Даша припала ухом к двери и услышала, как в замке кабинета повернулся ключ. Ее заперли.

Комиссар Арицци мирно курил и любовался, как в воде играют солнечные зайчики. Вода плескалась прямо за окном – при желании ее можно было зачерпнуть рукой, перегнувшись через подоконник. Неделю назад он перевелся в другое отделение полиции и теперь блаженствовал – его дом оказался совсем рядом, и он мог ходить туда обедать.

Это сослужило ему хорошую службу – Фульвию все чаще можно было застать дома. Сегодня он видел, как она играла с малышом. Мелочь, обычное дело! Но ему было приятно это видеть, приятно смотреть на смеющуюся Фульвию, на ее рыжие волосы, которые дергал малыш. За последний месяц она посвежела, стала немного полнее и как будто спокойнее.

Арицци все это очень нравилось, но он не мог понять причины такой перемены в жене. «В сущности, зачем искать причину?» – лениво думал комиссар, стряхивая пепел за окно. Он с интересом смотрел, как пепел, падая в воду, темнеет и превращается в маленький черный комочек.

«В сущности, зачем все портить? Раз все наладилось, значит, для того были причины. Глупо тревожить женщину, если она успокоилась. Да к тому же ей может не понравиться, что я интересуюсь такими вещами. Все в порядке, а это главное! Если так продержится еще неделю, приглашу ее мать в гости. Пусть лучше она ездит к нам, чем Фульвия к ней».

Блаженные мечты Арицци прервал телефонный звонок. Он взял трубку и несколько раздраженно сказал:

– Алло! – Комиссар не любил, когда его беспокоили незадолго до конца дежурства. Это всегда грозило задержкой, а задерживаться он не хотел, особенно в последнее время. Миновала та пора, когда служебный кабинет казался ему уютнее, чем собственный дом. Теперь он все чаще мечтал об отставке или о более спокойной профессии.

Ему звонил Нино. После перевода Арицци он никак не мог успокоиться, звонил каждый день, словно для него разлука с комиссаром была невыносимой. Арицци же звонки бывшего сослуживца раздражали, вызывая неприятные воспоминания об инциденте с Фульвией.

– Комиссар? – Нино, казалось, переполняли родственные чувства. – Ты не занят?

– Да как тебе сказать, дружок, – пробормотал тот. – Я тут раздумывал, не стоит ли мне попросить у начальства повышения и перевода для тебя. Ты гниешь заживо в Венеции. Этот город не для твоего размаха. Что ты мне звонишь?

– Ох, комиссар… – Нино вздохнул. – Спасибо, что ты думал обо мне, да только это невозможно. Мне дали такого волка!

– Что ты говоришь? – оживился Арицци. Ему было чрезвычайно интересно услышать от Нино отзыв о его новом начальнике.

Этого комиссара, который пришел на место Арицци, звали Таджио Андзотто. Нрав у него был крутой, самолюбие непомерное, а лицо – зверское. Видимо, предки его добывали себе пропитание, встречая в темных переулках незадачливых кавалеров, выходящих из игорных домов с карманами, полными золота.

Но Таджио Андзотто делал себе карьеру иначе. Он прославился тем, что нещадно муштровал подчиненных, невыносимо долго и тщательно разбирал каждое дело, даже самое незначительное, и пользовался любой возможностью, чтобы выказать свою личную храбрость.

Арицци, задумав перевестись в другой район, долго выбирал и выбрал его. Андзотто же с восторгом согласился перевестись на это место. Он давно мечтал показать себя в центре.

Арицци же переехал в более спокойный квартал. На новом месте его больше всего грела мысль о том, что Нино сейчас вертится, как на раскаленной сковороде. Он исполнил свое намерение и отомстил Нино, как мог.

«Убивать его было бы глупо! – пожимал он плечами, каждый раз кладя трубку после разговора с ним. – А оскорбить – мелко. Андзотто будет моим ангелом смерти. Нино либо уедет из Венеции, либо утопится в канале, и выберет самый вонючий. Такой же, как его совесть».

Пока Арицци злорадствовал, Нино смиренно жаловался:

– Это ужасно, комиссар, этот человек ненормальный! Он сделал мне выговор за непришитую пуговицу. Боже мой, когда мне ее пришивать, если я целый день мотался по его глупым поручениям!

– Как, Нино, ты носишь форму?! – изумился комиссар. – С каких же пор?

– С тех самых, как он пришел на твое место, друг, – мрачно ответил Нино. – Это чудовище, у него черная душа, такого я еще не видел! Мне вчера даже некогда было пожрать, клянусь, даже пиццу не мог съесть! Он насмотрелся фильмов про полицию, чтоб ему лопнуть!

«Хорошо его разобрало! – с удовлетворением подумал Арицци. – В сущности, даже к лучшему, что он мне звонит! Все-таки испытываю какое-то моральное удовлетворение… А то и месть не была бы местью…» И сочувственно спросил:

– Так скверно, да? Что же он, совсем неподступный? Поищи к нему подход, дружок! К каждому человеку можно найти подход!

– К нему – нельзя, потому что это не человек! – Нино в своих претензиях к Андзотто дошел до крайности. – У него просто нет души, комиссар. Таких надо сразу убивать. Я просидел в катере на ветру, без куртки, целый день и не мог уйти, потому что этот негодяй опрашивал в доме каких-то, видите ли, свидетелей! А на меня глазели мальчишки и показывали мне свои грязные задницы! Честное слово, комиссар, никогда я еще не чувствовал себя настолько полицейским, как вчера. Это было просто ужасно!

– Постой-постой… – Арицци искренне развеселился. Ему уже не было досадно, что Нино позвонил в конце дежурства. Он закурил другую сигарету и сощуренными смеющимися глазами стал смотреть в окно, одновременно разговаривая. – Почему ты был без куртки? Он что, и куртку у тебя отобрал?

– Нет же, комиссар… – Голос Нино звучал так, словно он сомневался в умственных способностях Арицци. – Куртку я снял сам, она ведь форменная. Я надеялся, что так не буду бросаться в глаза, но нет! В результате на меня напал жуткий насморк. Сейчас я принял две таблетки аспирина, но он все равно меня не отпустил…

– Аспирин или насморк?

– Тот, чье имя я не хочу называть вслух! – злобно ответил Нино. – Андзотто! Он хочет, чтоб я сдох. Комиссар, скоро я не выдержу и пошлю его ко всем чертям! Тогда меня вышибут из полиции, и пусть!

– Что ты говоришь? – Арицци не верил своему счастью. – Куда же ты тогда денешь свой ум и свою силу? Пойдешь в актеры?

– Шутишь, комиссар, – обиделся Нино. – Найду себе занятие получше, и прежде всего уеду отсюда.

Арицци благостно вздохнул. Это было даже больше, чем он ожидал. Теперь он чувствовал даже какую-то симпатию к Нино.

«Как-никак мы с ним неплохо работали вместе, пока не случилась эта нелепая история… Бедный парень!»

И еще он подумал, что Фульвии никогда не расскажет, как вынудил бедного парня уехать из Венеции.

«Забыто и кончено! Скоро его тут не будет…»

Комиссар сам себе не признавался, что все еще ревновал и готов был оборвать телефонный провод в своей квартире, чтобы в его отсутствие Нино не позвонил жене. Но это была бы глупость, недостойная мужчины.

– Тебе чертовски не повезло, что и говорить. Если бы я знал, что так получится, еще подумал бы, прежде чем переводиться… А что вы расследуете? Убийство?

Он решил поговорить из вежливости еще пару минут и отправляться домой. Нино же принял его интерес за чистую монету и возбужденно заговорил:

– Непонятно, комиссар! То ли убийство, то ли самоубийство.

– Что ж, обычное дело. В таких случаях можно заключить пари. Ставлю на то, что это самоубийство.

– А я думаю, что убийство, – возразил Нино. – Комиссар, да ты ведь знал того парня! Помнишь уборщика из мастерской Джакометти?

– Что-то помню, – нехотя признал комиссар. Все, что относилось к тому периоду его жизни, он не слишком любил вспоминать. – Кажется, Серджо. Такой доходяга, он?

– Да, комиссар. Тот страшный доходяга. Он был наркоман и здорово причастился в последнее время. Слопал столько, что не каждому под силу.

– Скатертью дорога, – отозвался Арицци. – От этого и помер?

– Не совсем так. Его нашли на Канале-Гранде. Красовался прямо на фарватере. Портил весь вид. Ну и парочка ссадин на руках, словно он дрался, и еще рассечена скула. Так что его могли и столкнуть. Никто ничего не видел, никто ничего не знает. Так что я стою за убийство.