— А потом вы оказались на кладбище самолётов. И там ты начал своё Радио «Свободный Хэйден», верно?

— Ты много обо мне знаешь.

Грейс качает головой.

— Только то, что рассказывал Коннор. И что ты сам рассказываешь в передаче. Между прочим, ты до жути много треплешься о себе любимом.

— Знаю, дурная привычка.

— И где же они? — спрашивает Грейс и затихает в ожидании ответа. А поскольку гость отмалчивается, добавляет: — Ты же был самый близкий им человек, должен знать, где они.

Хэйден вздыхает.

— В том-то и дело, что не знаю.

Это правда — Хэйден ничего не слышал о своих друзьях уже полгода, после их трагически прерванного телеинтервью. И никто не слышал. Риса и Коннор исчезли, и их можно понять. Хэйден на этом интервью не присутствовал, он узнал о случившемся позже, вместе со всеми. Шум был на всю страну. Популярное ток-шоу, лучшее эфирное время. Как тому типу удалось протащить в студию пистолет — до сих пор загадка. Были металлодетекторы, до фига и больше охранников. В конце концов, это было первое публичное интервью после выступления у здания Конгресса. Выступления, которое пристыдило законотворцев настолько, что они продлили мораторий на расплетение до бесконечности. Но остаётся ещё множество сторонников расплетения, которые не отпустят эту тёмную эпоху без борьбы.

Коннор, или Риса, или они оба были бы мертвы, если бы не безвестная зрительница в студии, которая заметила поднимающегося стрелка и толкнула его под руку.

Вот так, на глазах у всего мира, в живом эфире всеми любимый ведущий всеми любимого шоу был убит шальным выстрелом в грудь. У него не было ни единого шанса. Рису и Коннора утащили со сцены охранники, и с тех пор их больше никто не видел.

— Да ладно тебе! — уговаривает Грейс. — Ты знаешь, где они, должен знать!

— На меня они бы вышли в последнюю очередь, я же трепло с национального радио.

Грейс задумывается.

— А и правда. Вот чёрт!

Конечно, бродит множество теорий о том, куда делись Риса и Коннор. Есть мнение, что они присоединились к Леву в резервации арапачей и сидят там себе в безопасности. Ещё есть мнение, что Риса, Коннор и его семья вошли в программу защиты свидетелей и живут под другими именами. Но их же каждая собака знает! Вряд ли им удалось бы скрываться так долго. Чудики-конспирологи считают, что они в секретной тюрьме или мертвы. Религиозные чудики считают, что их забрали на небеса. Таблоиды публикуют неподтверждённые сведения под заголовками «Где Коннор?», «Где Риса?». Вернулись в моду футболки, которые были популярны до знаменитого митинга в Вашингтоне. В общем, всё не в пользу беглецов. Чем больше они стараются спрятаться от своей легенды, тем крепче она укореняется в мозгах публики.

Самому Хэйдену что слава, что позор — всё едино. Он одинаково любит и своих фанатов-обожателей, и ядовитых ненавистников. Его заводит сам факт, что он стал поводом для таких страстей. Не говоря уже о всяких бесплатных плюшках.

— Есть у меня одна теория… — говорит Грейс. — Теории, игры, стратегии — это моя фишка. Интересно твоё мнение.

— Выкладывай.

— Чтобы простить родителей по-настоящему, Коннору нужна была от них какая-то жертва. И вот после того ужасного интервью он поставил их перед выбором. Откажутся они от всего и исчезнут вместе с ним и Рисой или распрощаются навсегда и будут жить без него, зная, что он так и не простил их за ордер на расплетение.

— И как они поступили в твоём сценарии?

— Не знаю наверняка, но дом свой они точно продали. Слыхала, типчик, который его купил, хочет превратить его в музей или аттракцион, знаешь, вроде Грейсленда[4]. Ума не приложу, что он там может устроить — ну дом и дом. Хотя Грейсленд тоже всего лишь дом, я там была, не впечатлилась. Ладно, наверное, что-нибудь придумает. В общем, я считаю, они приняли вызов Коннора, и теперь где-то все вместе.

— Где же?

— Скорее всего, и там и сям, — продолжает Грейс. — Сначала я думала наоборот, что они заныкались на Аляске или ещё где-то, не высовываются и ни с кем не общаются. Живут на отшибе, на натуральном хозяйстве, никого не видят, их никто не видит. Но ты же знаешь Коннора — это не про него. Ему не сидится на месте. Он как та акула на его пришитой руке — или плыви, или умри. Поэтому я думаю, они на какой-то яхте или катамаране. Недорогая, простая лодка — семья-то небогатая. Крутятся по Средиземному морю, занимаются своими делами и заходят в маленькие порты, в которых меньше народу. А может, они на своей лодке спасают беглых расплётов в странах, где расплетение ещё осталось. Это была бы идея Рисы, и хотя Коннор сказал бы, что не хочет этим заниматься, но только для того, чтобы Риса его переубедила. И родители с ними, потому что это часть сделки: если любите меня — любите и мой выбор. Может, когда-нибудь они вернутся, а может и нет. Но мне кажется, они счастливы. Не как в хэппи-энде, потому что его не бывает. Всякое же случается: можно заболеть, попасть под грузовик, разлюбить. Но вот честное слово, так и представляю себе, как Коннор и Риса болтают ногами, сидя на борту своего катамарана, и приговаривают: «Чёрт возьми, это круче, чем Сонин подвал».

Хэйден снова не может сдержать смех. Она так ярко описала, что он тоже увидел эту картинку.

— Впрочем, мою теорию можно и доказать, — продолжает Грейс. — Через его брата, Люка, Лукаса, или как там его зовут.

— И что с ним?

— Они наверняка хотят, чтобы он закончил школу. Одного его они бы не бросили. Железно тебе говорю — он в какой-то закрытой школе на побережье Средиземного моря. Может, в Барселоне, или Афинах, или Эфесе, или Ницце. Найди Люка или Лукаса, который несколько месяцев назад поступил в закрытую английскую школу в тех краях, и убедишься, что я права.

Грейс улыбается, гордая собой. Похоже, сама она считает эту теорию свершившимся фактом. Безупречно, математически доказанным. Потом её улыбка меркнет. Хозяйка подливает лимонад себе и Хэйдену, хотя тот отказывается.

— Я позвала тебя не для разговора о Рисе и Конноре, — говорит Грейс. — Ну, может, и для него тоже, но это не главная причина.

— Да, точно, — соглашается Хэйден. — Интервью. Как имя Грейс Скиннер стало символом орган-принтинга. Как она заработала миллиард долларов меньше чем за год. Настоящая американская сказка.

Собеседница резко опускает стакан на стол, расплёскивая лимонад.

— Во-первых, моё имя — только половина символа. Прибор называется «Биобилдер Рифкина-Скиннер». Его создал Рифкин, я всего-то принесла сломанный Сонин прототип, и благодаря Рифкину он заработал. Я не настояла, чтобы его назвали «Биобилдер Рифкина-Рейншильд» в честь Сони и её мужа, и до сих пор чувствую себя виноватой за это. Но меня убедили, что такое сочетание трудно произносится, к тому же я хотела чего-то и для себя. Во-вторых, я говорила, сказок не бывает, ни волшебных, ни американских, никаких. И в-третьих, я не даю интервью, потому что выгляжу в них дурой, а меня уже достало выглядеть дурой, я тогда и чувствую себя дурой, а я не хочу снова чувствовать себя дурой. У меня куча денег, и никто не рискнёт назвать меня дурой в лицо, но я не желаю, чтобы это говорили за моей спиной.

— Я не считаю тебя дурой, Грейс, — искренне заверяет её Хэйден. — Тебе не хватает чего-то, что есть у других, но ты это компенсируешь. В чём-то ты можешь заткнуть за пояс любого. Я не думаю, что ты низкокортикальная. Ты глубококортикальная.

— Ты-то да, но другие этого не видят.

— Если я здесь не ради интервью, то зачем?

— Я хочу, чтобы ты нашёл моего брата.

Хэйден делает глубокий вдох.

— Обратись к своим слушателям. У тебя их полно, на тебя они среагируют.

— Грейс… Самолёт Дювана Умарова разбился. Обломки разлетелись на мили вокруг. Никто не выжил…

— Знаю. Но у меня такое чувство…

— Теория?

— Нет! — отрезает она с досадой. — Теорию мне строить не на чем. У меня всего лишь чувство, и оно меня не отпускает. Тело Арджента не нашли. И если нет доказательств его смерти…