— Для вида будете возглавлять охрану фирмы. Только для вида, — жестом подчеркнул последнюю фразу «вобла». — На самом деле, все внимание — поискам создателя пээррушки и опытного образца.
— Вы уверены, что имеется опытный образец?
Вместо ответа сухопарый бросил на стол очередную пачку фотоснимков… Разрушенные взрывом избушка и землянки… тело дяди Семена с разможженной головой… Над ним склонились Салов и он, Панкратов…
Кто же мог снять? Кто держал микроаппарат?
В голове — шеренга людей, присутствующих при взрыве. Майор Салов и отставной сыщик отпадают — не могли же они сами себя фотографировать? Оперативники… экипаж вертолета…
Расталкивая все этих людей, на первый план выбрался прокурорский помощник, «Медуза в законе»… Не может быть! Блюститель конституции и всех видов кодексов в роли примитивного шпика? Абсурд!
И все же — единственная фигура…
— Возможно, все эти разрушения — последствия действия взрывного устройства?
— Отпадает. Наши специалисты сделали заключение: взрывного устройства не было. Не тот характер разрушений… Когда сможете приступить к работе?
Приступить к работе? Какой именно: руководителя охраны или шпиона?
— Я должен подумать…
— Согласия не требуется. Отказ исключается. Послезавтра ожидаю первую письменную информацию. Где, что, когда… Сухопарый диктует школьнику домашнее задание. Потом — прочитает донесение и выставит отметку… В долларах…
Отрывистые фразы походят на короткие автоматные очереди…
Чутье сыщика не подвело Панкратова — за ним следили. Об этом он узнал позже от Ступина, когда тот возвратился из родного управления.
Похоже, бывшее начальство отставного майора госбезопасности начинает привыкать к его бесплатным услугам. Что ни день — звонок по телефону: «дядя» просит срочно приехать, давление поднялось. Или — нервный тик появился.
Фантазии — ни на грош, не могут придумать что-нибудь пооригинальней. Будь Ступин врачем — куда ни шло, но ведь человек, подслушивающий телефонные переговоры, отлично осведомлен, что из себя представляет абонент.
На подходе к знакомому подъезду Аркадий начал успокаиваться. Не сразу — постепенно, загоняя злость в самый дальний угол сознания. Пропуск был уже заказан, очереди в бюро пропусков нет. Через десяток минут отставной майор, по привычке выпрямив спину и гордо задрав подбородок, шел по изученному до мелочей коридору.
В конце — поворот направо. Там — бывший его кабинет. Возле поворота — вход в приемную генерала Сергеева.
Преодолевая нахлынувшие воспоминания, Аркадий Николаевич покурил в «неположенном» месте. Когда-то коридор напоминал ярко освещенную оживленную улицу: торопились офицеры в штатском и в форме с папками в руках, возле дверей кабинетов беседовали сотрудники, щебетали секретарши и машинистки.
Теперь — запустение. Отключено большинство потолочных светильников, иногда лениво пройдет несколько человек, закрытые двери напоминают гробовые крышки. Господи, что это — родное Управление Госбезопасности или умирающая контора утильсырья?
Ступин смял в пальцах недокуренную сигарету, огляделся в поисках урны, не нашел и пристроил шарик окурка в угол подоконника.
В приемной генерала за столом сидит незнакомый офицер. Не глядя на посетителя, перебирает стопку бумаг, раскладывает их по открытым папкам. Странно! Куда девался привычный старший лейтенант Колокольчиков? Ступину сейчас не хватает его привычной розовой мордашки, на которой, как правило, пристроено обиженное выражение.
— Генерал — у себя?
Офицер равнодушно махнул рукой. Дескать, пройдите — узнаете. Тоже веяние грустного времени — полное равнодушие. Главное — личный покой, собственная устроенность в жизни, где каждый — не часть целого, а обломок, отделенный от таких же обломков расширяющимися трещинами…
Тоскливо и противно.
Сергеев сидел за письменным столом в привычной позе. Стакан остывшего чая, стопка бумаг с уложенными на ней ручками и карандашами. Сидит, как сфинкс в египетской пустыне, грустно подумал отставной майор, все ему — до лампочки, лишь бы сохранить под задом выгодное кресло и по правую руку — вечный чаек.
«Сфинкс» заворочался, позвякал ложечкой в стакане.
— Присаживайся, Аркадий. Небось, в душе ехидничаешь в мой адрес… Давай поехидничаем вместе…
Генерал с трудом поднялся, потер обоими руками ноющую поясницу, пересел к приставному столику.
— Ничего я не ехидничаю, — недовольно пробурчал отставник, пряча невольную улыбку. Он отлично знал манеру Сергеева представлять себя этаким слабым, больным стариком. — Зачем вызвали?
— Сразу и — дело… Лучше расскажи, как живешь, чем занимаешься? Не оголодал ли на пенсионной милостыне?
Если за рабочим столом генерал выглядел суровым и немногословным, то покидая его, превращался в словоохотливого доброго дядюшку. К подобному превращению Ступин за долгте годы совместной службы успел привыкнуть.
Его насторожило другое.
С тех пор, как Сергеев свел отставного майора госбезопасности с отставным майором уголовного розыска, он всегда старался расспрашивать о житье-бытье только во множественном числе. Как живете, что у вас нового, что намечаете предпринять? И вдруг…
— Нет, не оголодали, — намеренно «подправил» Ступин. — Появились дополнительные заработки… У Андрюхи.
Сергеев недовольно мотнул большой головой. Будто отбросил «исправление».
— А я хотел предложить тебе посидеть в приемной. Конечно, не на общественных началах — оформим, как положено. Звание пока не вернем — не заслужил, а денежки, хотя и тонкой струей, но потекут в карман… Соглашайся, Аркашка, пока я добрый…
— А как же Колокольчиков? Выбросили за ненадобностью на помойку?
Сергеев несколько долгих минут посапывал и покряхтывал. Упоминание фамилии подхалимистого старшего лейтенанта явно испортило ему настроение.
— Перевел Колокольца на оперативную работу. Всю задницу мне истер своим щершавым языком, паскуда… Аж сидеть больно, — демонстрируя «боль», Петр Петрович поерзал на стуле, поморщился. — Побегает — авось, поумнеет. Служба наружнего наблюдения и не таких перевоспитывает… Как решаешь по части подкормиться в моей приемной? Отказываешься?
— Отказываюсь. Не привык — «так точно»,»никак нет».
— Почему-то всегда у меня проколы получаются, когда хочу помочь сослуживцам, — обиженно пробурчал Сергеев. — Ну, что ж, дело хозяйское, не хочешь жрать копченную колбаску — сиди на овчинно-рубленной…
Снова артистично поохав и покряхтев, генерал пересел за рабочий стол. Сразу изменился. Голова наклонилась, из-под лохматых бровей глянули острые шильца, крупные ладони прихлопнули по столешнице.
— Ты всех своих информаторов, которых передал Павлову, помнишь?
Аркадий промолчал, только обидчиво дернул головой. За кого Сергеев его принимают?
— Ты не особо гордись, пенсионер! — негромко прикрикнул генерал. — Не показывай свой норов. Спрашиваю — отвечай.
— Помню, конечно, — покорно ответил Аркадий. — И не только по присвоенным кличкам — по именам и физиономиям, по привычкам и местожительству.
— Значит, сохранился в памяти Клык?
— Сохранился.
— Тогда выслушай меня внимательно. Твоему Клыку удалось внедриться в некую иностранную фирму. В её офис. На самом деле, никакая это не фирма — филиал зарубежной спецслужбы. Клык установил это точно. Интересно, как бы ты поступил на моем месте, узнав такое? — склонив голову на левое плечо, хитро спросил генерал.
— Затеял бы игру…
Сергеев досадливо дернул бровью.
— Бесполезно. Там отлично знают — раскрыты, но не боятся, гнут свою линию. Поэтому играть в поддавки вредно, подпитывать дезой — бесполезно.
— Тогда прихлопнуть…
— Ишь ты, какой скорый… Говоришь, прихлопнуть? Это тебе, Аркашенька, не старые добрые времена, когда мы дрались с заграницей на равных. Попробуй тронь «фирму» — правительство такую дыню в задний проход вкатит — не возрадуешься! Подрываешь приток инвестиций, мешаешь работать с зарубежными торговыми партнерами, — передразнил он гнусавым голосом какого-то руководящего деятеля. — А эти самые «партнеры» чувствуют себя в стране, как в родной Калифорнии. Знвют, сволочи, не тронем, мало того — полижем, погладим. Идите, мол, дорогие, копайтесь в наших институтах и министерствах, воруйте технологии и секреты, не бойтесь — отвернемся, сделаем вид — ничего не видим. Только, ради Христа, не дайте помереть голодной смертью, подкормите вашими дерьмовыми окорочками, напоите коньячной отравой…
