Господи!.. Он готов был на что угодно, чтобы дать им все, в чем они нуждались. Безопасность, надежность. Уважение. Нежность, приязнь, заботу. Любовь. Более всего – любовь. Он никогда не видел людей, которые нуждались бы в любви так, как Анни и Джейсон. Ему было страшно даже подумать о том, сколько же всего им нужно. Страшно – потому что он вовсе не был уверен, что сумеет дать им все это.

А он так хотел этого… Он хотел заботиться о них – о них обоих. Хотел сделать так, чтобы им всегда было тепло и уютно, чтобы они всегда были счастливы и здоровы. Он хотел любить их – каждого по-своему, но чтобы ни Анни, ни Джейсон никогда больше не усомнились в его чувствах.

Он сразу почувствовал притяжение к Джейсону, не успев еще даже узнать, что мальчишка – его родной сын! И с тех самых пор чувства Харпера становились только сильнее. Он отдал бы все на свете, чтобы стать частью жизни Джейсона, чтобы всегда быть рядом с мальчиком. Он хотел видеть, как Джейсон подрастает, хотел занять в его жизни важное место, надеялся не упустить те радости отцовства, которые он мог получить, – ходить с ним на рыбалку, устраивать пикники, разъезжать с ним на машине по сельским дорогам… Смеяться вместе с ним, бегать наперегонки, и возиться с собаками, и купаться… Учить его всему, что знает сам Харпер, учить его любить землю, чтить ее, ухаживать за ней, чтобы она в свой черед питала его…

Боже милостивый – он хотел так много! И еще хотел, чтобы рядом с ним – все время, всегда, каждую минуту, каждый миг – была Анни.

Но в этом-то и заключалась самая большая проблема. Анни. Вернее сказать, его чувства к ней. Задолго до прошлой ночи он осознал, что любовь ожила в его сердце, только с еще большей силой. Харпер не мог понять, то ли в нем воскресло прошлое – юношеская влюбленность, то ли он действительно полюбил новую, зрелую Анни, ту женщину, в которую превратилась его первая возлюбленная.

Этого он не знал и решил, что, пока не разберется в своих чувствах, не коснется ее и… словом, оставит ее в покое. Насколько это возможно. Но физическое влечение было невероятно сильным, довольно трудно держаться на расстоянии от Анни… видно, гормоны заглушали голос разума, не иначе.

Он не должен был проводить с ней ночь – по крайней мере, пока еще не понял, что испытывает к ней. Но какой мужчина смог бы устоять? Она просто опьянила его. Он ничего не мог с собой поделать. Все-таки он живой человек, а не дубина бесчувственная!

Может быть, она была много умнее его – со всем этим показным безразличием, со всем ее спокойствием… Она одновременно завлекала и отталкивала его. Черт его знает – может, Анни вовсе и не был нужен он, Харпер, как мужчина. Может, ей просто нужно было, чтобы у Джейсона был отец. Может, все это был трезвый и холодный расчет? Нет, пока он не разберется во всем этом, нечего и пытаться головой пробить стену, которую она между ними воздвигла, – не настолько же он поглупел от этой не то любви, не то страсти…

Но эта решимость вовсе не лишила его желания обнять Анни, прижать ее к себе – раствориться в ней… Нет, это не был расчет. Она хотела быть любимой и заслуживала этого. И ему нужно было поверить – да он и верил, что ей нужен был не только отец для Джейсона. Ей нужно было выплеснуть нерастраченную любовь…

Харпер вовсе не был уверен, что он еще помнит, как это – любить. Слишком долго в его душе не было ничего, кроме жестокого холода и горечи. Но он хотел стать иным. Хотел снова узнать любовь женщины – любовь Анни. Просто – он не был уверен, что знает, как добиться этого…

В ночи снова протяжно и тоскливо завыл койот.

На следующее утро, едва Джейсон ушел в школу, Харпер тщательно обыскал машину Анни и пикап Майка. В машине брата он отыскал четыре отвертки – три с плоским концом, одну с крестовой насечкой – и две грязных бейсбольных кепки; под сиденье был запихнут фривольного содержания журнальчик и несколько оберток от гамбургеров из «Макдональдса» – ближайшая из этих забегаловок находилась милях в пятидесяти от Кроу-Крик; в пепельнице нашлось три доллара сорок семь центов мелочью, в бардачке – бланк страховки, документы на машину, несколько чеков и городская карта Далласа.

Машина Анни по сравнению с пикапом брата просто сияла чистотой – там нашлось лишь несколько собачьих шерстинок. Под сиденьем Анни держала щетку и зонтик, в бардачке – все необходимые документы, а на заднем сиденье лежала коробка салфеток.

Тут Харпер посерьезнел. Он решил проверить, нет ли чего под ковриком на полу машины Анни; в пикапе Майка коврика не было и в помине, зато на полу образовался такой слой грязи – хоть овощи сажай. Потом Харпер вытащил сиденья и проверил, нет ли еще чего под ними. Он обшарил багажники обеих машин и проверил даже моторы.

Но не нашел никакой черной книжки – ни большой, ни маленькой.

Отчаявшийся и грязный с ног до головы, Харпер вернулся в дом. Как раз когда он мыл руки, в дом вошла Анни, перед тем кормившая цыплят. В руке она держала какой-то сверток, обернутый в бумагу, – должно быть, лазила в большой холодильник.

– Для бифштекса маловато, – заметил Харпер, пытаясь справиться с безнадежным чувством разочарования. – Черт побери, даже представить себе не могу, что может оказаться в таком сверточке. Надеюсь, это не наш сегодняшний ужин?

Только теперь Анни подняла на него взгляд, и Харпер понял, почему она показалась ему такой странной.

Лицо ее было мертвенно-бледным.

– Что случилось? – испугался Харпер.

– Это… не ужин.

Она осторожно положила сверток на стол; Харпер взял полотенце и принялся тщательно вытирать руки. Потом осторожно, уже догадываясь, что обнаружит, он одним пальцем развернул надорванную бумагу.

– Итак, значит, нам все-таки не придется обшаривать амбар и курятник, – медленно проговорил он.

В свертке оказалась… маленькая черная книжка. Толщиной поболее дюйма. Он почувствовал, что его сердце забилось быстрее. Толстая маленькая черная книжка.

– Значит, в морозильнике, да? Дрожащей рукой Анни отбросила со лба прядь волос.

– Нет, в тракторе.

– Шутишь!

– Нет. – Она покачала головой и нервно облизнула губы. – Я возвращалась из курятника и вдруг подумала – а почему бы и нет? Старина «Джон Дири» – единственная вещь на ферме, на которую я и внимания бы не обращала до весны. Вот я и подумала – почему бы не попробовать, понимаешь? Эта штука была запихнута под сиденье. Что… что в ней?

– Ну, давай возьмем да посмотрим, – Харпер выдвинул кухонный ящик и достал нож.

– Зачем это?

– Обертка слишком гладкая, – рассеянно отозвался он, приступая к пакету, – а обложка книжки слишком прочная. Сомневаюсь, чтобы они смогли снять какие-нибудь отпечатки пальцев, а лучше все – таки быть поосторожнее.

Концом ножа он осторожно высвободил книжку из обертки.

– Я до нее дотрагивалась, – испуганно проговорила Анни.

– Ладно, все в порядке. Не беспокойся. Интересно только, почему ему пришло в голову завернуть книжку в эту бумагу…

– Наверно, Майк даже не задумался об этом. Мы эту бумагу используем все время – даже для того, чтобы подарки оборачивать. Что под руку попалось, то и взял.

Так же осторожно, кончиком ножа Харпер перевернул гладкую черную обложку.

Страницы были белыми, разлинованными тонкими голубыми линиями. На каждой – аккуратные колонки цифр, выведенные черными чернилами. Одна колонка, по всей очевидности, была заполнена датами. Во второй, состоящей из пятизначных цифр, разобраться было невозможно. Но третью Харперу было так же легко прочитать, как имена близких друзей в телефонной книжке.

Он изумленно присвистнул.

Анни заглянула через плечо Харпера:

– Что это?

– Номера.

– Что? – не поняла она.

– Вот эта колонка, – ножом он указал на третий столбик цифр. – Регистрационные номера автомобилей.

– То есть что-то вроде серийных номеров?

– Точно так оно и есть. Это для машин… каждая машина, пикап или что там еще, – все они имеют такие номера.

– Но зачем было кому-то… О Господи! – Анни зажала рот рукой и отступила на шаг; взгляд ее расширившихся глаз по – прежнему был прикован к книжке. – Краденые машины? Майк был связан с теми, кто ворует машины?