1. Лесная усадьба

Золотоликий  Хорс[1], недавно поднявшийся на небосвод, мягкими лучами согревал землю. Юная босоногая Леля[2] завершала свой весенний бег, готовясь уступить место матери Ладе[3]. Леса и поля окутывала нежная молодая зелень. Воздух, недавно омытый весенней грозой, дышал чистотой и прохладой.

Князь Рюрик оставил далеко позади идущий в Новгород обоз, передоверив его безопасность своему давнему другу Олегу. Впервые за много лет он позволил себе расслабиться и каждой частичкой души и тела ощутить свет солнца, дуновение ветра и аромат трав. С улыбкой князь вспоминал, как, будучи пылким, восторженным юнцом, презирал эту маленькую слабость бывалых воинов - иногда просто наслаждаться жизнью. Что может быть слаще упоения битвы и приятней звона оружия? А вот, поди ж ты, почувствовал потребность отдохнуть от сражений. Впервые в жизни Рюрик пожалел, что родился не пахарем, а воином, и не обзавёлся в своё время женой и кучей ребятишек. Конечно, в его жизни было немало женщин, но ни одна из них не задела сердца настолько, чтобы можно было назвать её своей женой. Мужчина в самом расцвете сил неожиданно почувствовал себя дряхлым старцем.

Будучи варягом по рождению, Рюрик выглядел истинным сыном своего племени: продублённая морскими ветрами кожа, нос, напоминающий орлиный клюв, квадратный подбородок, жёсткий, пронизывающий взгляд, резкие черты лица. Лишь глаза цвета весеннего неба  немного смягчали суровое лицо, выдавая словенское происхождение его матери Умилы. А вот отливающие рыжиной волосы были слишком тёмными как для руса, коим являлся его отец, так и для словен - родичей матери. Высокий, несколько худощавый, в меру широкоплечий, очень жилистый. Его железные мускулы таили огромную силу: ударом кулака этот витязь вполне мог свалить с ног взрослого быка. Тяжёлый двуручный меч казался в руках князя легче пуха. Многие ненавидели его и боялись, но уважали, а дружина просто боготворила своего вождя. В общем, настоящий одинокий волк: жестокий, не знающий ни любви, ни пощады, ни поражений.

Странный, едва слышный шорох вмиг вывел князя из состояния блаженной расслабленности. Не меняя ни позы, ни выражения лица, Рюрик положил десницу на рукоять палицы и напряг тело в ожидании. Время будто замедлило свой бег, все чувства до предела обострились. Одёсную послышалась скрип натягиваемой тетивы - звук, который ни с чем другим невозможно спутать. Не раздумывая ни мгновения, князь метнул палицу. В ту же секунду стрела, вырвавшись из лука, завела свою песню - песню убийства и смерти. Из кустов послышался громкий вскрик, перешедший в предсмертный хрип, стрела же лишь прочертила глубокую борозду на щеке Рюрика.

Выждав какое-то время, князь направил коня туда, где лежал человек, столь сильно желавший его смерти. Молодой паренёк, совсем ещё мальчишка, явно не варяг и даже не воин. Хотя палица снесла ему пол головы, а оставшуюся часть лица заливала кровь, Рюрик без труда узнал в нём одного из гусляров, приставших к обозу накануне. Варяг презрительно усмехнулся: бренькал бы себе на гуслях и не совался, куда не следует, быть может, пожил бы подольше. Суметь выследить врага, первым пустить стрелу и погибнуть, не сумев забрать его с собой - что может быть глупее? Придётся и остальных молодцев этой весёлой братии казнить по приезде в Новгород - чтобы другим неповадно было. Хотя, скорее всего, они давно отстали от обоза, наверняка зная, куда направился их товарищ.

Не оглядываясь более на бездыханное тело, Рюрик повернул коня, намереваясь дальше продолжать свой путь. Однако в этот миг волна невообразимой слабости накатила на князя. Чтобы не упасть, он вцепился коню в гриву, но негнущиеся пальцы не хотели слушаться. Привычная броня вдруг стала невыносимо тяжёлой, шлем беспощадно давил на лоб и виски. Солнечный свет слепил, точно взорвавшись тысячью солнц, тело будто горело в огне, в голове били в набат. Страшная боль, пришедшая на смену слабости, казалось, рвала мышцы, ломала кости и жутким, звериным воплем рвалась наружу. Из носа и ушей показались тонкие струйки крови, на губах выступила кровавая пена. Не удержавшись в седле, Рюрик упал. “Яд! Стрела была отравлена!” - пронеслась в голове мысль и тут же угасла. Мир для него в один миг утратил все звуки. Вокруг всё качалось и плыло. Воздух тяжёлой глыбой встал посреди груди, не позволяя дышать. Нечеловеческим усилием князь пытался удержать остатки сознание, но оно убегало, словно вода сквозь пальцы. В глазах темнело. Мысленно варяг усмехнулся: надо же, всё ж таки забрал его с собой молодой гусляр. Последним, что увидел Рюрик, была золотая молния, рассекшая голубой небосвод. Грома он уже не услышал.

Очнулся Рюрик на жёсткой лавке. Тело ещё ломило от пережитого, каждый удар сердца отзывался в голове страшной болью, но он был жив! Жив, и это главное. Правда, чувствовал князь себя слабым, беспомощным и... зависимым. Очень неприятное чувство, надо сказать. Рюрик открыл глаза и попытался оглядеться. Свет, проникающий сквозь слюдяное оконце, по-прежнему слепил глаза, хотя уже не так беспощадно, а вот шея решительно отказывалась поворачиваться. Однако князь узрел, что находится в абсолютно незнакомой усадьбе. Он как можно незаметнее ощупал себя и обнаружил, что из всего вооружения на нём  лишь ноговицы да рубаха - ни меча, ни ножа, ни тем более доспехов поблизости не было, даже пояс из турьей кожи куда-то исчез. Рюрик прекрасно понимал, что воспользоваться всем этим он бы сейчас едва ли смог, но так было бы всё-таки спокойнее. Решив не терять даром времени, князь внимательно огляделся вокруг. Горница, в которой он волей судьбы очутился, довольно просторна и чиста. Скорее всего, это центральная, “общая” комната в доме.

Вдруг он услышал, как где-то поблизости скрипнули половицы. Превозмогая боль, Рюрик повернул голову. На пороге стояла девушка лет шестнадцати с большой миской пахучего варева и большим ломтём хлеба в руках. Юная прелестница была на диво хорошо сложена. Росточком она, должно быть, едва достанет ему до плеча. Густые русые волосы аккуратно заплетены в толстую косу. Чистая, изумительно вышитая цветными нитками и жемчугом рубаха и яркая, цветная понёва ладно сидели на ней. Маленькие ножки обуты в кожаные черевьи[4].  И множество дорогих серебряных украшений: серебряный венчик, на котором покачивались изящные кольца, скреплял волосы девушки. Широкие обручья поддерживали длинные рукава у запястья и локтя. Шею обвивали несколько ниток зелёных и синих бус. На цветном поясе висело множество оберегов: конёк, утка, топорик, лунница. Руки украшали несколько серебряных перстней с самоцветными вставками. Такое не на каждой купчихе и боярышне-то  встретишь, а тут обыкновенная селянка! Наконец, взгляды их встретились, и у князя перехватило дыхание. Очи юной девы были похожи на безбрежное море, спокойное и величавое. Девушка улыбнулась, и будто солнечные блики побежали по спокойной воде. Она явно робела, но отчаянно старалась не показать этого.

- Здрав будь, князь! - звонким, мелодичным голосом произнесла хозяйка.

- И тебе того же, - сильно охрипшим голосом произнёс князь. - Кто ты, девица?

- Люди зовут меня Ефандой, - ответила девушка. - Я принадлежу к тем, кого называют ведуньями. С сестрой и дедом мы собираем травы и лечим людей. На-ка вот, поешь отвара с особыми травками. Вижу я, что расспросить о многом меня хочешь, но сил на долгий разговор не хватит. А эта снедь и мёртвого поднимет. Да не бойся, князь, - усмехнулась Ефанда, заметив недоверчивый взгляд гостя. - Если бы здесь смерти твоей хотели, то оставили бы в лесу - и хлопот меньше, и совесть чище. И потом - с врагами хлеба у нас не преломляют, или ты забыл?

Рюрик взял ложку и нехотя зачерпнул тёмной, мутной жижи, одуряюще пахнущей травами. Однако варево на удивление вкусным оказалось, да и есть вдруг захотелось нестерпимо. Более того, князь чувствовал, как с каждой съеденной ложкой к нему действительно возвращаются отобранные ядом силы, проясняется разум, боль в теле утихает, оставляя о себе лишь неприятные воспоминания. Подобрав краюшкой последние капли удивительного угощения, воин блаженно откинулся на подушки.