Гречанка с удивлением присутствовала при этой сцене. Странно было видеть взрослую девушку на коленях перед ребенком. Евдоксия вслушивалась в непонятные для нее пылкие речи, соображая, какого труда будет ей стоить дальнейшее воспитание внучки мукаукаса. В эту минуту в садовой аллее показалась Паула. Невольники со множеством ящиков и тюков прошли на берег реки, где их ожидала большая лодка.
Племянница Георгия несколько минут молча смотрела на обнимавшихся подруг, и до нее долетели последние слова Катерины. Она тотчас поняла происходившее, но не захотела оставаться дольше тайной свидетельницей разговора, который имел так много значения. Дамаскинка позвала Марию. Малышка тотчас вскочила с места и бросилась к ней на шею, осыпая свою любимицу бурными проявлениями нежности. Паула припала горячими губами к нежному личику ребенка. Несколько секунд спустя она поспешила, однако, освободиться от объятий девочки и тихо сказала со слезами на глазах:
– Прощай, моя дорогая! Сию минуту я покину ваш дом и навсегда расстанусь с вами! Не забывай обо мне: у тебя нет более преданного друга, чем твоя Паула.
Они обе заплакали. Мария умоляла дамаскинку остаться, но мольбы не привели ни к чему. Однако молодая девушка была растрогана беззаветной привязанностью ребенка. Кто мог предвидеть, что в доме дяди, где она не искала ничьей любви, ей придется внушить такое горячее чувство?
Простившись с Марией, Паула протянула руку воспитательнице, а потом обернулась к сопернице, разбившей ее счастье. При этом Катерина неожиданно упала на колени перед бывшей подругой, горько плача и осыпая поцелуями ее руки и платье. Она созналась в своем низком поступке, подавленная стыдом и горем. Но дамаскинка не хотела выслушать ее оправданий; она подняла молодую девушку с земли, поцеловала ее в лоб и заметила, что она угадывает причины, заставившие Катерину солгать на суде, а потому постарается простить ее от души.
Возле лодки с несколькими гребцами стоял Орион. В то утро он напрасно искал удобный случай объясниться с Паулой; она не допустила этого. Мучительная душевная тревога отражалась теперь в его красивых чертах. Держа в руке роскошный букет, юноша торопливо поздоровался с Марией и Катериной, не замечая немого горя своей молоденькой невесты. Потом Орион подошел к Пауле, шепнул ей на ухо, что Гирам спасен, и заклинал девушку выслушать его. Когда же она ответила ему лишь мимолетным презрительным взглядом и пожала плечами, собираясь войти в лодку, сын Георгия хотел помочь ей; однако дамаскинка отвернулась в сторону, подав правую руку Филиппу. Орион не выдержал, прыгнул в лодку вслед за ней, наклонился к ее уху и произнес прерывистым шепотом:
– Несчастный, жалкий человек просит у тебя милости! Вчера я был безумцем. Я люблю, люблю тебя, Паула, и сумею доказать всю силу своей любви!
– Довольно! – громко прервала его девушка, вскакивая с места и невольно раскачивая лодку. Филипп поддержал свою дорогую подругу. Когда она снова села на скамью, Орион положил свой букет к ней на колени со словами:
– Твой отъезд сильно огорчит отца. Ему сегодня так дурно, что мы не могли допустить тебя в его спальню. Если ты желаешь передать еще что-нибудь твоему дяде…
– Тогда я выберу иного посредника! – резко отвечала Паула.
– А что сказать, если он спросит о причине твоего внезапного отъезда?
– Твоя мать и Филипп объяснят ему все.
– Но он был твоим опекуном, и мне известно, что твое состояние…
– Оно не пропадет в его руках.
– А если опасения врача оправдаются.
– Тогда я потребую свои деньги через нового кириоса, которого мне назначат.
– Ты получишь их безо всяких хлопот… Неужели твое сердце недоступно никакому состраданию и жалости?
Вместо ответа девушка швырнула в воду роскошный букет Ориона. Юноша выпрыгнул из лодки и, не обращая внимания на присутствующих, схватился руками за голову.
Лодка двинулась в путь. Весла мерно ударяли по волнам. Глаза юноши не могли оторваться от уходившего судна. Он тяжело и порывисто дышал. Наконец маленькая ручка дотронулась до его плеча, и нежный голосок произнес:
– Опомнись, дядя, успокойся! Я знаю, что тебя огорчает.
– Что ты можешь знать? – спросил он, неожиданно выведенный из задумчивости.
– Ты раскаиваешься в своей несправедливости к Гираму. Вы оба с Катериной…
– Перестань говорить вздор! – прервал юноша резким тоном. – Куда ушла Катерина?
– Я должна тебе сказать, что ты не увидишься с ней сегодня. Она очень любит тебя, но и ее также мучит совесть.
– Напрасно! – воскликнул с жаром Орион. – Во всем виноват я один и, кажется, это сведет меня в могилу. Однако… ты слишком мала, чтобы вмешиваться там, где тебя не спрашивают. Ступай прочь! Посади ее за уроки, Евдоксия!
Он взял голову Марии обеими руками, горячо поцеловал в лоб и передал девочку на руки Евдоксии, которая тотчас увела воспитанницу с собой.
Оставшись один, молодой человек прислонился спиной к древесному стволу и громко простонал, как раненый зверь:
– Все погибло! Я потерял самое лучшее, самое высшее на земле!
Юноша обхватил руками дерево и, окончательно сломленный отчаянием, припал к нему лицом. Он чувствовал себя в положении человека, который сжег собственный дом в припадке безумия. Орион сам не знал, как обрушились на него все эти недавние несчастья. Вернувшись вчера домой после бешеной скачки в пустыне, он несмотря на позднее время призвал к себе казначея Нилуса и велел тайно освободить Гирама. Но Ориону удалось бесстрастно оценить собственное поведение только сегодня утром, при виде отца, пораженного апоплексическим ударом. Юноша опомнился, осознал весь ужас своего проступка, твердо решил примириться с Паулой и немедленно просить у отца благословения на их брак. Мукаукас так горячо любил племянницу, что в его согласии не приходилось сомневаться.
Два раза Орион подходил к комнате двоюродной сестры, надеясь, что она позволит ему объясниться, но все мольбы остались без ответа. Как холодна и неприступна была она в минуту прощания! А между тем всего несколько дней назад между ними зарождалась страстная любовь… Нет, поступки Паулы слишком отзывались рассчитанной суровостью, чтобы под ними могло скрываться равнодушие. Она так сердито швырнула в воду принесенные им цветы, в ее голосе звучала такая неприязнь, а между тем эта надменная красавица все-таки не выдала виновного на суде. Очевидно, для Ориона пока не все потеряно. Молодой человек вздохнул свободнее при этой мысли и направился домой, тревожась о больном отце. Его букет медленно плыл по течению.
«Паула в порыве ненависти бросила его туда, – подумал юноша, – но прежде чем река унесет в море бедные цветы, на их ветках распустится не одна почка. Дочь Фомы не может любить никого, кроме меня, я чувствую, я знаю это! Когда мы впервые взглянули друг другу в глаза, наша судьба решилась навеки. Нас разлучило мое преступление и ее гнев на мою помолвку с Катериной. Но я никогда не повторю своей роковой ошибки, смою с себя пятно позора, и оно забудется, как страшное сновидение. О женитьбе на дочери Сусанны не может быть и речи. Нельзя губить свою и чужую жизнь ради пустого недоразумения. Когда мать настаивала на этом невозможном браке, я уступил ей, шутя. Вот с чего начались все мои бедствия. Паула выслушает меня, поймет и простит. Я скажу ей, что заблуждался, что мое сердце принадлежало ей одной с первой минуты нашей встречи. Эта несравненная женщина заставила меня узнать истинное могущество любви, с которой я привык шутить. Стоит нам объясниться откровенно – и все пойдет хорошо». Черты Ориона приняли благородное, ясное выражение. Он бодрее пошел вперед, продолжая размышлять: «Если Паула будет моей, она сумеет пробудить во мне все великое, что я унаследовал от своих славных предков. Сегодня мать позвала меня и сказала: „Поди сюда, Орион. Тебе, мне и всему нашему дому предстоят серьезные перемены, отец…“ Да, бесспорно, серьезные перемены! Получить руку Паулы, соединиться с ней до гроба, чтобы вступить на новое поприще великих дел и достойного служения родине, – вот настоящая цель моей жизни, которую я должен достичь. Только с этой девушкой удастся мне осуществить свои заветные мечты, тогда как дорогая игрушка вроде Катерины не может принести мне в зрелые годы ничего, кроме пресыщения богатством, разочарования и поздних сожалений. Паула спасет мою будущность, сделает меня полезным человеком, а дочь Сусанны может только заглушить во мне хорошие задатки. Бедный дорогой отец! Тебе следует пережить свой теперешний удар, чтобы увидеть наконец исполнение лучших надежд, какие ты возлагал на сына. Паула всегда была тебе по сердцу. Может быть, ты сам примиришь ее со мной и соединишь нас, чтобы радоваться потом нашему счастью. Я постараюсь смягчить сердце нашей матери. Со временем она оценит Паулу; дочь благородного Фомы сделается красой нашего дома и всего Мемфиса, и даже всего Египта, оставаясь моим ангелом-хранителем».
