У всех городов в Англии есть своя история. Когда-нибудь я разузнаю историю Разочарованного дола.

Ближе всего эта репортерша подобралась к раскрытию нашей городской легенды, когда попросила (семидесяти шестилетнего телом, но молодого душой) мистера Роджера Стима, поведать мне тайну нашего городка. Он доверительно сообщил, что полагает, тайна Разочарованного дола заключается в том, что город получает высокий доход с продажи шерсти овец, которые пасутся на здешних пастбищах. Похоже, я выглядела слегка разочарованной, потому что он, какое-то время пристально смотрел на меня, а потом сказал: — Уважайте овец, юная леди, — и на этом интервью закончилось. Поэтому в нашем городке Котсуолдс — "Мир шерсти" — много шерсти и никаких тайн. Что абсолютно нелепо. Упоминание о Разочарованном доле датируется еще 1400 годом. А шестьсот лет не проходят просто так, чтобы кто-нибудь да ни вытворил что-нибудь мерзкое.

Линбёрны являются семьей-основателем города, а мы все знаем, чем обычно занимаются феодалы. Грабят крестьян, сжигают их скромные лачуги. Охотятся на лис. Список можно продолжать бесконечно.

У Линбёрнов, наверняка, имеется какая-то "темная тайна". Про них даже песенка есть для игры в скакалку. Может кому-то она и не покажется "темной", тогда припомните, что "Хоровод вокруг Рози" веселый детский стишок про чуму. В Разочарованном доле поют вот такую песню:

Даже песня говорит о тайне.

Однако, за всю свою жизнь, эта бесстрашная репортер знавала только одного Линбёрна в Ауример Хауз — это Мэриголд Линбёрн (ныне покойная). Я далека от того, чтобы говорить плохо о мертвых, но невозможно отрицать, что миссис Линбёрн была большой затворницей. До такой степени, что в некоторых любопытствующих детишек летели её ходули.

На сегодняшний день, после семнадцати лет, проведенных в Америке, в Разочарованный дол вернулись дочери Мэриголд Линбёрн. Если у их семьи и есть какие-то темные секреты, то будьте уверены, дорогие мои читатели, я их раскрою.

Кэми прекратила печатать и уставилась на экран. Она не была уверена, верный ли тон выбрала для своей статьи. Наверное, серьезная журналистка не должна отпускать столько шуточек, но каждый раз, когда Кэми садилась за комп, шутки и остроты, будто уже прятались за клавишами клавиатуры и ждали подходящего момента, чтобы набросится на неё.

Кэми не сомневалась, что у Линбёрнов была какая-та история. Они уехали еще до её рождения, но всю свою жизнь она только и слышала, "вот бы тот-то выздоровел" или "вот бы буря обошла стороной долину", и тут же добавлялось, "но Линбёрнов нет". Как только она прознала об их возвращении, то целое лето только и занималась тем, что расспрашивала всех в городке о них. Но люди шикали на неё, будто боялись, что Линбёрны могли подслушать. Даже собственная мать Кэми постоянно её прерывала, причем голос у неё был в равной степени строгим и испуганным за дочь, которая вела себя крайне неуважительно.

Кэми опять поглядела на экран. Она не могла придумать другого названия статьи, кроме как "Линбёрны вернулись". В чем винила самих Линбёрнов, из-за их фамилии и "вернулись", потому что рифмовалось с "очнулись". Так же она обвиняла детей, которые бегали по лесу, около её сада: сегодня они издавали какие-то звуки, очень напоминающие вой. И казалось, что не будет ни конца, ни края этому шуму, от которого чуть ли не лопались барабанные перепонки, а в висках начинало пульсировать.

Кэми вскочила со стула и выбежала из спальни. Она забарабанила ступнями, сбегая вниз по узкой скрипучей лестнице, и выбежала в ночь на площадку, тронутую серебром, которая была её садом. Темный изгиб леса был усеян огоньками Разочарованного дола, словно темная ладонь звездочками. На другом конце леса, высоко над городом, стоял Ауример Хауз, колокольня которого, напоминала палец скелета, упирающегося прямо в небеса. Ауример Хауз был выстроен в то же время, когда Линбёрны основали город, и они жили там поколение за поколением, будучи владельцами всего, что охватывал взор. Особняк в Разочарованном доле виден был отовсюду, его окна напоминали пытливые глаза, которые пристально наблюдали за всем происходящим вокруг. Кэми всегда ловила себя на том, что и сама наблюдает за ними в ответ.

Впервые Кэми видела, чтобы во всех окнах горел свет, сияющий золотом.

Наконец, Линбёрны были дома.

Вдруг раздался очень громкий и протяжный вой, от которого у Кэми по спине пробежали мурашки, и она побежала к садовой калитке, где остановилась, чтобы вглядеться в темноту. Потом вой оборвался. Больше не было слышно ничего, кроме ночного ветра, успокаивающего Кэми, пробегая холодными струями по её волосам, как будто это был всего лишь плохой сон. Кэми попыталась мысленно успокоиться.

"Что случилось?" — спросил голос у Кэми в голове, её окружила его обеспокоенность. Она на мгновение почувствовала тепло, несмотря на ветер.

"Ничего не случилось", — ответила Кэми.

Она почувствовала, что присутствие Джареда ускользает от неё, пока она оставалась какое-то время стоять в саду, залитом лунным светом, слушая тишину леса. Затем она вернулась в дом, чтобы закончить свою статью. Она еще ничего так и не рассказала Анджеле о газете.

Кэми слышала голос у себя в голове всю свою жизнь. Когда ей было восемь лет, люди считали милым, что у неё был воображаемый друг. Теперь, когда ей было семнадцать, все сильно изменилось. Кэми привыкла, что люди считают её чокнутой.

— Ты чокнутая, — сказала её лучшая подруга, Анджела, когда за пять минут до начала их первого учебного дня прозвенел звонок.

Анджела переехала из Лондона в Разочарованный дол, когда Кэми было двенадцать. Время оказалось, что ни на есть, самым подходящим, потому что её первая лучшая подруга, Никола Прендергаст, только что её бросила, потому что Кэми была слишком странной.

— Такое во все времена говорят о великих провидцах, — проинформировала её Кэми, спеша по коридору, стараясь идти в ногу с длинноногой широкошагающей Анджелой.

— А знаешь, кто еще так говорит? — требовательно спросила Анджела. — Все сумасшедшие. — Она одарила Кэми, взглядом, который говорил, что бы Кэми перестала ей докучать.

При обычных обстоятельствах, это бы не обеспокоило её. Анджела всегда смотрела на людей с таким выражением, но Кэми обычно, все равно, удавалось уговорить её, сделать то, что хотелось Кэми. Но Кэми никогда ничего так не сильно не хотелось.

— Прошлым летом, когда мы добровольно отправились в качестве помощниц в крикетный лагерь…

— Когда ты нас записала добровольцами, не спросив меня, да, — сказала Анджела.

Кэми не стала заострять внимание на этой мелочи.

— Помнишь, как я предложила детям вести дневники, которые превратились в разоблачение изнаночной стороны крикетного лагеря?

— Считаю, что такое невозможно забыть, — сказала ей Анджела.

— А помнишь, как в прошлом году, когда я начала ходатайствовать, чтобы мисс Маккензи уволили, а она гонялась за мной по полю, размахивая хоккейной клюшкой, и мы должны были выступить перед Советом школы?