– Среди этих беглецов есть один, которого я хочу вернуть больше всех. Любой ценой.

– Что же вам мешает, если до сих пор не вернули?

– Не нашелся человек, способный это сделать.

Значит, попытки были. И не одна. Звучит как-то слишком уж безрадостно.

– Задача настолько трудна для выполнения?

– Возможно. – Он отводит взгляд в сторону свечи, и мне кажется, что пламя начинает съеживаться. От страха. – Но выполнима, иначе вообще никто не вернулся бы.

Вот и наступил тот момент, когда нужно делать выбор. Или хотя бы притвориться, что выбираешь.

– А многие пробовали?

– Их количество ничего вам не даст.

– Просто очень хотелось знать, каким по счету должен стать я.

Император щурится, все еще не глядя в мою сторону:

– Вы умны. Как мне и говорили. А я могу щедро заплатить за ваши услуги.

– Насколько щедро?

– Вы хотите избавиться от своих обязанностей? Это в моих силах.

Заманчиво. Очень заманчиво.

– Но я все еще не знаю, что мне нужно делать.

Он наконец поворачивает голову и смотрит мне в глаза:

– Вы должны попасть в мир «вдохов» и уговорить моего сына вернуться.

Ноги шагают настолько быстро, насколько это возможно. Двигаются на самой границе того, что обычно называют «бег». Можно было бы и побежать, но добропорядочные городские жители никогда не позволяют себе торопиться, и любой, кто вдруг оказывается намного быстрее прохожих, незамедлительно привлекает к себе излишнее внимание, а я сейчас больше всего хочу стать незаметным. Раствориться в пространстве, хоть среди людей, хоть среди каменных стен.

От предложений императора не принято отказываться. Можно прикинуться непонятливым, потянуть время, но все равно придется в конце концов сказать «да». Особенно если приходно-расходная книга твоей жизни измарана приписками и утайками.

Наверное, отец когда-то сбежал от той же скуки, что сейчас приветственно раскрывает передо мной свои двери. Блеснул молодецкой удалью, устроил заплыв в ледяной воде. Повеселился всласть, вот только спустя несколько дней слег и больше не поднялся с постели. Матери после похорон тоже стало безмерно скучно, не помогло даже опустошение винных погребов дюжины имений. И однажды, на утренней зорьке заглянув в родительские покои, я узнал, что осиротел окончательно. Впрочем, совсем скоро на мое попечение свалилась Либбет, и какое-то время заботы о ней совершенно не позволяли скучать. Но все хорошее когда-нибудь заканчивается. Свобода, например.

У меня все еще есть выход. Правда, ведет он в самую последнюю комнату, ту, в которой других дверей или окон уже не найдется.

Вернуться в столицу, принять положенный чин и заняться делами на благо государства. Надеть камзол мерзкого сине-зеленого цвета, обзавестись смотровыми линзами и мозолью на заднице – от бесконечного сидения в кресле. Оказаться окруженным толпой преданно заглядывающих в рот служек и отяготиться еженедельными походами в Императорское собрание. Великолепная перспектива. Просто загляденье.

Весь вопрос в том, как долго император согласен ждать моего ответа. Пока я старался говорить уклончиво и неопределенно, но не сегодня завтра он повторит свое предложение, и нужно будет на что-то решаться. С другой стороны, разве может что-либо развеять скуку лучше, чем путешествие по ту сторону мира?

Лица людей, мимо которых я прохожу, сливаются в единое целое. Местами чуть заинтересованное или удивленное, но по большей части равнодушное.

Отправиться туда, куда попадают «выдохи»… Заманчиво. Но только не для меня. Я не хочу становиться таким, как они. Ни в коем случае.

Превратиться в бледную тень прежнего себя? Проводить каждую минуту своей теперь уже значительно удлинившейся жизни в постоянных трудах только потому, что не нуждаешься более ни в отдыхе, ни в развлечениях? Лучше умереть. И кажется, понимаю, почему император загнал в угол именно меня: пустует чиновничье кресло. А кто будет исполнять муторные обязанности лучше, чем «выдох»?

Надо бежать. Но куда? Меня нашли здесь, отыщут и в других краях. Когда понадобится. Что же делать? Ждать? Ожидание сводит с ума. Правда, лишь в том случае, если ум присутствует…

– Собираешься промочить горло? – спрашивает знакомый безмятежный голос.

Фокусирую взгляд, уткнувшийся в трактирную вывеску. Наверное. Иначе зачем стою здесь… уже четверть часа кряду, не меньше.

– Пойдем, покажу хорошее место, – приглашает Герто, и я привычно следую за ним, даже не успевая задуматься, хочу ли этого на самом деле.

Трактир, куда меня приводят, оказывается не то чтобы хорошим, но тихим и укромным, с занавешенными кисеей окнами, из-за чего внутри живут вечерние сумерки посреди белого дня. Выпивох за длинными столами немного, да и они скорее спят, нежели бодрствуют, так что нашему разговору ничто не может помешать. А бесшумно поставленные на стол высокие кружки с медовым элем только способствуют взаимопониманию.

– Что-то заботит? – бесстрастно интересуется Герто.

– Да вроде и ничего. Но как-то на душе неспокойно.

– После вчерашнего? Неудивительно.

– А что случилось вчера?

Ведь и правда не могу вспомнить. Словно целый день напрочь вычеркнут из памяти. А в ушах до сих пор звучит голос императора.

– Хорошо тебя приложило… Но так и должно было быть.

– Должно было?

Мой напарник кивает:

– Первый раз всегда такой.

– Тогда скажу только одно: второго не будет.

Ладони Герто хлопают друг о друга. Три раза. Тихо, но четко.

– Я знал, что ты так скажешь. Знал со дня нашего знакомства.

Эль начинает шуметь в голове. Сначала где-то над бровями, потом перебирается чуть дальше, к вискам.

– Знал?

– Таких, как ты и я, много. Больше, чем кажется. И намного больше, чем думают власти.

Последние слова Герто произносит с нарастающим нажимом, но это в другое время показалось бы мне настораживающим, а сейчас всего лишь вынуждает задать следующий вопрос:

– А какие мы?

– Мы – люди.

Звучит почти угрожающе. Пожалуй, столько чувства в речах своего напарника по вылазкам в стан «вдохов» я еще никогда не замечал. Но не могу не согласиться:

– Да, мы – люди.

Для себя эту истину я вывел уже довольно давно. А вот последнюю точку поставил только вчера. Наверное, слишком поздно.

– И люди должны позаботиться о том, чтобы оставаться людьми.

Что ж, и тут могу только утвердительно кивнуть.

– Тебе кое-что нужно узнать. – Он поднимается из-за стола и зовет за собой, к двери в глубине зала.

Не самое лучшее время для прогулок, потому что ноги, то ли натруженные быстрым и продолжительным шагом, то ли потерявшие устойчивость из-за пары глотков эля, держат меня хуже, чем обычно. Но Герто словно не замечает моей неуверенности, а я слишком привык следовать за ним. Куда угодно.

За дверью начинается петляющий коридор, освещенный редкими лампами, по которому мы идем, как мне кажется, далеко-далеко, а на самом деле всего лишь спускаемся вниз, в подвал под трактиром. Воздух становится необычно густым и терпким для каменного подземелья, но через минуту я вижу источник странного аромата.

Просторная комната с низким сводчатым потолком. Земляной пол, надежно гасящий звуки шагов. У дальней стены, примерно посередине, громоздится что-то, на первый взгляд бесформенное. Только когда подходишь ближе, начинаешь различать черты, принадлежащие изваянию. Древнему, потрепанному, изображающему старика, сложившего перед собой руки так, как будто ладони покоятся на чем-то круглом. Например, на шаре, которого нет и в помине. А вокруг чадят тонкими струйками сизого дыма десятки масляных ламп.

– Что это такое?

Вопрос слегка запаздывает. Надо было задавать его сразу, с порога. Неужели эль оказался настолько крепок? Или это я совсем упал духом?

– Святилище.

Пробую пошутить:

– А почему тогда света мало?

Герто оставляет мою реплику без внимания, подходит к статуе и исполняет что-то вроде церемониального поклона. Потом поворачивается ко мне: