Ближе к полудню ноги сами принесли его к холму, склон которого сплошь был усыпан фиолетово-золотистыми цветами - перуницами, как называли их словене[8]. Слева от князя вилась хорошо утоптанная тропинка - не иначе, как кто-то часто бывал здесь и поднимался на самый верх. Не долго думая, Рюрик ступил на это проторенную кем-то дорожку. Поднявшись на самый верх, он остановился, поражённый невиданным доселе зрелищем, перед которым хотелось пасть на колени. На вершине холма раскинулась солнечная полянка, посреди которой поднимался, царапая ветвями небо, высокий, могучий дуб. Его стволу всемогущие боги придали вид огромного, в два человеческих роста идола. Ветви не скрывали его лица, и было видно, что глаза истукана устремлены в ту сторону, откуда каждое утро из подземного мира поднимается сияющий Хорс. Суровые черты лица полны мудрости и несокрушимой воли. Сильные руки сжимают рукоять огромного меча, остриё которого упиралось в подножие дуба. Изгибы и изломы коры складывались в замысловатый рисунок, напоминающий кольца кольчуги и вышивку одежды на теле бога. Голову нерукотворного идола, будто настоящие волосы, венчали седые мхи, а на том месте, где должна быть борода, кора бугрилась ярким золотистым пламенем. Именно по этим приметам Рюрик понял, что перед ним - воплощение Перуна, бога грозы и сражений.

У ног идола стояла большая каменная чаша для подношений. Приблизившись, князь увидел в ней остатки какой-то пищи, увядший венок из полевых цветов, маленькую лунницу, человечка, плетёного из соломы. Желая воздать должное грозному и сильному богу, Рюрик достал из котомки кусок хлеба, разломил его надвое, одну половину съел сам, а вторую положил в чашу. В ту же минуту с ветки дуба слетела чёрно-белая сорока и принялась клевать подношение.

- Твоя жертва принята, князь Рюрик, - произнёс сзади женский голос.

Рюрик обернулся и ничуть не удивился, обнаружив позади себя Ольгу. Кто ещё мог прийти на это удивительное, ни на одно другое не похожее капище, да к тому же неслышно подойти к бывалому воину?

- Откуда ты знаешь? Не уж то сам Перун нашептал?

Ольга слегка пожала плечами:

- Мы считаем, что сорока - священная птица, принадлежащая богу грозы. Если она склевала твой хлеб, значит, подношение угодно Перуну.

- Что ж, я рад, - улыбнулся князь. - Вижу, ты часто приходишь сюда.

- Да и не только я. Из Перыни[9] тоже часто приходят, - ответила девушка. Подойдя к дереву, она нежно погладила ствол и заглянула в глаза идолу. - Однако сегодня нет времени здесь засиживаться. Идём, дома нас гости заждались.

- Кто?

- Почём я знаю, - загадочно улыбнулась ведунья. - Ведь я ушла из дома ещё раньше тебя.

В который раз Ольга оказалась права. Едва ступив во двор, Рюрик увидел у коновязи двух красавцев-жеребцов. Одного - гнедого широкогрудова силача - князь хорошо знал. Этот боевой конь принадлежал Олегу. А вот грациозного, тонконогого коня белой масти варяг, кажись, видывал в конюшне своего родича Вадима. Но откуда он мог взяться здесь? Поднимаясь по ступеням, Рюрик и впрямь услышал голос Вадима.

Оба гостя сидели на лавках за столом и вовсю угощались тем, что сметливая хозяйка выставляла на стол. Старый Сварг расположился  у печи в сторонке, грея старые кости, а Ефанда, как и подобает хорошей хозяйке, обносила гостей мёдом и квасом. Едва Рюрик ступил на порог, Вадим махнул ему рукой, приглашая занять место рядом с собой. Боярин был весьма хорош собой - высокий, плечистый, хорошо сложенный витязь с ясным взором серых глаз и волосом цвета пшеницы мог покорить любую, даже самую взыскательную девку. С первого же взгляда было понятно, что он-то уж здесь частый гость. А пылкие, влюблённые взгляды, которые этот молодой и весьма гордый боярин бросал на Ефанду, делали понятным и то, ради чего (вернее, кого) он сюда зачастил. В сердце князя закралось неведомое ранее чувство: досада, смешанная с горечью и гневом. Будто Вадим пытается отнять у него что-то, на что не имеет никакого права, что принадлежит только ему, князю Рюрику, сыну Годослава из рода Белого сокола и словенской княжны Умилы, дочери мудрейшего князя Гостомысла. Однако, смирив собственную гордыню, Рюрик всё-таки присел на лавку.

Меж тем Вадим, уже изрядно захмелевший, не отрываясь, смотрел на Ефанду. Когда же она подошла к нему, чтобы наполнить кружку квасом, попытался взять её за руку, но девушка, ловко увернувшись, отошла к деду. Вадим проводил её горящим взором и обернулся к Олегу.

- Хороша у тебя сестра. И лицом красива, и статью, хозяйка добрая, разумна опять же. Всякий дом собою украсить может. Любой боярин за честь почтёт её в жёны взять. Слушай, Олег, - встрепенулся Вадим от новой мысли. - А отдай ты мне её в жёны. Казны много у меня, и она, и дети наши ни в чём нужды знать не будут. Рода-племени я высокого, да и ты в Новом граде не из последних будешь, самому князю первый друг. Ты только скажи, любое вено тебе уплачу, за эдакую девку ничего не жалко. Как, берёшь меня в зятья?

Если бы Вадим был менее пьян, он бы заметил, как напряглись все, кто присутствовал при этом разговоре. Сердце Рюрика, гулко ударившись о рёбра, испуганно замерло, а после затрепыхалось пойманной птицей. Горло будто сжала чья-то безжалостная рука. Захотелось вцепиться в глотку самоуверенному боярину, но князь не позволил даже единой жилке дрогнуть на своём лице. Сварг недовольно нахмурился, однако счёл нужным промолчать. Олегу же речи Вадима также явно пришлись не по вкусу: взгляд его стал жестче, а весёлая улыбка отчего-то теперь более напоминала звериный оскал.

- Что ж ты у меня-то спрашиваешь? - тихо проговорил он. - В семье и постарше меня есть.

Вадим вышел из-за стола и бухнулся на колени перед Сваргом.

- Дедушка Сварг, не прими за дерзость, выслушай меня. По нраву пришлась мне внучка твоя, Ефанда. Позволь сватов заслать в ваш дом, в жёны взять девушку. Сам знаешь, богат я и знатен, любое вено заплачу, какое скажешь. Будет и она, и дети её жить в доме моём, словно в Ирии небесном. И тебя не забудем, на золоте есть и пить будешь, только отдай мне Ефанду!

- Я внучку неволить не буду, - пожевав губами, ответил старый ведун. - Злато-серебро мне твоё без надобности, а помощь коли какая понадобится, так я и Олега попрошу. Поговори с Ефандой сам. Ежели не откажет, так шли сватов. Ну а на нет, сам знаешь, и суда нет.

Вадим смутился. Вообще-то следовало сначала с девушкой сговориться, а после уже свататься. Да не так, словно впопыхах, а соблюдая все обычаи, чтобы не обидеть будущих родичей или, того пуще, девушку. Но сказанного не воротишь, а потому Вадим глубоко вздохнул и оборотился к предполагаемой невесте.

- Прошу тебя, Ефанда, выслушай меня! Ты красивая девушка, хорошая хозяйка, ты достойна того, чтобы мужчина всю жизнь тебя носил на руках, не давая жёсткой земле коснуться твоих ног. Я готов молиться на тебя как на богиню до конца своих дней. Взамен же прошу тебя только об одном: согласись стать моей женой и хозяйкой в моём доме!

- Нет, боярин, и не проси! - сложив руки на груди, насмешливо ответила молодая ведунья.

- Это почему? - ошарашено спросил Вадим.

- Да потому. Ты, боярин, жену словно кобылу на торгу выбираешь: чтоб и красива, и умна, и статна была, чтоб хозяйка хорошая, да ещё желательно, чтоб и перед другими похвалиться можно было. За это и переплатить не жаль, потому и вено любое предлагаешь. Ты бы ещё зубы мои посмотрел, боярин, для полной уверенности. А то вдруг я здоровьем слаба? Не видать тебе тогда здоровых и крепких наследников. Так что благодарствуй за честь, боярин, но не про нас она.

Какое-то время в доме царила тишина. Вдруг, не выдержав, тихонько прыснула в кулак Ольга. Следом за ней усмехнулся Рюрик, захохотал Олег, ласково посмотрев на младшую внучку, улыбнулся Сварг. Вадим недоумённо оглянулся кругом, и губы его сложились в обиженную ухмылку.

- Красивая ты девка, Ефанда! - с досадой пробормотал он. - Красивая, хозяйственная... но глупая.

Это утверждение вызвало новый взрыв хохота, да такого громкого, что даже кони во дворе ответили ржанием. Наконец, поддавшись общему веселью, рассмеялся и Вадим.