— Ему восемьдесят четыре! — Голос прозвучал как удар кнута.

Кирстен понимала, что зашла слишком далеко, чтобы отступать. И желания отступать у нее не было. Ей захотелось высказать все.

— Ему не всегда было восемьдесят четыре, но, очевидно, он всегда придерживался крайних позиций. По-моему, у тебя, единственного из всех людей, хватит сил противостоять ему!

Кожа вокруг твердо очерченного рта побледнела от напряжения. Он заговорил сквозь зубы, и акцент заметно усилился:

— Я уже объяснял, почему в данном случае должен выполнять его желания.

— Из-за его сердца? — Кирстен покачала головой. — Едва ли он дожил бы до своих лет, если бы у него не было здоровья и сил.

Терье по-прежнему сидел на траве, обхватив руками колени, но в его позе не чувствовалось расслабленности. Кирстен на минуту словно очнулась и удивилась самой себе: зачем она это делает? Почему не может остановиться? Ведь всего несколько часов назад она была готова согласиться на все.

— Ты должен признать, — хриплым голосом проговорила она, — что у тебя желания жениться на мне не больше, чем у меня выйти за тебя замуж. Мы всего лишь два человека, которые случайно и весьма некстати вместе пошли в постель.

Солнце коснулось края горизонта и послало земле дорожку расплавленной меди, сверкавшей на потемневшей поверхности моря. Когда золотой диск постепенно скрылся из виду, вдоль всего берега запылали факелы. Лейф воткнул два факела на пирсе и, стоя позади огней, наблюдал, как пламя жадно лизало паклю. Россыпь брильянтовых звездочек в южной части неба, как раз над Бергеном, возвестила о начале парада фейерверков на воде.

— Если ты так к этому относишься, то должна поступить в соответствии с тем, что считаешь правильным, — ровным, бесстрастным голосом произнес Терье после паузы, длившейся, казалось, целую вечность.

Неужели она на самом деле этого хотела? — задавала себе вопрос Кирстен, которая была не в состоянии произнести ни слова из-за вставшего в горле кома. Теперь она и сама не понимала, чего же все-таки добивалась.

Он резко встал, подошел к своей тете и сел возле нее. Ханна радостно заговорила, Ингер смущенно глядела на него. И Кирстен не удивилась. Если кто-то наблюдал за ее разговором с Терье, то, конечно, тотчас же понял, что разговор этот вовсе не был похож на обычный дружелюбный обмен репликами.

Интуитивно она огляделась и увидела, что Руне не сводит с нее глаз. Кирстен с вызовом выдержала его взгляд и увидела, как изменилось лицо старика, словно он понял весть, какую она старалась передать ему. Может быть, Руне и способен держать в заложниках Терье, но с ней ему этого сделать не удастся. Больше не удастся. Она наконец пришла в себя.

Руне первый отвел глаза, и ей вдруг показалось, что он внезапно весь как будто съежился. Наверно, впервые за много лет кто-то противостоит его воле, подумала Кирстен. Возможно, это шок, но он справится с ним. Завтра же она переедет в отель и там дождется пятницы — того дня, когда отходит паром. А как она скажет родителям, что примирение отменяется? От этой мысли заныло сердце. Но, несомненно, так оно и будет. Она сама все испортила!

Похоже, Кирстен оказалась единственной, кто в эту минуту смотрел на Руне, единственной, кто заметил, как его голова внезапно дернулась и упала на грудь. Кирстен вскочила раньше, чем успела подумать, и бросилась к его креслу. Пальцы инстинктивно нащупали пульс на сонной артерии, а глаза отметили бледность лица.

Сердце еще билось, но слабо. Подняв его руку вверх, она наклонилась и приложила щеку к губам старика. Почувствовав кожей чуть заметное дыхание, Кирстен вздохнула с искренним облегчением.

— В чем дело? — спросил Терье, который уже стоял за ее спиной, а рядом с ним находились его отец и тетя.

— По-моему, он лишь потерял сознание, — ответила Кирстен, надеясь, что дело обстоит не хуже. — Его необходимо положить, подняв ноги повыше. Нужны одеяло и подушка.

Терье, не тратя времени на лишние вопросы, бросился в дом и через секунду вернулся с одеялом и подушкой. Он помог отцу поднять сидевшего в кресле деда, а Кирстен с тетей Ханной в это время расстилали на земле одеяло. Какой он маленький и хрупкий, промелькнула у Кирстен цепенящая мысль, когда старика положили на одеяло, а она подкладывала подушку ему под лодыжки. Это она виновата, она причина его эмоционального потрясения, корила себя Кирстен.

Но в этот момент она с чувством облегчения заметила, что краски возвращаются к Руне. Веки его поднялись, и затуманенным взглядом он обвел тех, кто склонился над ним. Затем глаза его прояснились, и старик остановил свой взгляд на Кирстен. Несмотря на потрясение, она заставила себя улыбнуться, на этот раз посылая ему весть о своей капитуляции. Права она или нет, но еще раз рисковать ей совсем не хотелось.

Когда Руне попытался подняться, Лейф опустился рядом с ним на колени и заботливым тоном уговорил его лежать спокойно. Терье взял Кирстен под руку и отвел в сторону.

— Как тебе удалось заметить его состояние? — спросил он.

— Я всего лишь случайно взглянула в его сторону. — Кирстен неуверенно замолчала, не заметив хотя бы тени ободрения в голубых глазах. Но она заставила себя сказать то, что мучило ее: — Терье, все, что я говорила… Прости меня.

Он долго изучал ее, будто видел впервые, никак не выдавая своих мыслей.

— Значит ли это, что ты снова переменила решение? — медленно произнося слова, спросил он.

— Это значит, что я готова сделать так, как хочет твой дедушка.

— Только потому, что он у тебя на глазах упал в обморок? Но до этого у меня сложилось впечатление, что тебя меньше всего беспокоит его здоровье.

— Я сделала вывод из случившегося, — пробормотала она. — Я не хочу причинять ему вреда.

Он опять продолжительно, наверно целую минуту, смотрел на нее, потом, согласно кивнув, произнес:

— Тогда, видимо, нам необходимо полностью успокоить его и объявить о нашем решении официально.

— Здесь и сейчас? — Кирстен на мгновение перестала дышать.

— Здесь и сейчас, — повторил он, сухо улыбнувшись. — Будет справедливо и по отношению к Ингер, как ты говорила.