Вадим всё ещё тешился мыслью, что поцелуй и страстные объятья - лишь сон. Сладостный, желанный, но сон. И только когда маленькие острые ноготочки царапнули плечо, он распахнул глаза. Рядом на ложе, растянувшись во весь рост, лежала Морена. На губах - сладострастная, насмешливая улыбка, на подушке - волосы цвета вороного крыла, тело - великолепное, упругое тело - точно светится в темноте. Боярин отшатнулся, да так споро, что слетел с ложа.

- Что... Что ты делаешь здесь? - вскакивая на ноги, заикаясь от волнения, задал он совершенно глупый вопрос.

Марена рассмеялась. Непостижимым образом в её смехе слышалось и воронье карканье, и мёд любовной истомы, и сияющая музыка ночных звёзд.

- Иль ты щенок лопоухий, что не понял, что здесь было? - Морена грациозно села, огладила собственные бёдра, тряхнула густыми волосами. - На самом интересном ведь прервались.

Вадим во все глаза глядел на богиню, не в силах отвести глаз. Страсть в его теле помимо воли разгоралась всё сильнее, скрыть её было невозможно, что ввергало мужчину в невыносимое смущение. Морену же это смущение несказанно веселило.

- Бо-я-рин, - пропела богиня, перекатываясь на живот. - Не бойся. Разве я не хороша? Взгляни на меня.

Одним движением, немыслимым для смертной женщины, Морена встала с ложа. Протянула к нему руки. Вадим забыл, как дышать. Единственное, что он слышал - шум собственной крови в ушах и видел только её прекрасное тело. Чаровница медленно, будто танцуя, повернулась вокруг себя и... Новгородец едва не удал на колени - перед ним стояла Ефанда. Именно такая, какой он видел её в своём сне.

- Так что, боярин?

Голос тоже был её. Вадим судорожно сглотнул. Больше всего на свете ему хотелось заключить любимую в объятья и... Нет, совесть не позволяла додумать эту мысль. Ефанда - мужняя жена, мать, княгиня. Не по-божески это. Собрав волю в кулак, боярин молча мотнул головой. Улыбка богини вдруг больше стала напоминать звериный оскал.

- Что ж, боярин, твой выбор, - всё тем же мелодичным голосом пропела она. - Смотри, не пожалей потом. В другой раз не предложу.

Гибким движением откинув за спину волосы, красавица танцующей походкой направилась к двери. И тут душа его заплакала. Нет, взвыла - горько, отчаянно, будто вся радость мира уходила вместе с ней. Зажмурившись до боли, до рези в глазах, боярин по-прежнему видел её - прекрасную, недоступную, такую далёкую и близкую.

- Стой, - отчаянно крикнул он. - Я согласен. Я твой, богиня.

Утро нежно коснулось новгородского посла, ласково стягивая покрывало дрёмы и усталости. Вадим сладостно потянулся, прогоняя из тела остатки неги. Прошедшая ночь была воистину божественна. Сколько ещё таких ночей ему предстоит? В самом деле, достойная замена Ефанде. Боярин потянулся к новой возлюбленной, открыл глаза и... с криком отшатнулся.

Лежащее рядом страшилище ничем не напоминало вчерашнюю прелестницу. Лицо - точно череп, обтянутый сухой, мёртвой кожей. На месте носа - две дыры, губы тонкие, морщинистые, ввалившиеся щёки. Тело - худое, с торчащими костями, совсем не притягательное, не желанное. Но самое страшное - глаза, точно две дыры, из которых глядит преисподняя. Сразу вспомнилось, как в первую встречу Морена прятала от него взгляд. Лишь густые волосы цвета воронова крыла были прежними.

Богиня рассмеялась приятным, звонким смехом, и от этого сделалось ещё страшнее.

- Не нравлюсь? - насмешливо произнесла она. - Ничего, привыкнешь. Ты теперь мой.

Морена поднялась с ложа. Безжалостно-правдивое солнце, бьющее сквозь открытые ставни, высвечивало всю неприглядность и даже уродливость представшего зрелища. К счастью, богиня тьмы, холода и смерти, видимо, не могла долго выносить солнечного света (или просто была по-женски тщеславна), а потому скрылась в самом тёмном углу опочивальни.

Поражённый, уничтоженный Вадим широко раскрытыми глазами смотрел ей вслед.

- Нет, - прошептал он. - Нет, нет, нет! - повторил громче. - Нет!!! Ты не властна надо мной!

Страшилище тут же выглянуло из своего убежища.

- Ты так думаешь? - каркнула вдруг она неприятным, дребезжащим голосом.

Морена слегка склонила голову на бок, её чёрные глазницы нашли взгляд боярина и впились, вцепились в него, точно клещ. Новгородец почувствовал, как грудь сдавило, точно в тисках, сердце болезненно затрепетало, по телу прокатилась волна страшной боли, но закричать и даже застонать он не мог - воздух совершенно перестал проникать в лёгкие. В очах потемнело, ноги скрючило в судороге, пальцы скребли ненавистное ложе. Всё прекратилось также внезапно, как и началось. Вадим рухнул, как подкошенный.

- Знай своё место, - злобно каркнула карга.

Только сейчас боярин в полной мере осознал, ЧТО он совершил. Никогда он не будет свободен, отныне обречённый вечно предавать друзей, любимых, родичей.

- Теперь мы связаны с тобой, Вадим, крепко связаны, - елейным голосом вторила его мыслям богиня. - Но не бойся, не навечно. Отпущу тебя, когда каждый получит желаемое. Ты - Ефанду и княжеский стол, я - власть над потомками Перуна и над ним самим.

Морена скрылась за пологом, отделившим небольшой закуток от остальных покоев. Надо же, раньше Вадим его не замечал. Или ему специально отводили глаза. Впрочем, неважно. Боярин потихоньку поднялся с ложа, оделся, выскользнул за порог: оставаться с ней в одних покоях он не мог. Уже затворяя дверь, он услышал тихий вздох:

- Не совладал, значит.

Сердце от неожиданности скакнуло в груди. Резко обернулся. Прямо за дверью стоял Дир.

- А тебе что от меня надобно? - грубо спросил его Вадим.

Тот будто не слышал вопроса, продолжая глядеть на новгородца то ли с жалостью, то ли с брезгливостью, то ли с разочарованием.

- Не тебе меня судить, - надменно произнёс боярин. - Сам-то прочно сидишь у них под пяткой. Не князь - личина князя, как сказал Аскольд.

Слова ещё только покидали уста, а Вадим уже ужаснулся их жестокости. Никогда он ещё не был столь бессмысленно жестокосердным. На лице Дира заплясали желваки, но голос оставался на удивление спокойным:

- Да, ты прав, боярин. Но ты забыл, что у меня не было того, что было у тебя. Свободы выбора. Кровь родная, она, знаешь ли, не водица. Я, пойманный в ловушку родства и отцовской клятвы, не мог отказаться, но ты...

Князь придвинулся к собеседнику почти вплотную:

- Что она тебе посулила? Власть? Богатство? Женщину? - и увидев, как слегка, совсем чуть-чуть дёрнулось лицо новгородца, всё понял. - Женщина. Та, которую ты не мог заполучить по-другому. Да, боярин, не мне тебя судить. Но подумай вот над чем: даже если она даст тебе желаемое, что потребует взамен? Не окажется ли цена слишком высокой?

Отвернувшись, Дир, как-то странно ссутулившись, пошёл прочь от новгородца. Он ступал медленно, тяжело, будто на плечи давил непосильный груз. Но вдруг остановился, обернулся.

- Теперь ты как я. И тошно, и страшно, а сделать ничего нельзя. И отказаться уже не можешь. Ведь не можешь?

Князь уже скрылся за поворотом, а Вадим всё ещё стоял и смотрел ему вслед. А ведь киевлянин совершенно прав, отказаться - выше его сил. И не только из-за страха за свою жизнь (хотя и это тоже). Причина в другом. Надежда будто крепкая верёвка привязывала его к своей мечте и своей мучительнице. Раньше его любовь была мучительной, болезненной и безнадёжной, но теперь... Теперь он не откажется от счастья (или несчастья) обладания Ефандой.

К тому же, даже зная, КАКОЙ на самом деле была Морена, какова расплата за нежданно нахлынувшую страсть, прошедшая ночь была воистину великолепной, самой лучшей ночью в его жизни. И он жаждал повторения.

Ещё до полудня караван из трёх новгородских лодий отчалил от гостеприимного киевского берега. Посольская ладья шла во главе, на носу её стоял Вадим. Ветер ласково трепал его кудри, речные волны, весело переговариваясь, бились о борта. Вёсла дружно ударили по воде. С негромким хлопком развернулись паруса - один синий с белым соколом и два бело-красных. Над рекой взвилась песня - возвращение домой всегда радостно.