Видимо, ортанкским Камнем наместники долгое время пренебрегали: он был бесполезен для них, и ему ничто не угрожало в этой неприступной башне. Даже если бы сомнения, связанные с итильским Камнем, не распространялись и на него тоже, он находился в области, которой Гондор интересовался все меньше и меньше. Каленардон всегда был малонаселенной провинцией, а Черный мор 1636 года окончательно опустошил его. Выжившее население нуменорской крови постепенно перебралось в Итилиэн и поближе к Андуину. Изенгард оставался личным владением наместников, но Ортанк стоял пустым; в конце концов его заперли, а ключи отправили в Минас–Тирит. Если наместник Берен, передавая ключи Саруману, и вспомнил о Камне, то он, вероятно, подумал, что более надежного хранителя, чем сам глава Совета, противостоящего Саурону, ему не найти.

Несомненно, Саруман во время своих исследований[323] основательно изучил все сведения о Камнях (которые не могли не привлечь его внимания) и убедился, что ортанкский Камень и поныне пребывает в башне, целый и невредимый. Ключи от Ортанка Саруман получил в 2759 году, официально как хранитель Башни и наместник правителя Гондора. В то время ортанкский Камень вряд ли мог заинтересовать Белый Совет. Только Саруман, которому удалось расположить к себе наместников, успел достаточно изучить летописи Гондора, чтобы оценить значение палантиров и придумать, как можно использовать оставшиеся; но своим соратникам он об этом ничего не сказал. Из–за своей зависти и ненависти к Гэндальфу он прекратил сотрудничать с Советом, который в последний раз собирался в 2953 году. Саруман превратил Изенгард в свое владение (хотя и не заявлял об этом открыто) и перестал считаться с правителями Гондора. Разумеется, Совет не мог одобрить этого; но Саруман был независимым посланником и имел право, если хотел, действовать в борьбе с Сауроном самостоятельно, в соответствии со своим собственным замыслом[324].

Вообще–то Совет наверняка и без Сарумана знал о Камнях и об их первоначальном расположении; но Камни не представлялись чем–то насущно важным: это была часть истории королевств дунедайн, удивительная и прекрасная, но теперь большинство Камней были утрачены, а оставшиеся сделались почти бесполезны. Не следует забывать, что первоначально Камни были «безобидными», то есть не служили злу. Это Саурон сделал из них зловещие орудия обмана и подавления воли.

Возможно, Совет, предупрежденный Гэндальфом, и начал сомневаться в намерениях Сарумана относительно Колец, но даже Гэндальф не знал, что Саруман стал союзником (или прислужником) Саурона. Это Гэндальф обнаружил только в июле 3018 года. Но несмотря на то, что за последние годы Гэндальф расширил свои познания в истории Гондора, изучая его архивы, и передал эти сведения Совету, и он, и весь Совет прежде всего интересовались Кольцом, а кроющиеся в Камнях возможности так и не были оценены. Очевидно, во времена войны Кольца Совет не так давно осознал, что судьба итильского Камня остается неизвестной, и никто не задумался, что может произойти с тем, кто воспользуется одним из оставшихся Камней, если итильский Камень действительно находится в руках Саурона (эта оплошность простительна даже таким умам, как Эльронд, Галадриэль и Гэндальф, если принять во внимание, какие заботы их одолевали). Только происшествие с Перегрином на Дол–Баране вдруг открыло, что «связь» между Изенгардом и Барад–дуром (а о том, что связь была, догадались, когда стало известно, что во время нападения на Хранителей на Парт–Галене солдаты Изенгарда действовали заодно с Сауроновыми) поддерживалась через Камень Ортанка — и другой палантир.

Рассказывая Перегрину о палантирах по дороге в Минас–Тирит («Две твердыни», III, 11), Гэндальф хотел только дать хоббиту некоторое представление об истории палантиров, дабы тот мог понять, с какой серьезной, древней и могущественной вещью он связался. Гэндальф не стал раскрывать весь ход своих умозаключений и изысканий, а сразу перешел к главному: объяснил, как Саурону удалось овладеть Камнями, так что любому, даже самым могущественным, стало опасно иметь с ними дело. Но одновременно Гэндальф не переставал всерьез размышлять о Камнях и о том, какой свет проливает происшествие на Дол–Баране на многое, что он давно замечал, а понять не мог: например, на необыкновенную осведомленность Денетора о том, что творится в дальних краях, и на его преждевременную старость, которая впервые проявилась, когда Денетору было немногим более шестидесяти, хотя он принадлежал к народу и семейству, что и поныне отличались более долгим сроком жизни, чем другие люди. Должно быть, на пути в Минас–Тирит Гэндальфа подгоняла не только нехватка времени и надвигающаяся война, но и внезапный страх: вдруг Денетор тоже пользовался палантиром, анорским Камнем, — а также желание выяснить, как это на него подействовало: не окажется ли, что Денетору, как и Саруману, нельзя доверять в решающем испытании безнадежной войны, и что он может покориться Мордору. Эти сомнения Гэндальфа во многом объясняют обращение Гэндальфа с Денетором после приезда в Минас–Тирит и в последующие дни, а также все, что они говорили друг другу[325].

Следовательно, Гэндальф всерьез начал принимать в расчет палантир Минас–Тирита только после происшествия с Перегрином на Дол–Баране. Хотя, разумеется, он и раньше знал или догадывался о его существовании. О жизни Гэндальфа до конца Бдительного мира (2460) и основания Белого Совета (2463) известно мало, и, по всей видимости, Гондор стал вызывать у него особый интерес лишь после того, как Бильбо нашел Кольцо (2941), а Саурон открыто вернулся в Мордор (2951)[326]. В тот момент Гэндальф (как и Саруман) сосредоточил внимание на Кольце Исильдура, но можно предположить, что из архивов Мирас–Тирита он почерпнул немало сведений о гондорских палантирах, хотя и не сумел оценить их значение так же быстро, как Саруман, который, в противоположность Гэндальфу, всегда больше интересовался всякими машинами и приспособлениями, дающими власть над людьми, чем самими людьми. Однако Гэндальф, возможно, уже тогда знал о происхождении и свойствах Камней больше Сарумана, потому что тщательно изучал все, что касалось древнего королевства Арнор и более поздней истории тех земель, и был в дружбе с Эльрондом.

Но к тому времени анорский Камень уже хранился в тайне; о его судьбе после падения Минас–Итиля нигде в летописях или документах наместников не упоминается. Было известно, что ни Ортанк, ни Белая Башня Минас–Тирита ни разу не попадали в руки врага, и это позволяло предположить, что Камни, скорее всего, находятся там, где пребывали с самого начала; но не было полной уверенности, что правители оставили их на месте, а не «схоронили»[327] в тайной сокровищнице, — быть может, даже не в крепости, а в каком–нибудь секретном убежище в горах, подобном Дунхарроу.

В романе Гэндальфу следовало сказать, что он думает, что Денетор не трогал палантир, пока его мудрость не начала сдавать[328]. Он не мог говорить об этом как об установленном факте, потому что ответ на вопрос, когда и почему Денетор решился воспользоваться Камнем, так и остался в области догадок. Что бы ни думал Гэндальф по этому поводу, то, что известно о Денеторе, позволяет предположить, что он стал заглядывать в анорский Камень за много лет до 3019 года, и даже раньше, чем Саруман отважился или счел нужным воспользоваться Камнем Ортанка. Денетор унаследовал пост наместника в 2984 году, в пятьдесят четыре года; это был властный человек, очень мудрый, и для своего времени весьма ученый; он обладал могучей волей, верил в свои силы и ничего не боялся. Люди впервые обратили внимание на его «мрачность» в 2988 году, когда умерла его жена Финдуилас, но, вероятнее всего, он стал прибегать к помощи Камня тотчас же, как получил власть: он долго изучал предания о палантирах и их использовании в личных архивах наместников, доступных только правителю и его наследнику. Надо думать, Денетор жаждал воспользоваться Камнем уже в последние годы правления Эктелиона II, своего отца, потому что в Гондоре опять наступили беспокойные времена, а личное положение Денетора в государстве было поколеблено славой «Торонгиля»[329] и расположением, которое выказывал ему Эктелион. Так что по крайней мере одним из мотивов действий Денетора была зависть к Торонгилю и нелюбовь к Гэндальфу, которого его отец привечал, следуя советам Торонгиля: Денетор хотел превзойти этих «узурпаторов» знаниями и осведомленностью и, по возможности, следить за ними, когда их не было в городе.