18 марта 1919 года на основе законопроектов Роулетта был принят закон, наделивший колониальные власти неограниченными полномочиями. Руководство Конгресса согласилось с предложением Ганди провести в знак протеста всеобщий хартал[42] — закрыть на день лавки, магазины, учебные заведения, прекратить работу на фабриках, заводах, в учреждениях. Сам Ганди призвал всех индийцев, и индусов и мусульман, оставить 30 марта свои занятия и посвятить этот день молитвам и постам. Участники созданной Ганди несколькими неделями раньше в Бомбее «Сатьяграха сабха»[43] поклялись не повиноваться закону, если он будет применен к ним, и всем другим подобным законам и распоряжениям колониальных властей...

Джавахарлалу вспомнилось, какой восторг охватил его, когда он услышал о призывах Ганди: «Наконец-то появился выход из тупика, найден метод прямого, открытого и, возможно, эффективного действия». Решение пришло сразу: он должен быть вместе с Ганди, в рядах «Сатьяграха сабха». К огорчению Джавахарлала, отец не разделял его намерений.

— Какую пользу принесет заключение в тюрьму множества отдельных лиц, какое давление может это оказать на правительство? — раздраженно спрашивал он Джавахарлала.

Сын отмалчивался, понимая бесполезность споров с отцом. Мотилал слишком любил своих детей, особенно его, поэтому даже мысль о том, что сын может попасть в тюрьму, испытать невзгоды и лишения, казалась ему непереносимой. Мотилал втайне от домашних несколько ночей спал на голом полу, пытаясь таким образом узнать, каково придется его сыну в тюремной камере.

Убедившись в тщетности своих усилий повлиять на Джавахарлала, он пригласил Ганди в «Обитель радости». Их беседа длилась несколько часов, но, о чем они говорили, Джавахарлал мог только догадываться. Он в который раз мерил шагами дорожки сада, нетерпеливо поглядывая на дом. Наконец в дверях показались Мотилал с гостем. Отец остался на веранде, а Ганди, мягко ступая босыми ногами, направился к Джавахарлалу. Он подошел почти вплотную и, коснувшись маленькой сухой рукой плеча Джавахарлала, тихо сказал:

— Постарайся не причинять боли отцу, — испытующе посмотрел на растерянное лицо Джавахарлала и с улыбкой добавил: — Не стоит опережать события.

По каким-то причинам Конгресс перенес хартал на 6 апреля, однако 30 марта жители Дели, Лахора, Мултана, Аллахабада и других городов вышли на улицы и площади. Многие предпочли молитвам и постам, к которым призывал Ганди, демонстрации и митинги, начинавшиеся с осуждения закона Роулетта, а заканчивавшиеся тысячеголосым требованием к англичанам уйти из Индии. Через неделю харталом были охвачены все провинции страны; в столице, Лахоре, Ахмадабаде, Бомбее, Калькутте, городах Пенджаба произошли столкновения демонстрантов и митингующих с полицией. На помощь полиции были брошены войска. Затем последовало введение в Пенджабе военного положения, отрезавшего провинцию от внешнего мира. На несколько месяцев Пенджаб был превращен в гигантскую тюрьму, правом беспрепятственного входа в которую и выхода из нее обладали лишь тюремщики-англичане.

Сквозь пелену молчания, плотно окутавшую Пенджаб, все-таки проникали скудные, отрывочные, зачастую противоречивые сведения об ужасах военного положения, о кровавых расправах и невыносимых унижениях, чинимых англичанами по отношению к гордым пенджабцам. Все это казалось столь неправдоподобным, а рассказы тех редких очевидцев, которым неизвестно как удалось вырваться из провинции, до такой степени вопиющими, что Конгресс потребовал от властей немедленного расследования и предания огласке происшедшего в Пенджабе.

Когда стало очевидным, что замолчать события в Пенджабе невозможно, британское правительство назначило для проведения расследования официальную комиссию во главе с лордом Хантером.

В комиссию, состоявшую из восьми человек, были включены три индийца.

Учреждение комиссии Хантера народ встретил с недоверием: вынужденность этой меры британских правителей ни у кого не вызывала сомнений. Мало кто рассчитывал на то, что правительственные чиновники добросовестно и объективно произведут расследование и назовут истинных виновников случившегося. На попавших в комиссию индийцев, кандидатуры которых были подобраны в Лондоне, надежда была слабой.

В октябре в Сахаранпуре на конференции отделения Конгресса в Соединенных провинциях Джавахарлал Неру предложил обратиться к правительству с требованием, чтобы оно допустило в комиссию Хантера представителя Конгресса. Все свидетели должны быть выслушаны комиссией при полном соблюдении юридических процедур, показания должны быть тщательно запротоколированы и преданы широкой огласке. Если эти требования не будут приняты властями, заявил Джавахарлал, индийцам следует бойкотировать комиссию Хантера.

Как и следовало ожидать, правительство обошло молчанием требования Конгресса. Тогда его руководство, заявив об отказе сотрудничать с комиссией Хантера, создало собственную организацию, задачей которой, помимо расследований событий в Пенджабе, было и оказание помощи пострадавшим жителям деньгами, продовольствием. В комиссию Конгресса вошли Мотилал Неру, видный политический деятель, юрист из Калькутты Ч.Р.Дас, М.Ганди, бомбейские адвокаты Аббас Тьябджи и М.Р.Джайякар. Джавахарлалу поручили помогать Дасу, направленному в Амритсар — религиозный центр Пенджаба.

Незадолго до отъезда в Пенджаб члены комиссии собрались в доме Неру. Джавахарлал почтительно держался чуть в стороне. Не участвуя в разговоре старших, он старался не пропустить ни одного слова из их бесед. Правда, говорил больше один Мотилал. Дас и малознакомые Джавахарлалу Тьябджи и Джайякар внимательно слушали хозяина дома. Ганди, в отличие от своих товарищей в европейских костюмах, одетый в простую крестьянскую одежду из домотканого полотна — кхади, сидел молча, погруженный в размышления, и лишь изредка поднимал на Мотилала печально-рассеянные глаза.

— Нельзя оправдывать нападения на безоружных людей, грабежи, поджоги, учиненные нашими соотечественниками, но я убежден, что все эти взрывы насилия вызваны намеренными преступными действиями властей, которые уверены в своей полной безнаказанности.

Мотилал помедлил немного и, еще больше помрачнев, продолжал:

— Конгресс уполномочил нас провести тщательное расследование того, что произошло в Пенджабе. Все, что мы знаем, пока только слухи, которые надо либо подтвердить, либо опровергнуть. Кстати, не думаю, что несколько месяцев военного положения в Пенджабе сделали его жителей более разговорчивыми. Да и тамошние власти вряд ли обрадуются нашему приезду и будут охотно содействовать расследованию. Собрать интересующие нас сведения будет делом нелегким, но в том, что они докажут вину англичан, я не сомневаюсь.

Джавахарлал перехватил испытующий взгляд Ганди, брошенный на Мотилала.

— Да, да, у меня нет ни тени сомнения... Англичане не только презирают нас, не только не считают нас равными себе, но и относят индийцев к низшей расе, — гневно закончил Мотилал...

Джавахарлал задремал лишь под утро, но спал недолго, а когда проснулся, наскоро позавтракал и сел к вагонному окну.

Утреннее солнце успело позолотить горчичные поля, прорезанные сеткой каналов. Как две капли воды похожие одна на другую, проносятся пенджабские деревушки с их домами-кубиками, сложенными из красного кирпича. Вдалеке непрерывной изломанной линией тянутся голубые зубцы гор.

Спокойствием дышат плодородные равнины Пятиречья[44]. Лишь часто встречающиеся форты, некогда мощные, способные выдержать натиск любого врага, ныне безлюдные, кое-где разрушенные, напоминают о подвигах пенджабцев, которые из века в век первыми принимали удары неприятеля с запада. Высятся безмолвные форты-памятники мужеству тысяч героев, сражавшихся с войсками Александра Македонского, Великих Моголов.