Собравшиеся в кают-компании сосредоточенно внимали доктору Рошу. Этот маленький человечек в помятом костюме с обманчиво ласковым выражением лица умел вкладывать немалую страстность в свои речи, когда подвертывался удобный случай.

Фактически сам термин «гнотобиоз» появился впервые на страницах «Всемирного Медицинского Журнала» еще в марте 1959 года. Это была одна из многих важных и значительных идей, которые в изобилии рождались в те дни в Организации Объединенных Наций, не получая ни малейшей поддержки у человечества в целом. Уже тогда были люди, понимавшие, как тяжка будет ответственность за внесение бацилл туберкулеза, вирусов бешенства и энцефалита, спор сибирской язвы на другую планету…

— Не понимаю, почему? — не удержался светловолосый развязный сержант Ли, командир отделения морской пехоты. — Всем известно, что люди не могут заразиться болезнями других организмов, а животные не болеют человеческими болезнями. У них другой химизм.

— Это одна из тех «всем известных» вещей, которые не имеют ничего общего с истиной, — ответил доктор Рош. — По вашему лицу я вижу, что вы и сами это знаете. А за наводящий вопрос спасибо. Я подобрал приведенные мной примеры специально для того, чтобы затронуть этот момент. Все болезни, которые я назвал, относятся к числу так называемых зоонозов, то есть болезней, свободно распространяющихся среди многих различных видов живых существ на Земле. Бешенство, например, поражает практически все виды теплокровных животных и переходит от одного к другому беспрепятственно. Наиболее серьезные паразитарные болезни, наподобие бильгарциаза или малярии, передаются улитками, армадилами, комарами, козами; словом, назовите мне живое существо, и я тут же вам выложу, какой зооноз оно распространяет. Болезни человека возбуждаются бактериями, грибками, простейшими, вирусами, червями, рыбами, цветущими растениями и так далее. А болезни многих из этих организмов возбуждаются человеком.

— Вот уж не слышал, чтобы растение заболело от человека, — удивился солдат морской пехоты Оберхольцер.

— Значит, вы никогда не видели мимозы, а такими примерами можно исписать целую книгу. Более того, микроорганизмы, безвредные на Земле, вполне могут стать опасными на другой почве для других рас — что, по существу, уже неоднократно случалось. Собственно говоря, именно поэтому мы с вами оказались на орбите вокруг этой планеты…

— Мы что, их корью заразили?

— Не смешно, — процедил сквозь зубы доктор Рош. — Европейские исследователи привезли корь на Полинезийские острова, где ее никогда раньше не было, и она оказалась для неиммунизированных взрослых опаснейшей болезнью с массовым смертельным исходом. Сифилис из Вест-Индии в Европу импортировала, вероятно, экспедиция Колумба: в течение двух последующих столетий он косил европейцев беспощадно, как гангрена. Только когда антитела против этого микроорганизма оказались в крови всего населения Европы, сифилис принял позднейшую медленно протекающую форму. Вполне возможно, что вина за множество смертей, за страдания, утраты и позор, испытанные людьми в последующие столетия, пока не были найдены радикальные средства лечения, лежит только на каком-нибудь одном матросе флотилии Колумба. Так что риск тут страшнейший, однако первые исследователи дальнего космоса пошли на него, хотя им следовало бы поостеречься, — а мы до сих пор расплачиваемся за это. Наша экспедиция — часть этой расплаты.

— Выходит, если я чихну, когда буду в патруле, — сострил Оберхольцер, — мне вкатят наряд вне очереди на кухню? Ли свирепо глянул на него.

— Нет, тебя пристрелят, — сказал он. — А пока заткнись и слушай.

(Раздражительность Ли была вполне объяснима. Он хотел напомнить Оберхольцеру и другим «зеленым» парням, что все мы, включая доктора Роша, были выращены на родильных фермах, и тем самым дать повод Рошу пресечь реплики, подобные тем, в каких упражнялся Оберхольцер. Сержант был естественно раздосадован неудачей своего весьма примитивного экскурса в область полемического искусства).

Рош, однако, продолжал терпеливо объяснять. Земля еще не была и, вероятно, никогда не будет стерилизована. Даже сейчас никто всерьез не поддерживал идею полного нарушения общей экологии родной планеты ради защиты миров и рас, удаленных от Земли на многие световые годы или даже вообще еще не открытых. Но определенный промежуточный этап в этом направлении был достигнут, и, строго говоря, Рошу можно было об этом и не упоминать.

(Например, во всех животноводческих хозяйствах на Земле — уже на протяжении ряда столетий — каждая голова скота была гарантированно свободна от каких бы то ни было болезнетворных начал. Это обеспечивалось тем, что весь приплод извлекался из материнского чрева хирургическими методами и выращивался в специальных стеклянных сосудах.

Равным образом люди, находившиеся на борту «Чизхолма», как и все остальные космонавты, были досрочно извлечены из материнской утробы и помещены в абсолютно стерильную среду, которую они продолжали носить в себе; подобная же среда окружала их и на кораблях.)

Впрочем, я, может быть, требую слишком многого от солдата морской пехоты, впервые участвующего в спасательной миссии (да и вообще в космическом полете). Видимо, я сужу по себе. Депо в том, что по традиции астрогатор на корабле, выполняющем спасательную миссию, является одним из двух офицеров, составляющих интеллектуальную компанию для штатского деятеля ЮНРРА, возглавляющего обычно такую миссию. Второй офицер — судовом врач. Традиция эта исходит, видимо, из той предпосылки, что все остальные титаны ума, которые могут оказаться на корабле, будут слишком заняты. В этом есть зерно истины. Конечно, когда астрогатор занят, то работы у него по горло, но все дело в том, что работа эта по самому своему характеру сосредоточена в начале полета и в его конце, а между ними лежит долгая мертвая пауза. Благодаря этому я очень много читаю, больше поэзию. Ну, а докторская практика, как известно, вообще — «часом густо, часом пусто», в особенности когда обслуживаемый контингент сводится к малочисленному экипажу космического корабля, на котором едва ли отыщется один микроб (во всяком случае по идее).

Поэтому, хотя доктора Роша я слышал впервые, я наслушался уже много подобных речей. Все, что он рассказал до сих пор, я мог бы без труда поведать сам, да притом еще одновременно сыграть недурную партию в шахматы. Однако сейчас он переходил к вопросу, по которому никто, кроме него, не мог сказать ни слова: к характеристике конкретной обстановки на планете, которая была целью нашей миссии.

— Первые исследователи, высадившиеся на этой планете, назвали ее Саванна, хотя Тундра или Вельд были бы, наверно, более к месту, — рассказывал доктор. — Это мир с высокой гравитацией, диаметром около семи тысяч миль, сложенный из плотных пород. Поверхность его представляет собой преимущественно плоские травянистые равнины, рассеченные кое-где горными хребтами вулканического происхождения и несколькими небольшими океанами.

Экспедиция не сумела детально разведать планету по причинам, о которых я скажу дальше. Она очень быстро установила контакт с туземцами, охарактеризовав их как дикарей, но дружелюбных к пришельцам. Однако по данным ее отчета, ни один ксенолог не согласился бы назвать их дикарями. В основном они охотники, но занимаются также скотоводством и земледелием. Им известно ткачество, они строят лодки и водят их по звездам. Кроме того, они обрабатывают металлы, проявляя большую техническую изобретательность; их успехи в металлургии пока что ограничены отсутствием источников энергии для осуществления в больших масштабах высокотемпературной плавки и ковки металлов.

У них существуют институт семьи и мелкие национальные общности типа племен. В трудные годы между племенами вспыхивают междоусобные войны. Эти обстоятельства сыграли свою роль в провале первой экспедиции на Саванну. Дело в том, что земляне неумышленно заразили этот народ, первоначально дружелюбный к нам, весьма заурядным земным вирусом, который оказался смертельно губительным для мужской части населения Саванны. Женщины гораздо более устойчивы к нему, хотя полного иммунитета не было и у них.