Во-первых, весьма вероятно, что происхождение иконописного лика Чудотворца почти современно или очень близко ко времени его жизни. Святитель окончил свое существование в середине IV века, после окончательного торжества христианства над язычеством, когда христиане могли уже свободно строить свои храмы и украшать их священными изображениями, когда вместе с этим и христианское искусство живописи и ваяния довольно развилось, были выработаны некоторые иконографические типы и, по примеру этих типов, начало входить в обыкновение украшать храмы изображениями и других святых, славных в Церкви. В силу указанного начала правдоподобия в искусстве и свободы исповедания веры, при украшении храмов новыми священными изображениями Церковь могла уже свободно пользоваться не одними идеальными типами и символами – они были бы излишни и не могли соперничать рядом с свежей памятью о действительном, – а настоящими, портретными изображениями, свежо хранившимися в памяти потомства почивших. Таким образом, уже в IV веке не было никаких препятствий к появлению подлинного изображения Святителя. В крайнем же случае, оно появилось в V веке или в начале VI века, когда Церковью уже чтилась память его и было известно житие его не только в местной церкви, но и во всем Константинопольском патриархате. И это время столь недалекое от годов жизни Угодника, что в предании мог сохраниться образ его еще во всей живости для иконографии. Древнейшее прямое свидетельство об этом мы находим в Актах VII Вселенского Второго Никейского собора. <…>.
Во вторых, что сохранившийся в нашей иконографии образ Святителя есть именно этот первоначальный портретный и восходит своим происхождением к тому же времени, эту тесную связь нашей иконографии с далеким прошлым прекрасно объясняют следующие слова одного составителя того самого иконописного подлинника в предисловии к нему, откуда наши живописцы заимствовали и заимствуют доныне указанные черты образа Святителя. «Сию книгу, – говорит он, – Менологиум или Мартирологиум, то есть перечень (выличенье) святых в лето Господне, Восточный цесарь Василий Македонянин повелел письменными изображениями описать, и потом пространно тот Менологиум изображен древнегреческими мудрыми и трудолюбивейшими живописцами. Но еще во дни Юстиниана царя великого, когда он созиждил Премудрость Слова Божия, великую церковь (т. е. Софийский храм), в ней были созданы, как говорят, триста шестьдесят престолов, на каждый день во имя святого храм, а в нем и образ, еще же части и мощи святых. Но после, за многовременное озлобление греческих скипетров и за разрушение прекрасных и драгих тамо вещей, многое из всего этого в забвение и запустение пришло. А что осталось, есть и доселе в святой горе Афонской и в иных святых местах писаны чудные иконы святых, месячные. И от тех переводов (т. е. оригиналов или подлинников и вместе копий) еще во дни великих и благоверных князей русских переписывались древними греческими и русскими живописцами (в рукописи – изографы), прежде в Киеве, потом в Новее-городе; и доныне такие образа во святых церквах писаны обретаются. С тех же месячных икон и этот подлинник древними живописцами списан, словесно на хартиях, что и доселе между живописцами (рукопись – зуграфы) в России обносится. И хотя не все равны (вероятно, списки подлинников), от неискусства переписчиков, однако истинствуют. Многих святых пророков и святителей есть подобия; против житейских Четьих-Миней сходятся, как-то: пророка Наума и Захарии, Исайи и Иеремии, святителей же – Василия Великого, Григория Богослова и Григория Нисского; и иных благодатию Христовою много есть, и новых святых, в России просиявших, не только добродетельным житием и подвигами, но и по отшествии душ Святых плоти их нетлением от Господа почтены, и их диаманты (рукопись – диаманти), телеса святых в раках сияя всем неукрытые зрится. И те и другие ныне собраны здесь по алфавиту имен святых и подобия их изображены, в лето от сотворения света 7166, от воплощения же Бога Слова 1658». «В этом введении, – по замечанию Ф. И. Буслаева, – указаны важнейшие пункты в истории византийского и русского искусства», но что самое главное и для нас именно важное – указана связь этих искусств, их преемственность и происхождение оснований нашего последнего живописного искусства, через посредство древнего русского искусства Новгородского, Киевского, потом Афонского и Византийского в его высшем проявлении, от древнейшего блестящего искусства века императора Юстиниана, т. е. от времен начала VI века, времен столь близких ко времени жизни Святителя. Новое ручательство за то, что изображение Святителя вместе с основами подлинника идет также от тех времен и потому, весьма вероятно, близко к действительному его виду.
Наконец, и первое соображение и второе предание, записанное в самых подлинниках, подтверждаются и самим делом, так как и по самым памятникам можно проследить наше изображение Святителя до того же времени. Мы знаем изображения Святителя на чудотворной иконе его Колпинской начала XVIII века и того же времени лицевого подлинника, далее подлинников XVII века, рукописей того же времени (о Тихвинской Божией Матери сказание с миниатюрами и особенно лицевое житие Святителя), описание этого изображения в толковых подлинниках XVII и XVI веков, изображения древних чудотворных образов Рыхловского, Одринского, резного Арзамасского, резного Радовицкого – XVI века, такого же XV века Мценского, XIV века – Великорецкого, Угрешского, Сергия Преподобного, XIII века – Крупицкого, Зарайского, XII века – Новгородского Дворищенского, наконец, XI века – Мокрого Киевского, потом множество изображений Святителя разных времен, мастеров, способов исполнения на других древних иконах и чудотворных и не чудотворных, также на крестах, панагиях, складнях, медалях, в фресковых росписях в храмах – и в них во всех мы узнаем святителя Николая, и здесь везде он изображается с большими или меньшими отличиями так же, как и теперь. Это однако не все. Мы дошли только до XI века и указывали все русские памятники. Но известно, что все древнейшие иконы до XVI века с равным правом или даже скорее могут быть названы греческими. Потом нам известен с таковым изображением Менологий Василия Македонянина. Наконец, далее обратим наше внимание на то, что в Киевском Софийском соборе в числе прочих мозаических изображений, современных построению собора, т. е. XI века, сохранилось и изображение Святителя Николая в том же обычном стиле. Судя по рисункам мозаик Айя-Софии, эти Киевские мозаики замечательно напоминают те Софийские Константинопольские – еще более древние, но и там сохранилось также мозаичное изображение Святителя. Итак, если верить этим древним и указанным новым памятникам, – а нет никаких оснований им не верить, – то вот и фактическая связь нашего иконописного лика Святителя с древним византийским. Таким образом мы имеем целый ряд памятников иконографии Чудотворца, восходящий почти непрерывно к древнейшему времени. Это сильнее всего свидетельствует в пользу действительного, исторического, а не идеального только характера этого иконного изображения архиепископа Мирликийского. Не без основания, значит, церковная живопись в течение десятка и более веков держится этого излюбленного изображения Святителя, и не без основания народное благочестие считает его настолько близким к действительному виду-портрету Святителя, настолько уверено в сходстве первого с последним, что даже в рассказах о чудесных явлениях Святителя наяву или во сне наделяет его тем же образом – подобием, какое Святитель имеет на иконе.
Вятский Великорецкий чудотворный образ святого Николая. XIV в.
Православное иконографическое искусство не творит однако портретов в собственном смысле этого слова, и нужно в известном смысле понимать признаваемую им историческую верность изображения. Мы уже говорили, что точное воспроизведение действительности на иконе не составляет необходимости для христианского сознания, а отходит для него на второй план сравнительно с духовно-религиозным смыслом ее изображения. Церковный иконописец никогда не держится точного копирования природы и вносит в изображение нечто свое особое, чего мы никогда не найдем в обычной действительности. Напрасно поэтому стали бы мы искать в церковной иконографии этой верности действительности в смысле точного, согласного с природой, воспроизведения лиц изображаемых святых. Если, по словам Ф. И. Буслаева, «задачею своею восточный иконописец полагает подобие или правдоподобие, определившееся теми церковными преданиями, которым он должен был следовать неукоснительно», то «это иконописное подобие отличается от собственного портрета именно тем, что портрет снимается с натуры, между тем как в иконописном подобии художник стремится во внешней форме передать описание лица или события, завещанное ему церковными книгами и преданием. Отдельные мотивы, частности в изображении лица, переданы ему писанием; но он совершенно свободен в творческом сочетании этих частностей для воссоздания целой фигуры. Следуя, таким образом, церковному преданию, иконописец создает определенный, но чисто идеальный тип, а не портрет». Нисколько не противореча сказанному нами выше об исторической верности изображения Святителя, эти слова прекрасно объясняют нам истинную суть дела. «Отдельные мотивы, частности в изображении лица» церковные книги и предание завещают церковному художнику на основании своего подлинного знакомства с исторической личностью святого, достоверных известий о ней, а остальное предоставляют его свободному творческому гению. Вот почему после всего сказанного об историческом однообразном характере изображения Святителя, мы теперь будем говорить о большом разнообразии в его изображении на иконах.
