— Хай эс-сала, — вскричал предводитель каравана, благочестивый шейх-аль-джемали [1],— становитесь на молитву! Настало время послеполуденного обращения к Аллаху».

Люди подошли, опустились на раскаленную солнцем землю и, пропуская сквозь пальцы скользящий песок, который в условиях пустыни служил заменой необходимой для ритуального омовения воды, стали осторожно растирать им лица. При этом они громко произносили слова первой суры [2]Корана:

Затем молящиеся склонились и обратили лица к Мекке. Они продолжали свое необычное омовение до тех пор, пока шейх не поднялся с колен, что явилось сигналом к окончанию священного действа.

Закон позволяет всем находящимся в пустыне мусульманам вершить обряд очищения с помощью песка, и такая снисходительность ничуть не умаляет их религиозного рвения. Жители пустыни не случайно называют ее «море песчаных капель»: в их сознании бесконечные просторы песка связаны со столь же бесконечными морскими водами.

Собственно говоря, пустыня, по которой двигался маленький караван, была не знаменитая Сахара и не Хамада [4], чьи гряды песчаных холмов действительно заставляют вспомнить волнующееся море, но все же непривычному путешественнику показалось бы нескончаемым это огромное желтое пространство, простиравшееся вокруг насколько хватало глаз. Ни дерева, ни куста, ни травинки — ничего кроме песка… И некуда скрыться от палящего солнца — разве что в тень какой-нибудь из тех испещренных трещинами зубчатых скал, что наподобие развалин древней крепости возвышаются то здесь, то там среди мрачной равнины.

Возле одной из таких скал и стоял сейчас лагерем наш караван, пережидая самое жаркое время дня: с одиннадцати часов утра до сакрального часа аль-аср. Это время сулит путешественникам удачу, и поэтому всякий мусульманин, в особенности житель пустыни, старается отправляться в дорогу именно в три часа пополудни. Только исключительные обстоятельства могут заставить его изменить этому обычаю, и если затем задуманное им предприятие ожидает не слишком благоприятный исход, причиной тому он неизменно считает именно их.

Караван был совсем небольшой: он состоял из шести человек, такого же количества ездовых, да еще пяти вьючных верблюдов. Пятеро из путешественников принадлежали к племени хомр-арабов [5], известных как очень ревностные мусульмане. То, что эта репутация была заслуженной, подтвердили слова, с которыми шейх обратился к четверым своим спутникам, когда они после молитвы поднялись с колен и направились к животным:

«Будь проклят этот пес-христианин», — процедил он сквозь зубы, бросив при этом полный ненависти взгляд на шестого путешественника, который сидел поодаль у самой скалы и потрошил маленькую птичку.

Внешне этот человек был полной противоположностью своим спутникам с их типичными для арабов острыми чертами лица, выразительными глазами и щуплыми фигурами. Увидев, что караван собирается трогаться, он поднялся во весь рост — высокий, широкоплечий, напоминающий своим богатырским сложением прусского гвардейца-кирасира. Волосы у него были светлые, как и густая окладистая борода, обрамлявшая его лицо. Он носил очки. Его глаза были голубого цвета, а черты лица полны необычайной для семита мягкости.

Он был одет так же, как и его товарищи-арабы: в светлый бурнус [6]с капюшоном. Но, когда он взобрался на своего верблюда и его бурнус приоткрылся спереди, стали видны высокие болотные сапога — редкость в этих краях. Из-за ремня чужеземца выглядывали рукоятки двух револьверов и ножа, а на его седле висели два ружья: одно легкое — для стрельбы по птицам, другое — потяжелее, для охоты на более крупных зверей.

— Мы пойдем дальше? — спросил шейх-аль-джемали на каирском диалекте.

— Да, если Абуль-арба-уюн ничего не имеет против, — вежливо ответил араб, тщетно стараясь придать своему лицу приветливое выражение.

«Абуль-арба-уюн» означало «Отец Четырех Глаз». Арабы любят давать чужеземцам, чьи имена им трудно запомнить и выговорить, прозвища, основанные на какой-нибудь наиболее бросающейся в глаза особенности внешнего облика или характера человека. В данном случае поводом для прозвища послужили очки, которые носил путешественник. Все эти имена начинаются со слов «абу», «бен» или «умм» и «бент», что означает «отец» или «сын» и, естественно, «мать» или «дочь». Так, существуют имена типа Отец Сабли — храбрый мужчина, Сын Разума — смышленый юноша, Мать Кус-куса — женщина, которая умеет вкусно готовить это блюдо. Дочь Беседы — болтливая девушка и т. д. Подобный обычай существует и в некоторых странах Запада, например, в Соединенных Штатах, где в состав таких прозвищ, как правило, входит слово Олд (старина) — такие имена распространены среди охотников в прериях.

— Когда мы достигнем Бахр-эль-Абьяда? [7]— поинтересовался чужеземец.

— Завтра, еще до наступления вечера, — отвечал шейх.

— А Фашоды [8]?

— Тогда же, ибо если так будет угодно Аллаху, мы выйдем к реке как раз в том месте, где стоит этот город.

— Прекрасно! Видите ли, я не очень хорошо знаю эту местность. Надеюсь, что вы ориентируетесь лучше меня, и мы не собьемся с дороги.

— Бени-хомр не могут сбиться с дороги. Они знают всю страну от Месопотамии до Сеннаара [9]и земли Вадди [10]. Отцу Четырех Глаз не о чем беспокоиться.

Шейх произнес эти слова очень уверенным тоном, но если бы его собеседник заметил взгляд, которым обменялись арабы, то у него возникли бы серьезные сомнения в том, что он вообще когда-либо доберется до Нила и до Фашоды. Однако он, ни о чем не подозревая, вновь обратился к шейху:

— А где мы сегодня заночуем? — спросил он на этот раз.

— В Бир-Аслане [11], около которого мы должны оказаться через час после захода солнца.

— Бир-Аслан? Опасное место, судя по названию? Там что, водятся львы?

— Сейчас уже нет. Но много лет назад «Господин с толстой головой» [12]поселился там вместе со своим семейством. Много людей и животных пали его жертвами, и все охотники, отправлявшиеся убивать его, возвращались назад израненные или вообще не возвращались. Аллах проклял его душу и души всех его предков и потомков. Но однажды туда пришел чужестранец из далекого Франкистана [13]. Он подсыпал яду в кусок мяса и оставил его вблизи источника. На другой день хищник лежал у воды мертвый, а самка и детеныши навсегда ушли из этого места, и только Аллах знает, где они теперь. С той поры возле источника больше не появлялось ни одного льва, но название «Источник Льва» за них сохранилось.