Так вот, в конце позапрошлого лета Сэнди начала вести себя в супружеской постели заметно иначе. Вернее, поначалу она все еще молчала, только стала раскованной, иногда даже улыбалась или бормотала что-то, когда он ласкал ее.

Постепенно, день ото дня, она расцветала и к Рождеству уже не лежала в постели словно бревно, а подлаживалась под амплитуду его движений, шепча его имя и явно стремясь к кульминации, но все еще не достигая ее. Шаг за шагом Сэнди освобождалась от скованности, пока наконец 7 апреля прошлого года, в ночь, которую Нед никогда не забудет, она впервые испытала оргазм. Это была каденция такой потрясающей мощи, что Нед сперва даже испугался; потом она рыдала от счастья и прижималась к нему, исполненная благодарности, любви и веры, и он тоже плакал.

Нед подумал, что долгожданный прорыв дремавших в ней чувств облегчит их разговор по душам, но она решительно воспротивилась его попытке возобновить его: «Прошлое пусть остается в прошлом, Нед. Не надо его будоражить. Иначе оно снова затянет меня в свою трясину...» В течение минувшей весны, лета и осени Сэнди все чаще получала удовлетворение, пока наконец в сентябре не стала достигать оргазма почти каждый раз. А три недели назад, на Рождество, стало ясно, что она не только созрела сексуально, но и в корне пересмотрела отношение к самой себе.

Сэнди начала проявлять интерес и к вождению автомобиля, занятию, еще недавно для нее даже более нудному, чем любовь. Поначалу она выразила желание вести машину по пути на работу, а потом пристрастилась и к сольным автомобильным прогулкам. Стоя у окна и наблюдая, как выпущенная им из клетки птичка улетает, Нед всякий раз вместе с радостью испытывал и смутное беспокойство, которому не находил объяснения.

И только под Новый год, когда это томление уже переродилось в тревогу, он наконец понял, что просто боится, как бы Сэнди навсегда не упорхнула от него.

И не исключено, что именно с этим незнакомцем, с которым она так увлеченно теперь болтала.

«Видимо, я сгущаю краски, — думал Нед, выкладывая гамбургеры на сковородку. — Да нет же, все это ерунда, банальная ревность».

Но тем не менее продолжал нервничать.

Когда гамбургеры были готовы для Блоков и их гостя, все другие посетители уже покинули гриль-бар. Пока Сэнди подавала на стол аппетитное кушанье, Фэй заперла дверь и включила на табло надпись «ЗАКРЫТО», хотя не было еще и десяти часов.

Нед тоже подсел к ним за стол, чтобы получше разглядеть незнакомца и не дать ему ухлестывать за Сэнди. К своему изумлению, он увидел перед собой две открытые бутылки пива, хотя он почти не пил, да и Сэнди тоже.

— Глоток-другой тебе не повредит, — многозначительно сказала Сэнди. — А может статься, и пара бутылок.

Как выяснилось, незнакомца звали Доминик Корвейсис. Он рассказывал такие потрясающие вещи, что у Неда пропали все подозрения насчет предполагаемой неверности жены. А когда после Корвейсиса своими переживаниями поделились Эрни и Фэй, Нед не выдержал и вмешался в разговор:

— Но я точно помню, что нас эвакуировали! Мы тогда еще устроили себе в вагончике нечто вроде отпуска: три дня смотрели телевизор, читали книги...

— Вам это просто внушили, — улыбнулся Корвейсис. — Кто еще может подтвердить, что вас не было в мотеле? К вам заходили соседи?

— Да у нас, в общем-то, и нет никаких соседей, — растерялся Нед. — Мы живем на окраине поселка.

— Нед, — перебила мужа Сэнди, — им интересно знать, не случилось ли с нами за это время что-либо не совсем обычное.

Нед лишь посмотрел ей в глаза, и она без всяких слов поняла, что ей нужно самой решить, рассказывать о случившемся или нет.

— В ту ночь вы оба были в мотеле, — сказал Корвейсис. — Я ужинал в баре, и как раз тогда-то все и началось, и вы участвовали во всех этих событиях. Только потом у вас, как и у других, украли память.

При мысли о том, что кто-то манипулировал с его памятью, Нед поежился и, чтобы как-то отвлечься, начал рассматривать лежащие на столе цветные снимки, сделанные «Полариодом», особенно тот, где был Корвейсис с остекленелым взглядом.

— Послушай, милочка, — обратилась Фэй к Сэнди, — мы с Эрни не слепые. Не хочу тебя смущать или принуждать, но если перемены, случившиеся с тобой, каким-то образом связаны со всей этой чертовщиной, ты должна нам все рассказать.

Сэнди сжала ладонь Неда, и ему стало стыдно за свою ревность и глупые подозрения. Не поднимая глаз от бутылки с пивом, она сказала:

— Почти всю жизнь я была о себе крайне низкого мнения, и я сейчас объясню вам, почему так случилось. Вы должны знать, как тяжело мне жилось в детстве и сколько сделал для меня Нед, чтобы я наконец поверила в себя, и какое это чудо, что я начала себя уважать. — Выпалив все это, она перевела дух, еще крепче сжала руку мужа и продолжала: — Он начал ухаживать за мной почти девять лет назад — первый мужчина, который вел себя со мной как с дамой. Он женился на мне, зная, что внутри я вся скована, исковеркана и стянута мертвыми узлами, и восемь лет лечил и пестовал мою душу. Он думал, я ничего не вижу и не понимаю, но я...

Ее голос сел, и она отхлебнула пива, чтобы успокоиться.

Нед от потрясения онемел.

— Дело в том, — продолжала исповедоваться Сэнди, — дело в том, что случившееся позапрошлым летом на самом деле каким-то образом воздействовало на меня. Но, если бы Нед не заботился обо мне все эти годы, у меня никогда не появился бы шанс перемениться.

У Неда перехватило дыхание и заколотилось сердце от этих слов, исполненных любви и признательности.

Бросив на него взгляд, Сэнди вновь уставилась на пивную бутылку и начала рассказывать о своем кошмарном детстве. Подробности издевательств, чинимых ее папашей, она опустила, но поведала, не без смущения, о том, что испытала в Лас-Вегасе, куда он отвозил ее время от времени в распоряжение мерзкого сводника. Все были потрясены услышанным, а Нед обнял и прижал Сэнди к груди, когда она закончила свой драматический рассказ. Он был поражен силой ее воли и отныне полюбил жену еще сильнее.

Всем требовалось еще пиво. Нед сходил и принес из холодильника пять бутылок «Дос Эквиса».

— Но это переворачивает все с ног на голову, — недоуменно покачал головой Корвейсис. — Если исходить, конечно, из того, что на всех нас случившееся произвело совершенно иной эффект. Я в некотором роде тоже извлек из этого выгоду, потому что выбрался из своей скорлупы. Но Эрни, доктор Вайс, Ломак — ведь все они испытывали ужас, их мучили кошмары. Как же объяснить положительное воздействие этого происшествия на Сэнди? Вы на самом деле не испытываете никакого страха, Сэнди?

— Никакого, — подтвердила она.

Все это время Эрни сидел ссутулившись и опустив голову, словно бы ожидая внезапного нападения сзади. Теперь же, сжав рукой бутылку пива, он распрямил спину и слегка расслабился.

— Верно, — откликнулся он. — Я начал бояться темноты именно после того загадочного происшествия. Но помните, я говорил вам о том месте, что неподалеку отсюда, всего в четверти мили? Не сомневаюсь, что там произошло что-то жуткое и, видимо, имеющее прямое отношение к промыванию мозгов. Когда я оказываюсь рядом с тем местом, я испытываю нечто большее, чем страх. У меня колотится сердце, я сразу возбуждаюсь, но это какое-то странное возбуждение, к чувству страха примешиваются и другие эмоции.

— Мне кажется, это то же самое место, куда меня невольно тянет, когда я выезжаю покататься на машине, — сказала Сэнди.

— Я так и знал! — обрадовался Эрни. — Когда мы утром возвращались из аэропорта, я подумал: «Сэнди тоже чувствует это проклятое место!» Ты еще снизила там скорость, верно?

— А что именно ты ощущаешь, проезжая мимо этого заколдованного места, Сэнди? — спросила Фэй.

— Покой, — с теплой улыбкой произнесла Сэнди. — Мне там очень спокойно. Это трудно объяснить. Понимаете, мне кажется, что от камней и деревьев там исходит спокойствие, все дышит гармонией...

— А мне там совсем не спокойно, — передернул плечами Эрни. — Я испытываю страх и лихорадочное возбуждение, какое-то неестественное предчувствие потрясающего открытия. Оно и влечет меня к себе, и до смерти пугает.