– Кто? Матушка?

– М… Молинка! Невеста моя…

Семьюшка села снова на лавку, сжала голову руками и застонала. Она не понимала совершенно ничего. Она помнила недавние события – приезд брата Доброслава с двумя дочерьми угрянского князя, помнила, как эти две девушки жили здесь с ними, в этой самой избушке. Потом была Купала… Потом мать вроде бы сказала ей, что ее решили выдать за Люта угрянского, и даже провели обряды, отделяющие ее от рода и чуров…

А потом наступало что-то странное. Память тонула в омуте густого тумана, из которого временами выплывали отрывочные видения. Она находилась здесь, дома. И он, Ярко, несколько раз приходил к ней, обнимал, что-то говорил… Чего-то хотел от нее. Но чего – Семьюшка не понимала.

И вот теперь он вообще удивлен, что она дома! Думает, что ее увез оборотень? Но он же приходил и видел ее здесь!

– Вот, полюбуйся! – Князь Святко снова шагнул через порог, теперь уже в сопровождении княгини Чернавы. – Скажи, мать, кто тут с ума сошел? Что это за морок? Мы же деву Люту угрянскому в жены отдали? Из дома проводили? А откуда она тут опять у тебя сидит? Или это морок меня морочит? Или блазень блазнится? И угрянская-то девка где?

– Ох, батюшка! – Княгиня покачала головой, подавляя улыбку. – Не морок тебя морочит и не блазень блазнится… теперь. Раньше морочили нас. Обманул нас всех оборотень, вокруг пальца обвел. Сестру свою он с собой увез, а нашу дочку нам оставил. Только заморочил, глаза отвел. И мы на месте Семьюшки Молинку видели, думали, что с нами осталась, а Молинку настоящую сами ему в ладью посадили – думали, Семьюшку замуж отдаем. А теперь три дня прошло, чары рассеялись, морок спал. Вот так вот! – Княгиня развела руками.

– Ее увезли! – вскрикнул Ярко и вцепился в волосы. – Увезли! А я-то…

– Вот ведь леший! – ошарашенно вымолвил князь Святко, пока еще более изумленный, чем разгневанный.

Новость быстро разнеслась по Воротынцу и воинскому стану. Доброслав не помнил себя от гнева.

– Он нас обманул! Клятву нарушил! – кричал старший княжич, уже не думая о сдержанности. – Отец! Прикажи мне его догнать! Три дня прошло, еще успеем! Нельзя позволить – он нас, как щенков… Обманул! Сестру обещал свою нам отдать – увез! На Семьюшке обещал жениться – обманул! Побрезговал! Две клятвы нарушил! Так и что ему третью нарушить – не вернет он нам Семиславу!

В голосе старшего сына звучали не только гнев и возмущение, но и боль, однако князь Святко настолько встревожился, что ему было не до ревнивых подозрений. В самом деле – если Лютомер обманул их с сестрой и невестой, то что ему стоит обмануть и с Семиславой? Хорошо зная, чего стоит его младшая жена, князь Святко не сомневался, что и сам оборотень от такой не отказался бы.

Как нарочно, в это время кто-то случайно нашел в березняке обрывки белого шелка, в которых без труда опознали бывшую рубашку увезенной княгини. На лоскутах потрясенный Святко обнаружил следы крови. Неизвестно, какие именно картины он рисовал себе в это время, но лицо его, обычно добродушное, стало сейчас таким жестким и темным, что даже собственные домочадцы в испуге попятились.

– Да подожди еще три дня, может, вернется! – утешали его сродники и воеводы. – Ведь сын-то Вершинин еще у нас! Заложников-то и мы имеем! Срок еще не прошел – может, приедет княгиня! Прилетит, лебедь белая!

– Да что ему этот холопкин сын! – продолжал бушевать Доброслав. – Он от него избавиться только рад будет! Думаете, не знает, кто его выдал? Не догадался, при его-то хитрости? Да он одной шапкой двух зайцев накрыть хочет – и от холопкиного сына избавиться, и жену молодую взять! Едем за ними, батюшка! Нас по всем землям ославят, осмеют, что мы себя так провести дали! Хоть он оборотень и сын хоть Велеса, хоть лешего лысого!

– Велеса не трогай! – рявкнул волхв Остромысл. – Огневается – не такие еще беды нашлет!

Собрали бояр. Обман был налицо – угрянский оборотень не взял невесту, которую ему дали, и не отдал Ярко свою сестру, которую обещал дать. Никаких надежд на помощь с Угры, которую обеспечивали бы эти союзы, не оставалось. Зато казалось весьма вероятным, что княгиню Семиславу похититель не вернет. А Хвалис? А что ему Хвалис? Хоть убей его, хоть в холопы возьми – Лютомеру же лучше. Одним соперником меньше. У Доброслава чесались руки зарубить угрян, чтобы дать какой-то выход своей ярости, и удерживало его только то соображение, что этим он окажет ненавистному оборотню большую услугу.

Решили взять половину войска и ехать вдогонку. Воеводы оправились поднимать и собирать своих людей. Еще оставалась надежда настичь беглецов до того, как они попадут на Угру, – и уж теперь Доброслав был полон решимости не дать уйти живым никому из этого подлого племени, кроме разве женщин.

Ярко собрался первым. Выступить намеревались на заре следующего дня, но ему хотелось сидеть на пристани с ночи – так рвалось сердце вслед за похищенной невестой.

Но еще под вечер, когда сборы были в разгаре, на воеводский двор явился Благовец, один из бояр воронежского князя Будогостя.

– Здравствуй, князь Святомер! – говорил он, проходя во двор, где князь наблюдал за сборами дружины. – Смотрю, готов выступать! Ну, спасибо тебе! Поклон тебе от князя Будогостя, тестя твоего. Уж он ждет тебя с войском не дождется, все готово, тебя одного и ждем. Что, завтра и выступаем? Или еще кого надо обождать?

– Выступаю-то я выступаю, да только в другую сторону! – с досадой ответил князь Святко. – С Угрой у меня нелады. Жену увезли, Будогостеву дочь.

– Семушку! – Воевода Благовец, хорошо помнивший дочь своего князя, вытаращил глаза. – Это кто ж осмелился?

Однако когда ему изложили все обстоятельства дела, он не согласился с тем, что поход на хазар надо откладывать.

– Ты как хочешь, князь Святко, а Перун такого не позволит! – Благовец покачал головой. – Провели вас, конечно, обидно, но своя дева при себе осталась, чужих еще найдете. В поход идем – даст Перун милости, красных девок табунами будем гонять. А Будогостевна, может, еще и воротится.

– Может! Тебе хорошо говорить! Моя ведь жена, не твоя!

– Жена женой, а слово нарушать – это не по-княжески! – Благовец сурово сдвинул брови. – Князь Будогость бьется, кровь проливает, князь Воемир бьется, князь Ярослав в Киеве ждет! Войска собраны, копья изострены, луки напряжены, кони оседланы! И все твою жену одну будут дожидаться? Нет, князь Святко, твоя воля, но если слово нарушишь, не будет тебе от русских князей ни веры, ни дружбы, ни прощения! Рудояре! Хоть ты свое слово скажи, воевода ты или не воевода?

– А жена моя как же?

– А ты без нее и воевать уже не можешь? Кто в поход собрался – ты или жена? Вот разобьем хазар – пойдешь за женой. И другие тебе князья тогда помогут. Не съедят же ее там. Такую женщину не обидят – волхва все-таки, княжеская дочь. Поживет на Угре немного, от нее не убудет.

– А бесчестье мое? – мрачно спросил Святко. – Позволить, чтобы она там с оборотнем этим жила? А мне потом здесь оборотневых щенков качать?

– Чтобы тебе щенков не качать, она сама позаботится, ее учить не надо. А вот если перед князьями русскими слово нарушишь, бесчестье тебе посильнее того будет. Кто свое слово не держит, тот пропащий человек и князем в Русской земле быть не достоин!

Вятичские воеводы молчали. Благовец был прав – не пойти в поход, нарушить ряд с другими русскими князьями, не прикрыть от набега свою же собственную землю было невозможно. Возвращение похищенной княгини могло и подождать. Отправить Благовца назад одного означало поссориться и с воронежским, и с донским, и с полянским князем, а этого Святко не мог себе позволить. Даже Доброслав, бледный, как березовая кора, молчал, не смея спорить.

Войска продолжали собираться, еще не зная толком, куда пойдут – на полудень или на закат.

На заре князь Святко вышел во двор и окинул небо взглядом, надеясь, что боги пошлют ему знак. Можно спросить волхвов – но что бы они ни сказали, идти на хазар надо.

С вышины раздался трубный крик. Святомер вскинул голову.