Закончив обход, Владислав Алексеевич сказал, обращаясь не к Данилову, а куда-то в пространство:

– Дневники лучше писать на посту. Я прилягу отдохнуть в ординаторской.

Данилову было, как говорится, параллельно – где писать дневники. На посту так на посту. Так даже лучше – и биографию дежурного реаниматолога не слушать и, вообще, приятно находиться в реанимационном зале, в полной готовности оказать помощь, если что… Это уже не учеба, это – работа…

Забрав из ординаторской истории болезни, Данилов подошел к посту и начал озираться в поисках свободного стула.

– Садитесь, доктор, – Лариса встала, – в ногах правды нет.

– А вы? – замялся Данилов.

– А мне надо кое-что спросить у Владислава Алексеевича, – ответила Лариса и направилась в ординаторскую.

Данилов сел на освободившийся стул и открыл первую из историй.

– Не торопитесь, доктор, – сказала другая медсестра. – До утра вас никто отсюда не попросит. Можете даже вздремнуть – уж чему-чему, а спать сидя вы должны были научиться?

Данилов издал невнятный звук, могущий с равным успехом означать и «да» и «нет».

– Вот освоитесь и тоже пассию себе заведете, – как ни в чем не бывало продолжила медсестра. – Чтобы не скучно было дежурить. Только не увлекайтесь, потому что любовь на работе чревата осложнениями…

От смущения Данилов слегка покраснел.

– Все наспех, по-быстрому, пока не помешали, – продолжала медсестра, – вот «спусковой крючок» и слабеет… не успеешь вставить, как уже кончил. А эту привычку перебороть очень трудно… Ох, доктор, да я вас в краску вогнала своими пикантными подробностями. Извините, не буду мешать. Если что – я здесь.

Медсестра скрылась за ближайшей к посту дверью, на которой висела табличка «Сестринская».

Данилов остался дежурить в одиночестве. Несколько минут он сидел молча, прислушиваясь к своим ощущениям, а затем начал быстро писать дневники. Когда закончил, встал и обошел реанимационный зал, желая убедиться, что все в порядке.

Все и было в порядке ровно настолько, насколько это может быть в реанимационном отделении – пациенты хоть и тяжелые, но стабильные, лежат спокойно, проблем не создают.

Данилов выглянул в окно – пейзаж полностью соответствовал описанному Блоком. «Ночь, улица, фонарь, аптека, бессмысленный и тусклый свет». Только аптека была не «торговая», а местная – больничный склад медикаментов. Данилов припомнил, как там было у Блока дальше:

«Все повторится – это плохо, – подумал Данилов. – А если без школы и института, то это нормально. Чтобы сразу врачом».

От воспоминаний о институте по телу пробежали мурашки. Бр-р-р! Только на шестом курсе удалось нормально, по-человечески, отметить Новый год. А то все в обнимку с учебником – то дифференцированный зачет третьего января, то экзамен. Как оно вам – под бой курантов атлас нормальной анатомии листать или учебник по гистологии? Ужас, да и только. Одноклассники, поступившие в МГУ или ту же Бауманку, привычно жаловались на то, что учиться-де трудно, задают много, спрашивают строго, но это они медицинского вуза не пробовали. С его-то зубрежкой! Это только принято считать, что природа все устроила логично. Какая там логика – в человеческом-то организме? Логика там и не ночевала, потому как зная одно, другое логически сроду не выведешь. Только зубрить и запоминать, запоминать и зубрить дальше. Сначала кажется, что после экзамена все немедленно забывается, но при случае убеждаешься, что это не так. В нужный момент из копилки памяти извлекаются соответствующие знания.

«Ладно, все уже в прошлом, – напомнил себе Данилов. – Теперь раз в пять лет подтверждать свой статус, да если будет охота – один раз кандидатский минимум сдать. Это пустяки!»

Действительно – пустяки, тем более, что сдавать кандидатский минимум совсем не тянуло. Несмотря на то, что мать была убеждена в обратном. По ее мнению, раз уж сын стал врачом, то непременно должен пойти дальше и дорасти до профессора. И не абы какого, а маститого – со своей кафедрой, со своей клиникой и, как следствие, – с высоким уровнем жизни. Данилов не имел ничего против высокого уровня жизни, но в науку его не тянуло. То ли склад ума не тот, то ли характер неподходящий.

Данилов походил еще немного по реанимационному залу, а затем, слегка разочарованный тем, что нечем заняться, сел за стол и, подперев голову рукой, задумался о своих перспективах. Перспективы выходили какие-то неясные, туманные, возможно от того, что зверски хотелось спать.

Скрипнула дверь ординаторской.

– Сидишь, – констатировал Владислав Алексеевич. – А Райка где? Спит?

Было несложно догадаться, что Райкой звали полную брюнетку.

– Спит, наверное, – ответил Данилов.

– Если что – зови! – разрешил Владислав Алексеевич. – Только помни – с родственниками в контакт не вступать, на вопросы не отвечать, никому ничего не передавать! Ясно?

– Слушаюсь, сэр! – вставать навытяжку и щелкать каблуками Данилову не хотелось, тем более, что у кроссовок и но сработало и так – Владислав Алексеевич намек понял.

– Мы здесь привыкли по-свойски общаться, без реверансов, – сказал он, отводя взгляд в сторону. – Ничего личного. Просто привычка такая.

– Я понимаю, – ответил Данилов и благородно добавил: – Все нормально.

Владислав Алексеевич скрылся за дверью так резво, словно его втянула внутрь невидимая рука. Впрочем, не исключено, что так оно и было.

Данилов сам не заметил, как заснул. Спать пришлось недолго – сначала запищал один из мониторов, затем – другой, а там и прооперированного мужика с ножевым ранением брюшной полости привезли, затем «скорая» по какой-то неведомой дури привезла парня с некупируемым носовым кровотечением, и Владислав Алексеевич долго препирался с бригадой.

– Куда вы его, нахрен, привезли? – вопрошал он. – Вы что, не знаете, что у нас нет ЛОР-отделения? Первый раз замужем, да?

– А что вы на нас бочку катите? – не менее экспансивно оборонялся врач «скорой помощи». – Мы что – сами решаем, кого куда везти? На Центре сказали – вези в сто тридцать третью, мы и привезли. Распишитесь, пожалуйста!

– И не подумаю! Запрашивайте место по новой…

– Хорошо, я запрошу! – наконец сказал врач «скорой помощи». – Но о вашем поведении я тоже сообщу. Как ваша фамилия?

– Для тех, кто не умеет читать, – Владислав Алексеевич ткнул пальцем в бейдж, висевший у него на груди, – сообщаю, что моя фамилия Кочерыгин! Кочерыгин вэ а!

Пациент, носовая полость которого была полностью затампонирована, флегматично лежал на каталке, дышал ртом и смотрел в потолок, изображая полную покорность судьбе. После переговоров с Центром «скорая» уехала вместе с пациентом.

– Цирк! – воскликнул Владислав Алексеевич и пригласил Данилова на утренний обход.

– Как впечатления от дежурства?

– Нормально, – ответил Данилов.

Что еще можно было ответить?

– Самому-то что больше нравится – за ногу с того света вытаскивать или наркоз давать?

– Трудно сказать, – пожал плечами Данилов. – Я же пока только начинаю.

– Лучше всего, – Владислав Алексеевич даже остановился, подчеркивая тем самым важность того, что готовился сказать, – хорошенько подумать и свалить в какую-то другую специальность. Туда, где легче работается и больше зарабатывается. Потому что ни на наркозах, ни тем более на вот этом, – последовал кивок в сторону ближайшей койки, – не озолотишься. Надо выводить алкашей из запоев, лечить трипперы или увеличивать сиськи и уменьшать носы. А здесь…

Советы подобного рода скорее веселили Данилова, нежели раздражали.

– Что ж вы сами тут работаете? – спросил он.