После ночной аварии мы до утра продолжаем ликвидировать ее последствия, и уже многие члены команды, измотанные до предела, откровенно ворчат, что пора бы и остановиться. Мне тоже кажется, что можно прекратить аврал и разойтись, чтобы хоть немного поспать. Тем более сейчас, когда с момента столкновения прошло десять часов, мы практически полностью овладели ситуацией.

Это случилось в три часа ночи. Все проснулись, разбуженные отдаленным грохотом, а те, кто находился ближе к точке уда-

ра, почувствовали сильное сотрясение, к счастью, самортизированное гибкой корабельной арматурой. Вероятно, мы столкнулись с довольно крупной глыбой. Подобное время от времени случается, но особенно часто в последние несколько месяцев, когда мы вошли в зону, насыщенную космическим мусором. Конечно, чужеродные тела очень редко проникают глубоко в структуру корабля; большинству не удается даже пробить его толстую эпидерму. Но на этот раз повреждения оказались достаточно серьезными, поскольку целый блок помещений - наверное, около десятка - оказался изолированным.

Я добрался до фронта удара через полчаса после столкновения: похоже, что в этом месте находилась самая глубокая часть зоны повреждений, уже полностью охваченной разросшейся соединительной тканью стенок. Мне приходилось протискиваться через отсеки, походившие на пещеры с неровными стенками; к счастью, в них продолжала действовать циркуляция воздуха. Коридоры между отсеками превратились в узкие кривые и почти сомкнувшиеся туннели. Я не собирался застрять в этом опасном месте, как не раз случалось с моими коллегами во время предыдущих аварий. Да и мне однажды пришлось пройти это страшное испытание, но о нем у меня почти не сохранилось воспоминаний. В то же время я хорошо помнил рассказ Фредерика, которому пришлось выбираться ползком из узкой трубы, возникшей на месте одного из коридоров после аварии двигательной установки. Должен признаться, что я очень живо представил, как вокруг меня начинает смыкаться мягкая влажная плоть живых стенок. Поэтому, как только проход сузился до угрожающих размеров, я тут же кинулся назад, так и не успев оценить масштабы повреждений. Потом мне пришлось искать обходной путь для отступления к задней части корабля, поскольку коридоры, по которым я только что прошел, уже сомкнулись. В результате я так ничего и не смог выяснить. Нужно было подождать, когда рана зарубцуется.

Пока очевидным было одно: Тристан не отозвался на сигнал общего сбора. Мы долго и безуспешно искали его вблизи поврежденной части корабля, хотя все знали, что ночью он должен был находиться в своей кабине, расположенной в зоне разрушений. У него было мало шансов остаться в живых; даже если он и не погиб в момент столкновения, то его вполне мог захватить образовавшийся после удара отек. Правда, никто не допускал, что Тристан мог пропасть без следа, потому что на корабле обычно все кончалось хорошо. Каким бы иррациональным ни выглядело наше поведение, но все члены команды давно привыкли с известной легкостью воспринимать даже серьезные происшествия. Несомненно, это было связано прежде всего с защитным психологическим рефлексом, потому что гибель хотя бы одного из десяти членов команды во время продолжавшегося десятилетиями полета была бы настоящей катастрофой, и человеческий разум просто отказывался допускать такую возможность. Кроме того, все мы привыкли ощущать себя в полной безопасности внутри корабля, подобно тому, как зародыш ничего не боится в теле своей матери. Нельзя сказать, что это сравнение притянуто за уши, поскольку наш корабль действительно живой. Он состоит из органической материи, генетически настроенной на авторегенерацию при повреждениях и на максимальную защиту участников экспедиции в любых происшествиях. Конечно, никто бы не стал рисковать, нарочно создавая опасные ситуации, потому что гигантский организм корабля с довольно ограниченными возможностями восприятия теоретически сам мог иногда создавать угрозу человеческой жизни во время своей замедленной, но весьма широкомасштабной реакции на какое-нибудь внешнее воздействие. Разные происшествия случались довольно часто: наш продолжительный полет через неизведанные глубины пространства ничем не походил на поездку по обустроенной автомагистрали. Тем не менее ни разу за восемь лет ни с одним из членов экипажа не случилось ничего серьезного. Понятно, что мы привыкли к мысли, будто корабль обеспечит нашу безопасность в любой ситуации.

Но после аварии прошло уже более десяти часов, а Тристан так и не нашелся. А мы все еще не могли войти в поврежденный блок, не подвергая себя опасности.

На Совете мы проанализировали все, что нам удалось выяснить о столкновении, и со вздохом облегчения согласились, что непосредственной опасности для нас не было. Впрочем, в этом никто особенно и не сомневался, настолько велика была уверенность в надежности корабля. Дело в том, что в пустоте, заполненной излучениями и редкими обломками твердого вещества, невозможно думать иначе, не рискуя стать шизофреником. Тем не менее у нас было мало опыта ликвидации последствий происшествия, подобного случившемуся. Мембраны корабельной структуры сначала стянулись после удара, а затем сразу же разрослись, чтобы перекрыть утечку воздуха. Как только пробоина заросла, немедленно началось восстановление отсеков. При аварии пострадали многие блоки важного оборудования, но мы рассчитывали, что оно вскоре будет регенерировано за счет запасов вещества на корабле. На Совете было отмечено исчезновение одного члена экипажа, хотя возможность его обнаружения пока полностью не исключалась. Короче говоря, Совет завершился выводом, что кризис миновал, и теперь все члены команды имели возможность наконец отоспаться. Все равно мы больше ничего не могли выяснить, пока через два-три дня не рассосется огромный рубец.

Сегодня утром на корабле царило всеобщее ликование: Гвен встретил Тристана, блуждавшего в лабиринте коридоров. Вся команда тут же собралась вокруг него; у нас будто свалилась с плеч огромная тяжесть. Но Тристан показался мне словно одурманенным; кроме того, он весьма смутно помнил о случившемся. Поскольку он выглядел совершенно здоровым, мы накормили его и отправили спать. Очевидно, какой-то из коридоров своевременно выпустил его из заточения, иначе он мог бы задохнуться. Напряжение отпустило нас.

Вскоре после этого я отправился проверить состояние отечной ткани. Отек едва начал спадать; еще ни один коридор не был абсолютно доступен, ни одна каюта не освободилась полностью. Обходя зону разрушений по периметру, я попытался представить медленный процесс восстановления целостности мембран. В толще стенок вокруг поврежденного участка можно было угадать положение вздувшихся вен, по которым к растущим тканям доставлялись вещества и энергия. Прикладывая руки к мягкой выпуклой поверхности, ограничивавшей зону повреждений, я ощущал тепло и легкую пульсацию работающей плоти. Вообще-то никто из нас не представлял весь процесс функционирования корабля, и это неведение лежало в основе почтительного, едва ли не религиозного преклонения членов экипажа перед своим кораблем. Конечно, важнейшие жизненные процессы были подробно описаны в справочниках, но вся детальная информация была закодирована в генах, контролирующих развитие корабельного организма. В этом кодировании и заключалась основная задача строителей на орбитальных верфях, где закладывались и создавались корабли, предназначенные для роения человечества на огромных просторах космоса. На микроуровне клетки тканей корабля работали точно так же, как в любом живом организме. Создание культур этих тканей и отдельных органов - дело работников довольно низкой квалификации, и в ней нет ни малейшей таинственности. Но вот при переходе к макроуровню мы очень плохо представляли, как организуется жизнедеятельность всего организма.

Раны почти залечены, так что все помещения корабля снова стали доступны. Конечно, это не совсем прежние помещения; кое-где в перегородках улавливается слоистость, свидетельствующая, что они сомкнулись на месте бывшей каюты. Потребовалось немало часов, чтобы из аварийных стенок высвободить предметы мебели и приборы, еще не полностью переработанные плотью корабля. В центральной зоне удара видны гладкие блестящие мембраны, явно выращенные из нового материала. Нам удалось найти метеорит, уже доставленный к наружной оболочке и частично переработанный клетками-фагоцитами. На полную его утилизацию уйдет много недель, и его вещество будет в конце концов доставлено по транспортным артериям в переднюю часть корабля, где хранятся материалы, предназначенные для повторного использования. В общем, все пришло в порядок, и жизнь на корабле вернулась к своему обычному однообразному течению.