— Когда ты наденешь костюм, в котором она танцевала Жизель, зрители подумают, будто перед ними призрак.

Лаури широко распахнула глаза. Максим невозмутимо улыбнулся.

— Да, тот самый костюм, в котором она изображена на этом портрете. Сохранился даже венок из листьев и цветов. Это поможет тебе… э-э-э… чувствовать себя не такой одинокой?

После этих слов он отвернулся и попросил слугу принести им птицу на первое. Лаури обулась, сняла жакет и скользнула в ванную, чтобы привести себя в порядок. Максим тем временем зажег свечи и выключил лампы. Запах цветов, казалось, усилился — то были бордовые оранжерейные розы, такие же чувственные, как и их аромат.

— Прелестные цветы. — Лаури снова подумала, что Максим, наверное, ждал кого-то — возможно, Венетту, — но по какой-то причине гость не смог приехать. Лаури изучала хозяина из-под густых ресниц, отметив его странную улыбку и опасный огонек в темных глазах, когда он бросил взгляд на розы, только что похваленные ею. Думал ли он о том, что они пропали зря?

Розы как женщины, — усмехнулся он. — Меняясь с каждым часом, они милее при свечах, нежели при солнечном свете. — Максим налил вино в бокалы из венецианского стекла, запомнившиеся Лаури с прошлого посещения башни. Она окинула быстрым взглядом овальную комнату с тускло блестевшими полированным деревом стенами, с книгами и с глазами Травиллы, наблюдавшими за ними с портрета. Все здесь располагало к отдыху, однако Лаури не могла расслабиться, она чувствовала напряжение, повисшее в воздухе, — такое же явное, как мерцание свечей между ней и Максимом.

Перед ней поставили блюдо с соблазнительными кусочками рыбы под винным соусом.

— За скорейшее выздоровление, твоей тетушки! — Максим поднял свой бокал. — Уверен, мыслями она будет с тобой, даже если не сможет сама присутствовать на премьере в «Фениксе» на следующей неделе. Сердце Лаури замерло.

— На следующей неделе? — через секунду переспросила она, глотнув для храбрости вина.

— Не убивайся так, если миссис Доналдсон не приедет в Венецию. — Максим поймал ее взгляд и ободряюще улыбнулся. — Тебя поддержит Лонца, да и я ни на шаг не отойду из-за кулис.

— Как Свенгали? — нервно улыбнулась Лаури.

— Нет, — охрипшим голосом неожиданно возразил Максим. — Я никогда не обманывал тебя, чтобы ты ни делала. Я только пытался проявить то, что в тебе уже есть. Дитя, неужели ты еще не поняла этого?

— Я все поняла давным-давно, — вздохнула она, немного сбитая с толку его непонятыми словами.

— Что ты имеешь в виду? — Он настороженно посмотрел на нее. — Что ты поняла?

— То, что вы всегда хотели дать миру вторую Травиллу. — Лаури мрачно уставилась в свою тарелку. — Очень надеюсь, синьор, что оправдаю ваши надежды.

Максим молчал, и Лаури наконец осмелилась взглянуть на него. Он вертел в длинных смуглых пальцах пустой бокал, и странная усмешка играла на его губах.

— Пообещай мне, — попросил он, — что навсегда останешься такой простой и безыскусной, как сейчас.

С легкостью, — невесело улыбнулась Лаури, теребя в пальцах упавший розовый лепесток. — Гадкому утенку не так-то легко превратиться в прекрасного лебедя, синьор.

— Кстати, о лебедях, — загадочно улыбнулся Максим. — Лоренцо как раз приготовил нам одного.

— Я не верю вам, — выдохнула Лаури. — Какая дикость!

— Лучше бы тебе не говорить этого Лоренцо, — откровенно смеялся Максим. — Он очень гордится этой птицей — такой белой, с клубнично-красным клювом. Лоренцо клялся, что блюдо — пальчики оближешь!

— Я не буду есть, — заявила Лаури и с опаской покосилась на Лоренцо, когда тот подал традиционное жаркое с картофелем и другими овощами, тушенными в соусе.

Максим посмеивался, словно задумал какую-то шутку. В конце концов венецианец не выдержал и что-то приказал слуге по-итальянски. Лоренцо поставил перед Лаури тарелку, затем торопливо вышел и вернулся, торжественно держа перед собой блюдо с лебедем, сделанным из ванильного и клубничного мороженого. Гордая птица плыла по озеру из виноградного желе.

— Лоренцо сделал его специально для тебя, — пояснил Максим.

— Для меня? — Лаури изумленно посмотрела на него, потом на Лоренцо и, наконец, на алые розы. На мгновение девушке показалось, будто она задыхается в их аромате, но тут же с легким вздохом Лаури вернулась к реальности. — Это очень милый лебедь, Лоренцо, — улыбнулась она. — Даже грустно его есть.

— Будет еще более грустно, если мы позволим этому шедевру растаять, — заметил Максим. — Нельзя сохранить радугу, звуки музыки или лебедя, сделанного из мороженого, дитя мое. Когда ты станешь старше, то научишься любить и отпускать.

Лоренцо вышел из комнаты, осторожно унося лебедя в холодильник до десерта.

— А вы уже научились, синьор? — решилась спросить Лаури. — Любить — и отпускать?

— Если бы, — почти серьезно ответил он. — Нельзя все время хвататься за счастье, это все равно что пытаться удержать в кулаке воду или луч солнца. Они просто утекают сквозь пальцы… но вернемся же к нашей телятине, пока она не остыла.

Лаури склонилась над тарелкой и послушно принялась за еду. Теперь она уже не видела глаз собеседника, однако слишком хорошо помнила их. «Я могу любить и отпустить», — прочла она в его взгляде. Значило ли это, что Максим считал, будто Венетта не найдет в себе сил справиться со своими воспоминаниями? Что она не сможет стать свободной и полюбить снова?

— Телятина изумительна — еще немного вина, Лаурина? — Максим вопросительно взглянул на гостью.

— Нет, у меня осталась половина бокала, синьор.

— Тогда допей его поскорее.

— Хорошо, — отозвалась девушка, вновь подчиняясь ему. «Лаурина» — так ее называла Венетта.

Они разделались с ванильно-клубничным лебедем, после чего послушали романтические фортепьянные сонаты. После этого Максим решил, что балерине давно пора ложиться, и проводил ее в другую половину палаццо. Когда Максим открыл дверь, ветерок прикоснулся к лицу Лаури, и она содрогнулась. Ощущение было такое, будто ледяные пальцы притронулись к ее коже, поэтому она инстинктивно отпрянула к Максиму.

— Что случилось? — От его дыхания чуть шевельнулись волосы.

— О, — Лаури нервно засмеялась, — мне порой кажется, будто в палаццо обитают призраки.

— Все старые дома населены привидениями, — В тусклом свете настенных фонарей Максим развернул Лаури к себе и внимательно вгляделся в ее бледное перепуганное лицо. — Как странны люди, как суеверны и уязвимы, — пробормотал он. — Мышь заскребется в темноте — а мы уже слышим шаги. По каменному полу дунул сквозняк, а нам уже кажется, будто это шорох шелковых юбок средневековой леди. Я сам слышал столько таинственных звуков.

Они неотъемлемая часть любого венецианского палаццо на воде, и уверяю тебя: это все шутки твоего богатого воображения.

— Конечно. — Лаури отодвинулась от него, высвободив тонкое запястье. — Спокойной ночи, синьор.

— Спокойной ночи, синьорина. — Он поднес ее руки к губам и поцеловал каждую. — Ты не поедешь завтра на репетицию вместе со всеми, потому что я хочу, чтобы ты привыкла к новым пуантам. Не забыла бальзам?

— Он у меня в кармане, — с улыбкой ответила она. Это так похоже на него — целовать ей руки и одновременно беспокоиться о ее бесценных для балета ногах. — Спасибо вам за него. Мне уже немного лучше.

— Рад это слышать — а теперь иди и ложись спать.

Она переступила через порог и на мгновение оглянулась. Высокий и смуглый Максим стоял у подножия своей башни, и, может, причиной была игра теней, но он показался ей очень одиноким.