Смысл и значимость, которые любовь имеет для невротической личности, так разнятся в зависимости от типа принятого им решения, что мы не можем их обобщить. Но во все отношения невротика всегда вмешивается одно нарушение: глубоко укоренившееся чувство, что его полюбить невозможно. Я говорю здесь не о том, что он считает, что его не любит тот или другой человек, а о его убеждении, которое может доходить до бессознательной веры, что его не любит и не мог бы полюбить никто и никогда. О да, он может быть уверен, что другие любят его за внешность, голос, помощь или за половое удовлетворение, приносимое им. Но они не любят его самого, потому что это просто невозможно. Если действительность противоречит этому убеждению, он склонен отбрасывать ее свидетельства, на разном основании. Возможно, этот человек одинок, ищет, к кому бы прислониться, или склонен к благотворительности и т.п.
Но вместо того, чтобы взяться за эту проблему (если он ее осознает) прямо, он подходит к ней то с одного бока, то с другого, не замечая в этих подходах противоречия. С одной стороны, даже если он и не особенно заботится о любви, он склонен держаться за иллюзию, что когда-нибудь, где-нибудь да встретит «того» человека, который его полюбит. С другой стороны, он приобретает ту же установку, что и по отношению к уверенности в себе: он считает, что любят независимо от существующих достойных любви качеств. А поскольку он отделяет возможность полюбить его от личных качеств, он не видит возможности что-то изменить в этом плане в ходе своего развития. Поэтому он склонен к фатализму и считает то, что его не любят, загадочным, но непоколебимым фактом.
Смиренный тип легче всего осознает свое убеждение в том, что его невозможно любить, и, как мы видели, больше всех старается взрастить в себе приятные качества или, по крайней мере, их видимость. Но даже он, с его поглощающей заинтересованностью в любви, не приходит сам собой к вопросу: отчего же именно он так уж убежден в том, что его невозможно полюбить?
У этого убеждения есть три основных источника. Первый из них – ухудшение способности невротика любить самому. Эта способность ухудшается неизбежно, в силу всех тех факторов, которые мы обсуждали в этой главе: он слишком погружен в себя, слишком уязвим, слишком боится людей и т.д. Хотя связь между чувством, что ты достоин любви, и способностью любить самому достаточно часто признается интеллектуально, она имеет глубокий жизненный смысл для очень немногих из нас. Однако если наша способность к любви хорошо развита, нас не беспокоит вопрос, можно нас любить или нет. Не является тогда и вопросом решающей важности, на самом ли деле нас любят другие.
Второй источник убеждения невротика в том, что его невозможно любить, – его ненависть к себе и ее вынесение вовне. Пока он не принимает сам себя (считает себя на самом деле достойным ненависти или презрения), как он может поверить, что кто-то другой может его полюбить?
Эти два источника, мощных и всегда действующих при неврозе, отвечают за то, что невротика не так-то легко излечить от его чувства, что его невозможно любить. Мы видим его у пациента и можем изучать его последствия для любовной жизни. Но оно может ослабеть только в той степени, в какой ослабеет его источник.
Третий источник действует не так прямо, но его важно упомянуть по другой причине. Невротик ждет от любви больше, чем она, в лучшем случае, может дать (ждет «совершенной любви»), или ждет чего-то другого, что она может дать (например, любовь не освободит его от ненависти к себе). А потому, как бы его на самом деле ни любили, никакая любовь не выполнит его ожиданий, и он склонен чувствовать, что его не любят «по-настоящему».
Эти ожидания от любви могут быть самими различными. Вообще говоря, она призвана удовлетворить многие невротические потребности, часто сами по себе противоречивые, или, в случае смиренного типа – все его потребности. И тот факт, что любовь ставится на службу невротическим потребностям, делает ее не только желанной, но смертельно необходимой. Таким образом, мы находим в любовной жизни ту же несовместимость, которая существует по отношению к людям вообще: преувеличенная потребность в ней и сниженная способность к ней.
Возможно, было бы столь же неверно проводить четкое различие между любовью и сексом, как и слишком тесно связывать их (Фрейд). Однако поскольку при неврозе половое возбуждение или желание чаще отделено от чувства любви, чем связано с ним, я хочу сделать несколько особых замечаний по поводу роли сексуальности при неврозе. Естественные функции сексуальности – физическое удовлетворение и удовлетворение потребности в близости с другим человеком. Кроме того, половое функционирование человека повышает его уверенность в себе с разных сторон. Но при неврозе все эти функции расширяются и приобретают иную окраску. Половая активность начинает облегчать не только половое напряжение, но и многочисленные неполовые виды психических напряжений. Она служит проводником презрения к себе (при мазохизме) или средством отыграть самомучительство, унижая или мучая партнера сексуально (садистская практика). Это самый частый путь смягчения тревоги. Сам человек не осознает таких связей. Он может даже не осознавать, что испытывает особое напряжение или тревожится, а чувствовать только половое возбуждение или желание. Но при анализе мы можем точно проследить эти связи. Например, пациент подходит вплотную к восприятию ненависти к себе, и вдруг у него возникают планы или фантазии переспать с какой-то девушкой. Или же он говорит о какой-то своей слабости, которую глубоко презирает, и появляются садистские фантазии о том, как пытают кого-то более слабого, чем он.
Естественная функция сексуальности – установление близкого контакта с другим человеком, также часто приобретает преувеличенные пропорции. Про замкнувшихся в себе людей хорошо известно, что для них сексуальность может быть единственным мостиком к другому человеку, но роль ее не ограничивается тем, что она становится очевидной заменой человеческому общению. Мы увидим это, глядя на поспешность, с которой люди могут ринуться в половые отношения, не давая себе подумать, есть ли у них хоть что-нибудь общее, хоть какой-то шанс понравиться друг другу, понять друг друга. Конечно, есть вероятность, что эмоциональная близость сложится у них позже. Но чаще этого не происходит, потому что обычно первоначальный порыв сам по себе уже знак того, что у них слишком большие трудности в установлении хороших человеческих отношений.
Наконец, нормальна связь между сексуальностью и уверенностью в себе, а здесь возникает связь между сексуальностью и гордыней. Половое функционирование, привлекательность, желанность, выбор партнера, качество и разнообразие полового опыта – все это становится не предметом желаний или удовольствия, а предметом гордости. Чем больше личный фактор в любви слабеет, а половой усиливается, тем больше бессознательная озабоченность по поводу возможности любви к себе сменяется озабоченностью своей привлекательностью.*
* См. обсуждение презрения к себе в главе 5.
Эти расширенные функции, которые приобретает сексуальность при неврозе, не обязательно ведут к усиленной, по сравнению с относительно здоровым человеком, половой активности. Может произойти и это, но они могут также повести к усилению запретов. Сравнение со здоровым человеком вообще трудно провести, поскольку даже в «норме» существует масса различий: по половой возбудимости, по силе и частоте сексуальных желаний, по формам полового самовыражения. Но все же есть одно значительное различие. Мы говорили о нем в связи с воображением:* сексуальность ставится на службу невротическим потребностям. По этой причине она часто приобретает не подобающую ей важность, в смысле заимствования значимости из несексуальных источников. Хуже того, по той же причине половые функции легко нарушаются. Тут и страхи, тут и ворох запретов, тут же замешивается и проблема гомосексуальности, и перверсии. Наконец, поскольку половая активность (включая мастурбацию и фантазии) и особенности ее формы определяются (или, по крайней мере, отчасти определяются) невротическими потребностями или запретами, она часто делается компульсивной. Все эти факторы могут привести к тому, что невротический пациент начинает вступать в половые отношения не потому, что он этого хочет, а потому что Надо угодить партнеру; потому что Надо получить знак, что его хотят или любят; потому что Надо успокоить какую-то тревогу; потому что Надо доказать свою власть или потенцию и т.п. Половые отношения, другими словами, меньше определяются реальными желаниями и чувствами, чем влечением к удовлетворению каких-то компульсивных потребностей. Даже если не возникает никакого намерения унизить его, партнер перестает быть личностью и становится сексуальным «объектом» (Фрейд).**
