Зал ожидания был полон помощников прокуроров и свидетелей. Помощники были бодры и энергичны, они деловито собирались провести своих подопечных через первую ступень на пути к судебному разбирательству. Этим очень любят заниматься молодые юристы, пришедшие работать, например, к Батталье, и они только радовались, если им удавалось жонглировать несколькими делами одновременно. Я наблюдала, как они набрасывают в блокнотах пункты обвинения сразу для трех дел, чтобы потом отдать судебному приставу, который передаст их соответствующему старшине присяжных. Они стояли плечом к плечу за длинной стойкой в приемной, они работали друг против друга и против времени — им нужно было получить проекты обвинительных актов по своим делам.

Свидетели являли собой более хмурое сборище. Это были люди, которых ограбили или ранили, украли кошелек или угнали машину, люди, которых обманули родственники или неизвестные мошенники, все они переживали из-за того, что оказались жертвами, и из-за знакомства с судебной системой.

Только двое из моих двенадцати коллег нахмурились, когда я подошла к приставу, который контролировал очередность рассмотрения дел в этом заседании. Мое присутствие в приемной и мое новое назначение на важное дело означали, что я пришла просить пустить меня вне очереди, перед «крупными хищениями» и «хранением наркотиков», команды которых собрались не меньше часа назад.

— Успокойся, Джин. Мне буквально на минуту. Я без свидетелей. Мне только открыть дело, чтобы мы могли выписывать повестки. Я вас не задержу.

— У Дэбби в кабинете сидит пятилетняя девочка. Подружка отца облила ее кипятком, потому что та плакала. Там серьезные травмы...

— Разумеется, пусть идет вперед. А я проскочу сразу за ней.

Когда пристав сообщил, что большое жюри собралось, я позвонила Дэбби и сказала, чтобы она вела ребенка давать показания. Лицо девочки было сильно обезображено, на левой, обожженной стороне головы не было волос, она крепко держалась за руку прокурора, пока они шли мимо юристов, полицейских и свидетелей. Дэбби и девочка остановились перед деревянными дверями, ведущими в зал большого жюри. Прокурор посмотрела ребенку в глаза, чтобы подбодрить, и спросила, готова ли та.

Девочка кивнула, и дверь перед ними распахнулась. Дэбби за руку повела своего свидетеля в центр зала. Замыкала шествие стенографистка. За десять лет я входила в этот зал сотни раз — с женщинами, мужчинами, подростками и детьми. И мне не раз приходилось видеть, как все двадцать три присяжных в ужасе ахали, в очередной раз увидев, какой вред может один человек причинить другому. Я признавала устоявшуюся важность этого органа и уважала его власть. Но при всем этом понимала, что окружной прокурор может им манипулировать, используя неотъемлемые перегибы процесса в свою пользу, поэтому я еще и исповедовала постулат последних лет о том, что большинство прокуроров могут добиться обвинительного акта хоть для бутерброда с колбасой, если им этого захочется.

Девочка пробыла там только шесть минут, за которые успела рассказать свою историю. Затем дал показания отец, а потом — два полицейских, которые прибыли на место и произвели арест. Чистое изложение — «обглоданные кости», как мы называем такие дела, — когда основные элементы преступления представляются на рассмотрение большого жюри помощником окружного прокурора. Нет необходимости расписывать это дело перед ними, тут нет ни судьи, ни адвоката, ни обвиняемого.

Дэбби и стенографистка тоже вышли в приемную, чтобы присяжные могли посовещаться и проголосовать. Звонок, извещавший, что решение принято, зазвонил буквально через несколько секунд. Все, кто видел девочку, не сомневались, что жюри утвердило проект обвинительного акта — обвиняемой вменялось покушение на убийство.

Пристав махнул мне рукой, пропуская в зал. Войдя, я положила блокнот и Уголовный кодекс на столик, стоявший там специально для этого.

— Доброе утро, дамы и господа. Меня зовут Александра Купер. Я помощник окружного прокурора, и я здесь, чтобы официально открыть расследование по делу об убийстве Джеммы Доген.

Пока это имя ничего им не говорило. Я смотрела на присяжных, которые сидели на амфитеатре напротив меня. Два полукруга кресел в несколько рядов, по десять человек с каждой стороны, и еще трое в центре на возвышении. Это старшина присяжных, его помощник и секретарь, ведущий протокол. Как обычно, они еще не успели убрать газеты и дожевывали рогалики и булочки, которые принесли в зал, невзирая на таблички: «Входить с едой запрещается!»

— Сегодня я не представлю вам никаких доказательств, но это только первый мой визит к вам по этому делу. И я хочу дать вам кодовое название для этого дела, чтобы вы сразу понимали, о чем речь, когда я снова предстану перед вами. Думаю, вы не забудете это название, потому что слишком часто будете его слышать повсюду. Это название «Медицинский центр Среднего Манхэттена».

Не то чтобы красивое кодовое название, зато предельно понятное. Присяжные выпрямились в креслах и стали слушать внимательнее. Некоторые что-то зашептали соседям, очевидно, рассказывали, что речь, наверное, об убийстве той женщины-врача, о котором они слышали в новостях или читали в газете. Пакеты с завтраками были задвинуты под стулья. Двое мужчин в переднем ряду подались вперед и внимательно разглядывали меня, как будто это может повлиять на то, что я снова приду к ним через месяц и назову имя убийцы.

— Как многие из вас уже, наверное, заметили, в прессе и на телевидении широко обсуждают смерть Джеммы Доген. Так вот, я хотела бы напомнить вам, что вы не должны читать подобные статьи и смотреть новости.

Как же, послушаются они, добавила я про себя. Теперь, когда они рассматривают это дело, большинство из них будут специально переключать каналы, чтобы еще раз услышать подробности, которые в другой ситуации были бы им безразличны.

— Единственные доказательства, которые вы должны принимать во внимание при рассмотрении данного дела, будут предъявлены вам свидетелями, которые предстанут перед вами, и документами, которые будут должным образом собраны и предоставлены на ваше рассмотрение в этой комнате. Информация из новостей или мнение членов семей и друзей не являются доказательствами по данному делу. И, конечно же, вы не должны обсуждать его между собой. Я оставлю несколько повесток на подпись вашему старшине и на следующей неделе снова предстану перед вами. Большое спасибо.

Если детективам не повезет в ближайшие два дня, то я не явлюсь сюда со свидетелями до тех пор, пока у нас не определится подозреваемый.

Я пробыла перед большим жюри совсем недолго и предоставила его в распоряжение своим коллегам.

— Ты идешь сегодня на вечеринку к Бродерику? — спросил Джин, когда я проходила мимо него к себе. Вот и еще один бывший однокурсник уходит в частную практику.

— Да. У меня лекция в семь тридцать, но я забегу к нему после, если, конечно, у нас со студентами не завяжется оживленная беседа.

Лора встретила меня на лестнице на восьмом этаже и сказала, что Батталья хочет видеть меня немедленно.

Я развернулась и пошла к его кабинету, вход в который, как обычно, стерегла его верная помощница.

— Привет, Роуз, чудесный костюм. Тебе очень идет этот цвет.

— Доброе утро, Алекс. Спасибо. Подожди немного, он говорит по телефону. Как положит трубку, сразу заходи.

Роуз повернулась к своему столу и продолжила бурную деятельность. Я бросила взгляд на горы корреспонденции, пытаясь не «следовать по стопам Ковингтона». Род Сквайерс часто высмеивал одного из парней, который раньше работал в нашей конторе. Парня звали Дэйви Ковингтон, и он частенько тайком читал письма, адресованные Батталье. Он вставал напротив Роуз, начинал непринужденный разговор, а сам сканировал взглядом перевернутые письма окружного прокурора. Батталья не раз ловил его с поличным. Когда Дэйви начал сплетничать о мошенничестве, совершенном конгрессменом, задолго до того, как было заведено официальное дело, окружной прокурор ненавязчиво посоветовал ему найти другую работу в пятнадцати милях от нынешней. Меня очень подмывало заглянуть в корреспонденцию, но, памятуя, о наказании, я сумела обуздать этот порыв.