— Если ты достаточно окрепла, чтобы швыряться камнями, значит, нынче вечером мне уже можно будет заняться с тобой любовью.

Она заметно побледнела, и он тут же ощутил укол совести.

— Ох, Джоан, перестань! В конце концов я ведь не дикарь.

— Рада это слышать. Сколько гувернанток перебывало у Филипа и Далинг, скажем, за последние два года?

— Точно не знаю. Не более трех, самое большее — четыре. Одна из них пришлась не по вкусу Фионе, так что в ее увольнении дети не виноваты. А последняя гувернантка, чуть что, падала в обморок. Она была дура и размазня.

— Ах, вот как? Размазня? Ну, хорошо, оставим это. Пожалуйста, скажи Эмме, чтобы она выгладила мое платье. Я приготовлю его для нее, когда распакую свой саквояж.

— Она сама его распакует.

— Нет, я предпочитаю сделать это собственноручно.

— Как ты себя чувствуешь?

— Превосходно. В этой комнате нет ширмы для одевания. Полагаю, ты принесешь мне такую ширму?

— Зачем? Ведь ты моя жена, а я твой муж.

— Мне не подобает одеваться и раздеваться у тебя на глазах — это неприлично. Кроме того, мне понадобится камеристка в помощь. Где расположена спальня графини?

— За той дверью, — ответил Колин и показал рукой на дверь, которую Синджен до сих пор не заметила, потому что она сливалась с деревянной обшивкой стен.

— Твоя первая жена спала там?

— Джоан, почему ты спрашиваешь? Сейчас это уже не имеет никакого значения. Фиона умерла. Теперь мы женаты, и я…

— Коль скоро ты уже получил мои деньги, ты можешь преспокойно отправить меня в лучший мир, к матери Далинг. Ты сказал, что та пуля в Эдинбурге предназначалась тебе. Возможно, это не так, Колин.

Он схватил подушку и запустил ею в жену. Подушка угодила ей прямо в лицо.

— Никогда больше этого не говори, слышишь? Ты моя жена, моя графиня, черт бы тебя взял!

— Хорошо, не буду. Я просто была зла на тебя и поэтому сказала гадость. Прости меня.

— На этот раз прощаю. Но в будущем будь любезна думать, прежде чем говорить. А сейчас перестань меня пилить. И поторопись. Обед подадут через сорок пять минут. Я пришлю к тебе Эмму.

Не сказав больше ни слова, он вышел из спальни.

«Ну что ж, — подумала Синджен, погладив рукой подушку, которую он в нее бросил, — интересная реакция. Возможно, он все-таки немножко любит меня».

Когда Синджен спустилась к обеду, первым из членов семьи, встретившим ее, был кузен Макдуф. Он стоял у подножия широкой парадной лестницы, держа в руке бокал с коньяком, и, судя по виду, был погружен в раздумья. Сегодня он показался Синджен еще массивнее, чем прежде. Его непокорная, кудлатая рыжая шевелюра была укрощена с помощью помады, и одет он был в высшей мере аккуратно и элегантно: черные бриджи, белая рубашка с белым галстуком и белые шелковые чулки.

Она успела приблизиться к нему почти вплотную, прежде чем он заметил ее.

— Джоан! Здравствуйте, кузина, и добро пожаловать в замок Вир. Простите, что давеча не вышел вас встречать.

— Привет, Макдуф. Прошу вас, зовите меня Синджен. Колин единственный, кто упорно продолжает называть меня Джоан.

— Уверен, что со временем вы сможете его переубедить.

— Вы правда так думаете?

— Да. Кстати, он рассказал мне о том приеме, который был оказан вам в Эдинбурге — я имею в виду встречу с вашими братьями и ту сцену, которая за этим последовала.

Он замолчал и, внезапно помрачнев, посмотрел вверх, на резные перила галереи для менестрелей.

— Жаль, я не видел этой потасовки. Судя по рассказу Колина, там было на что посмотреть. А Энгус в самом деле прострелил дыру в потолке гостиной?

— Да, и очень большую. Потолок вокруг нее почернел, и вся комната тут же пропахла пороховым дымом.

— Мне все время не везет — все приключения происходят, когда меня там нет. По-моему, это несправедливо, вам так не кажется? Ведь мне с моим могучим телосложением защитить прекрасную даму и даже десяток прекрасных дам — плевое дело, достаточно только как следует нахмурить брови. А если бы я вдобавок еще и погрозил своим гигантским кулаком, все злодеи тотчас бы бросились врассыпную. Кстати, Колин рассказал мне и о том выстреле на улице.

Он снова замолчал и коснулся отметины на ее лице своими огромными тупыми пальцами.

— Благодарение Богу, шрама не останется. Не беспокойтесь, Колин сумеет сыскать виновного и передать его в руки закона. А как вам понравился ваш новый дом?

Синджен окинула взглядом деревянные панели, покрытые застарелым слоем пыли, и перила лестницы, украшенные изысканной резьбой, но тусклые и грязные.

— По-моему, он чудо. Но, насколько я могу судить, этих перил касалось очень много немытых, сальных рук, а многие другие руки в этом доме давно уже пребывают в праздности.

— Да, слуги здесь почти ничего не делают с тех самых пор, как умерли Фиона и старший брат Колина.

— И даже грязь не убирают?

— Похоже на то. — Макдуф медленно оглядел просторный зал. — Да, вы правы. До сей минуты я этого как-то не замечал, но теперь вспомнил: дом начал зарастать грязью еще раньше — пять лет назад, после того как умерла мать Колина. Хорошо, что теперь здесь есть вы, Синджен. Вы сумеете сделать так, чтобы здесь опять стадо чисто и уютно.

— Ее зовут не Синджен, а Джоан.

— Что, Колин, опять все та же песня? — благодушно произнес Макдуф и пожал руку Колина своей громадной ручищей, отчего тот невольно поморщился.

— Ее зовут Джоан, — упрямо повторил он.

— Ну а мне больше по вкусу имя Синджен. А теперь не пройти ли нам в гостиную, а? Наверняка твоя жена не прочь выпить бокал хереса.

— Да, — подтвердила Синджен и, посмотрев на мужа, сглотнула. Он был так великолепен в своем черном вечернем костюме и белоснежной батистовой рубашке! Он выглядел безукоризненно и был так необыкновенно красив, что ей захотелось сейчас же броситься ему на шею. Ей хотелось поцеловать его в губы, и в мочку уха, и в то место на шее, где бился пульс…

— Добрый вечер, Джоан.

— Здравствуй, Колин.

Он слегка поднял одну черную бровь, уловив пылкую нотку в ее тоне, однако ничего не сказал, а только отвесил ей церемонный поклон.

В темной, мрачной гостиной не оказалось никого, кроме тетушки Арлет, восседавшей около камина, где лениво горел высушенный торф. Она была с ног до головы одета в черное, и единственным светлым пятном на ее платье была красивая камея, приколотая под самым горлом. Тетушка Арлет была худа как жердь, ее густые черные волосы были уложены в модную прическу, на висках белела седина. В юности она, должно быть, была очень хорошенькой, теперь же вид у нее был раздраженный и брюзгливый, тонкие губы были недовольно сжаты, острый подбородок высокомерно вздернут. Увидев племянника с женой, она встала и сказала:

— Дети будут обедать в детской вместе с Далей. Мои нервы слишком расстроены, племянник, после того как ты привез сюда эту молодую особу, которую тебе пришлось у всех на глазах отнести в спальню на руках. Сегодня вечером я не желаю видеть за столом детей.

В ответ на эту тираду Колин только мило улыбнулся.

— А я, напротив, соскучился по детям. — Он жестом подозвал лакея в донельзя изношенной и выцветшей бело-синей ливрее. — Рори, будь добр, приведи детей.

Тетушка Арлет издала звук, весьма напоминающий злобное шипение, и Синджен, повернувшись к ней, любезно сказала:

— Прошу вас, мадам, не принимайте этого так близко к сердцу. Это я попросила Колина посадить детей за общий стол. Теперь они будут на моем попечении, и мне хотелось бы познакомиться с ними поближе.

— Я всегда считала, что детям не следует разрешать есть вместе со взрослыми.

— Да, тетушка, мы понимаем ваши чувства. Однако сегодня сделайте ради меня исключение. Джоан, не желаешь ли хереса? А вы, тетушка, что будете пить?

Тетушка Арлет изъявила желание также выпить хереса, села на свое место и демонстративно замолчала. В эту минуту в гостиную вошла Серина, похожая на сказочную принцессу в своем нарядном бледно-розовом вечернем платье, с такой же розовой лентой в красивых темно-русых волосах. Она улыбалась, и ее сияющие серые глаза были устремлены прямо на Колина. «О Господи, — подумала Синджен и взяла бокал хереса, который ей налил Макдуф. — Какая странная семейка! Интересно, как они поведут себя, когда Колин уедет?»