женой и двухлетним сыном, единственным наследником, стоявшим на пути между твоим отцом и герцогским титулом. А вдохновителем этого плана была твоя мать, чудесная женщина. Я помню ее, Диз. Она так же хорошо владела стилетом, как ты. Я думал, мне не уйти живым из вашего дома. Так чуть было и не случилось благодаря ей. Но всё это не имеет никакого значения. Я убил их, но они и сами были убийцами, а тот, кто стал причиной их гибели, всего лишь защищал свою жизнь. Не мое дело упрекать и оправдывать, а ты, конечно, можешь мне не верить, но в те времена мне иногда было трудно делать то, что я делал. И тот случай был одним из немногих, когда мне было очень легко рубить живую плоть. Они были так же дики и жестоки, как ты. Я видел в их глазах то же, что вижу сейчас в твоих. Ты достойная дочь даль Кэлеби, Диз.

Всё это он сказал бы ей, если бы мог и…

И если бы сам верил в это.

Потому что эта девушка была не такой, как они, не такой, как все, кого он встречал. Потому что она отказалась от всего, что у нее было, она разрушила свою жизнь ради любви, которую он отнял у нее. Потому что для нее эта любовь была единственным, что имело значение. И то, что он видел в глазах этой девушки, в ее движениях, когда она резала себе ладонь, то, что он чувствовал в ее руках, бивших его голову об стену, не шло ни в какое сравнение с дикой яростью той фурии, ее матери, с ледяным твердым гневом ее отца, с визгливой ненавистью ее безвольных, но не менее жестоких и хитрых братьев.

То, что было в ней… оно было больше.

Они были как все. Они бы не мстили. Им такое просто не пришло бы в голову. Они были типичными представителями своего времени. Но Диз — нет. В ней крылось что-то непостижимое, первобытное, и оттого еще более опасное… и еще более странное.

Она больше, чем кажется.

Ее смех внезапно оборвался, улыбка слетела с губ, глаза потемнели. Она подняла руку со стилетом и приставила лезвие к виску Дэмьена.

— Ты ведь не знаешь, что значит ненавидеть, — чуть слышно сказала она. — Убивать и ненавидеть — это разное… совсем разное. Нельзя убивать за деньги, ненавидя. Иначе не сможешь. Не сумеешь. Мне за тебя не платили. Но я убью тебя.

Он чувствовал, как впивается в кожу сталь, и не понимал, почему по-прежнему не чувствует боли. Диз наклонила голову набок, улыбка вновь пробежала по ее губам и тут же исчезла.

— Но не сейчас, — сладостно проговорила она, и Дэмьен понял, что всё остальное было только прелюдией к этим словам. — И, конечно, не здесь. У нас будет много времени… У тебя будет много времени.

Он успел заметить, как она коротко взмахнула рукой, и тут же выгнулся, пронзенный вспышкой дикой, ослепляющей боли в распоротой щеке. Стилет молниеносно прошелся через его висок вниз, рассек врезавшуюся в рот ткань вместе с кожей. И блеснул в свете свечи, злорадно сочась только что выпитой кровью.

Разрезанный платок соскользнул вниз, наконец вернув Дэмьену возможность говорить и, при желании, кричать, но он не закричал, только откинулся назад, шумно втягивая воздух раскрытым ртом. Уже через несколько мгновений вся передняя часть его рубашки была в крови.

Он взметнул потемневшие от боли глаза на Диз. Та поймала его взгляд и, улыбнувшись, медленно лизнула окровавленный стилет.

— Ш-ш, — мягко произнесла она.

«Если я сейчас же не сделаю хоть что-нибудь, она убьет меня, и это будет очень долгая смерть», — огненными буквами полыхнуло в его мозгу, и это внезапное осознание решило всё.

Не думая, что делает, Дэмьен прижался спиной к стене, взметнул вверх связанные ноги и со всей силы пружинисто ударил Диз в грудь. Она коротко ахнула, отлетела назад, беспомощно раскинув руки в стороны. Дэмьен быстро развернулся к столику у двери и, прежде чем Диз успела вскочить, ударом ног сбил его на пол, прямо на нее. Она успела поднять руки и защитить голову, когда неустойчивая тяжелая конструкция из черного дерева с глухим грохотом обрушилась на нее, а потом закричала. Дэмьен быстро обернулся и увидел рядом с перевернувшимся столиком завалившуюся набок свечу, длинное пламя которой уже лизало ковер. Диз закричала снова, гневно, отчаянно, и Дэмьен лишь теперь заметил, что ее волосы горят.

Ей повезло, пламя падавшей свечи задело только кончик косы, но уже буйно полыхало внизу, стремительно превращая блестящие волоски в хрупкие спиральки черной проволоки. Диз отскочила от пламени, продолжая кричать, схватила со спинки кресла плащ, бездумно швырнула горящую косу на кровать, яростно заколотила тканью по волосам, сбивая пламя. Покрывало вспыхнуло, шелк мгновенно съежился, превратившись в полыхающий алый шар, и в его свете Дэмьен невероятно четко увидел лицо Диз, перекошенное от дикого, панического ужаса.

Оставалось совсем немного времени, прежде чем она управится со своими волосами и вспомнит о нем. И у него был а только одна возможность освободиться до того, как это произойдет. Дэмьен быстро пододвинулся к зубастой стенке огня, плясавшей на ковре, развернулся лицом к стене и, сцепив зубы, сунул руки в огонь.

Он не кричал, чтобы не привлекать ее внимания — благо сейчас она была слишком занята, чтобы наблюдать за ним, а то, почему она этим так сильно занята, он обдумает потом, потом, потом, — и после этой ночи у него появилось несколько седых волосков, великодушно выпивших его боль, которую он не смог доверить крику. Когда веревка на его руках лопнула, Дэмьен стремительно наклонился вперед, сорвал веревки с ног негнущимися пальцами и вскочил, шатаясь от дикой боли в щеке и запястьях, захлебываясь кровью, по-прежнему стекавшей из распоротой щеки в рот. Его тень метнулась по стене, и Диз порывисто обернулась, всё еще колотя тяжелой тканью по тлеющим волосам. Ковер, часть обоев и кровать полыхали, и в этом зареве они видели друг друга ясно, как при свете дня. Секунду они стояли друг напротив друга, намертво сцепившись взглядами, и Дэмьен вдруг понял, что глаза у них совершенно одинакового цвета.