-Я говорил с Ольгой. Она поведала, что Вадим, как полюбовник богини, и впрямь теперь обладает некоторыми скрытыми от других умениями. В том числе, может по своему желанию являться во сне, особенно если человек открыт для этого. Хотя сюда, в Ладогу, пробраться он действительно не в силах - спасибо нашим женщинам. Так что сон мой, скорее всего, правдив и Явь отражает почище серебряного зерцала.
-Так почему же ты не расскажешь о нём Доброгневе? Она рада будет получить весточку от брата и на радостях, быть может, сменит гнев на милость.
-Ну, уж нет. Даже ты, мой давнишний друг, мне не поверил. Что же говорить о девушке, которая после этого рассказа и вовсе будет подозревать меня в предательстве и всевозможных кознях в отношении её брата. Нет уж, пусть всё идёт своим чередом, не стоит бежать впереди лошади.
-Что ж, твоё дело.
Друзья ещё какое-то время просидели за столом, отдавая должное медовухе, но вскоре князь Рюрик заторопился к себе в ложницу, где его, без сомнения, дожидалась жена. Олег же ещё долго сидел, глядя на неверное пламя светильника, и с мечтательной улыбкой предавался каким-то своим потаённым думкам.
[1] Праздник зимнего солнцестояния. Считалось, что в эту ночь умирает старое солнце и нарождается новое, в связи с чем ночью наступает некоторое опасное безвременье, при котором становится возможным очень многое и, как правило, не слишком хорошее.
[2] В те времена подобными «отчествами» называли не только кровных детей, но и ближнюю дружину князя или боярина, поскольку они считались его «детьми», а он был их «отцом».
[3] Славяне делили вселенную на три уровня: Правь - мир богов, Явь - мир людей и Навь - мир мёртвых, который также являлся миром сновидений.
7. Карачун
Зима ворвалась на славянские земли под свист метелей, треск лютых морозов и завывание ветров. Даже старики не помнили столь холодной и ветреной зимы. Поговаривали, что нынче слишком уж разгулялись и Кощей - верный помощник Морены, и Позвизд - студёный северный ветер, и сам Морозко - суровый хранитель зимнего леса. Оно и понятно - что ещё можно ожидать, ежели сама Морена, повелительница зимней стужи встала на дорогу войны. Однако ладожане не унывали. Добрым предзнаменованием было уже то, что мор, посетивший несколько соседних деревень, стороной обошёл и Ладогу, и многие сёла, оставшиеся верными Рюрику. Охотники часто в лесу стали видеть жуткие зрелища: людей - и мужчин, и женщин, - которых ещё живыми вмораживали в лёд. Поговаривали, что именно такие жертвы более всего угодны жестокой Морене. Это, осмелев, подняли головы те, кто прежде тайно, а нынче явно поклонялся богине смерти.
Но всё идёт своим чередом. Казалось, прошло совсем немного времени - и вот в двери уже стучится праздник Карачун. Нынче его ждали с особым чаянием: а ну как возьмёт силу Морена и не позволит народиться новому, молодому солнцу? Вдруг мир снова на тридцать лет и три года погрузится во мрак и холод, как уже было когда-то в старину? А потому люди готовились к этой ночи особенно тщательно, дабы потом не в чем было себя упрекнуть. В каждом доме готовилось богатое угощение для того, чтобы следующий год был богаче и сытнее нынешнего.
С наступлением ночи в домах были потушены все огни. Вместе с ними люди оставляли в прошлом и свои грехи, и обиды, которые ещё не успели простить. Нынче сам князь с лучшими боярами должен был разжечь живой огонь[1], маленькую частичку которого каждый ладожанин принесёт в свой дом. Быть может, следующий год и впрямь будет лучше и чище минувшего, кто знает? К полуночи для возжигания чистого огня всё было готово. Посреди княжеского двора врыли два бревна с мощными рогатинами наверху, а на них утвердили ещё одно бревно, с одного конца обвитое прочной пенькой[2]. Снизу же уложили специальную колоду, а между ней и верхним бревном встала сухая лесина, зажатая с обоих концов. В полночь, когда на площади собрался весь честной народ, князь и лучшие бояре нагими, как того требует обычай, вышли к этому сооружению. Лесина была обвита петлёй, бояре разделились на две равные числом ватаги и взялись за концы верёвки. Рюрик ухватился за пеньку, свисавшую с бревна, и что было мочи потянул её к земле. Остальные при помощи петли принялись слаженно поворачивать лесину, вжатую бревном в колоду. Когда из разогретой колоды пошёл дымок, и разгорающийся юный огонь был подкормлен горючей соломой, люди вокруг вздохнули, наконец, с облегчением: быть может, и впрямь всё окончится благополучно?
Вскоре здесь же, на площади, развели костры, и весёлые девки затеяли водить вокруг них хороводы. Нынче в честь праздника все они постарались одеться особенно нарядно. Даже Доброгнева против обыкновения надела женскую одежду и, заметно смущаясь, встала в хоровод. Однако вскоре парни проказы ради, стали умыкать из хоровода особенно пригожих девушек и затевать собственные пляски. А вскоре развеселивший люд кто по одному, а кто и парами принялись прыгать через костёр, прибавляя себе здоровья, а роду - благополучия.
Ефанда недолго побыла на празднике. Когда молодёжь затеяла пляски, Рюрик, уже одетый и слегка отдохнувший, взял её за руку и повёл к костру. Самыми первыми, как и подобает князю и княгине, они перелетели сквозь пламя, а вскоре молодая женщина потихоньку ушла с праздника. Карачун - не простое время. В эту ночь жаждущим истины душам может приоткрыться будущее. Ефанду, в отличии от её мужа, мало волновала судьба всего княжества и всего народа - об этом было кому подумать. Нет, её, как и всякую женщину, тревожили более простые насущные вопросы: что будет с её семьёй, её маленьким мирком, её мирным островком в бушующем океане жизни.
Войдя в свою светлицу, Ефанда разделась, оставшись в одной исподней рубахе, сняла все украшения, распустила волосы. На столе стояли две заранее приготовленные свечи, а позади них - небольшая круглая чаша из светлого серебра, наполненная талой водой. Княгиня запалила обе свечи лучиной, взятой из костра на площади, взяла в руки костяной гребень, склонилась над чашей и принялась расчесывать волосы, глядя на своё отражение в воде. Этому гаданию научила молодую женщину мать, но раньше пользовать материнскую науку не приходилось - боязно было. Мало ли что боги напророчат. Нынче же нужда заставила. Шестой год уже была она замужем, дочку вот родила, но что-то не торопились боги посылать им второго ребёнка. Князю же нужен был сын, наследник. Особенно теперь, когда не стало Аскольда. Того и гляди, вторую жену возьмёт, которая, на радость Рюрику, станет рожать ему сыновей. Ефанда ни на миг не сомневалась в искренности мужниной любви, но сама мысль о том, что придётся делить его с другой женщиной, была невыносима.
Все эти мысли и страхи роились в голове молодой женщины, а рука её с костяным гребнем всё скользила по волосам. Вдруг вода в плошке слегка подёрнулась рябью, и перед княгиней открылась чудная картина: на берегу Ильмень озера сидел мальчик лет трёх и сосредоточенно что-то мастерил из бересты. Ефанда, жадно вглядывающаяся в его лицо, отметила, что чертами мальчонка похож на Рюрика, да и глаза у него были точь в точь как у Рюрика - будто два кусочка ясного неба. К маленькому ребёнку подошла девочка лет восьми, в которой молодая княгиня без труда узнала свою дочь Любаву, и, смеясь, надела ему на голову яркий венок. Мальчик поднял голову и протянул Любаве что-то напоминающее кораблик. Девочка взяла из его рук игрушку, а малец поднялся на ноги и сладко потянулся. Тут Ефанда просто задохнулась от счастья: на груди у мальчика поблёскивал приметный оберег. Тот самый, что давным-давно, перед самым отъездом на Русь, надела ей на шею мать. Значит, это и её, Ефанды, сын! Значит, боги всё-таки смилостивятся над ней и пошлют им с мужем наследника.
Меж тем в её видении мальчонка, не оглядываясь на сестру, побежал к водам Ильмень озера, туда, где стояла привязанная к острому колышку лодка. Любава же осталась на берегу, с тоской глядя в след брату. Каким-то своим внутренним чутьём женщина поняла, что жизнь её дочери будет крепко-накрепко связана с Волхвом и Новгородом, в то время как сын свою долю искать будет в чужих краях. Что ж, на то он и мужчина. Меж тем картинки в воде стали быстро сменять одна другую. Вот её сын, уже возмужавший, плывёт куда-то на ладье вместе с изрядно поседевшим Олегом. Вот он же держит речь на площади какого-то незнакомого города. Вот рубится с недругами. Немного настораживало то, что ни её самой, ни Рюрика в этих видениях ни разу не было видно рядом с сыном, но княгиня не стала задумываться над этим.
