— Ты сейчас ведешь какое-нибудь дело? — поинтересовался Билл.

— Если бы и вел, то все равно не сказал. Что еще? Один из репортеров сморщил нос от моих слов:

— Послушай, Майк, можешь говорить что угодно, но никто без причины не будет стрелять в тебя.

— Знаешь, парень, у меня больше врагов, чем друзей. А мои враги чаще всего ходят вооруженными. Можешь проверить наиболее крупных уголовников и ты найдешь людей, которым я очень не нравлюсь.

— Другими словами, у нас никакой истории не получится, — констатировал Билл.

— Хотите еще выпить? — предложил я. — Во всяком случае, это хоть какая-то компенсация.

Когда они допили бутылку до самого донышка, я прекратил их шатание по квартире и собрал, чтобы кое-что сказать напоследок:

— Пусть никто из вас не пытается болтаться возле меня, стараясь получить дополнительную информацию по этому делу. Если эта история будет раздута, вам не пройдет даром.

— Уф-ф, Майк!

— Никаких “уф-ф”! Я не шучу, так что лучше вам мне не попадаться.

Они вымелись из квартиры, Марти замыкал шествие. Он печально попрощался со мной, моля взглядом об осторожности.

Раздвинув шторы, я наблюдал за тем, как все они уселись в машину и уехали. Только после этого я разделся и залез под душ. Сначала принял горячий, затем холодный, почистил зубы, и в это время снова раздался звонок в дверь. Я не терплю некоторые вещи, и репортеров особенно, потому что никогда нельзя быть уверенным, что ты окончательно с ними разделался. Я обернул вокруг пояса полотенце и, оставляя мокрые следы на полу, отправился открывать дверь.

Она стояла в полумраке холла, не зная, пугаться ей, удивляться или быть шокированной. Я сказал: “Проклятье!” Она неуверенно улыбалась, пока я не предложил ей войти, а сам исчез, чтобы надеть халат. Что-то произошло с Линдой Холбрайт с тех пор, как я видел ее в последний раз.

Когда я появился в гостиной вновь, она сидела в кресле, положив пальто на спинку. Теперь она была одета не в мешковатое платье, и было видно, что же она под ним скрывала. Это было нечто, полный набор всего, что может показать женщина. Угловатость исчезла, и даже волосы выглядели совсем по-другому. Прежде это были просто волосы, теперь же густая волнистая масса, мягко спускающаяся ей на плечи. Она по-прежнему не была красавицей, но любой парень не обратил бы никакого внимания на ее лицо, когда перед ним были такие прелести.

Улыбка делала ее еще более привлекательной. Она, должно быть, побывала у хорошего мастера и позволила ему наиболее эффектно одеть себя. Ей также удалось очень удачно подкрасить лицо. К тому же под одеждой не было ничего лишнего, что могло бы испортить эффект от природного богатства и красоты ее форм.

Уж лучше бы она пришла до того, как я узнал, что Этель проверила мой бумажник и передала сведения своим друзьям...

Линда попробовала улыбнуться, когда я сел напротив и закурил сигарету. Я улыбнулся в ответ и задумался над ситуацией. В настоящий момент ее можно было рассматривать по-разному. Может быть, со мной затеяли хитроумную игру и подослали Линду, чтобы она разделалась со мной. Может быть, они хотят выяснить, какие действия я собираюсь предпринять после неудавшегося покушения, и послали ее за этим.

В любом случае, мне больше не было ее жаль. Я встал, достал припасенную бутылку ликера, подошел к кушетке и позвал ее к себе. Налил ей выпить, и похоже, это был ее первый глоток алкоголя в жизни, она поперхнулась и закашлялась.

Я поцеловал ее, и судя по всему, это был ее первый поцелуй. Линда страстно обняла меня, но вдруг резко отстранилась и взглянула на меня, словно хотела удостовериться в реальности всего происходящего. Все ее тело напряглось от боли и удовольствия под моими руками. Она прикрыла глаза, и сквозь узкую полоску было видно, как в них полыхает огонь. Затем она чуть шире открыла их и, увидев, что этот огонь начинает зажигать меня, загадочно улыбнулась.

Если она собиралась что-нибудь выведать у меня, то это было самое подходящее время, потому что любая женщина знает момент, когда она получает власть над мужчиной, когда он готов обещать и говорить что угодно. И хотя я сам прекрасно знал все это, ничего не мог с собой поделать, потому что прежде всего оставался мужчиной.

— Это в первый... раз. — Дальше Линда не могла продолжать, слова застряли у нее в горле. Я понял, что она ничего не знает о трюке Этель с бумажником.

Я собирался предложить ей пальто и выпроводить, посоветовав разузнать сначала, как следует вести себя в роли женщины. Но затем подумал и вспомнил, что она была новичком в этой игре и не знала, когда следует задавать вопросы. Даже если она и пришла за этим, я решил продолжить игру. Поэтому ничего не сказал ей. В это время Линда что-то сделала руками за своей спиной, одежда медленно упала вниз, и жаркая волна накатилась на меня.

Она по-прежнему ни о чем не просила меня, кроме одного, чтобы я показал ей, что значит быть женщиной...

Линда не позволила мне позже проводить ее до двери. Хотела побыть одна, растворившись в темноте. Ее легкие шаги прошелестели по ковру, и я расслышал щелчок замка закрывающейся двери.

Я налил себе выпить, сделал несколько глотков, а остальное выплеснул с раздражением. Я был прав, ее подослали, и снова стал чувствовать себя обманутым. Затем появилась мысль о том, что ее жизнь настолько неинтересна, и она вынуждена искать новые встречи для разнообразия. Я перестал чувствовать себя дураком, налил выпить и пошел спать.

Будильник разбудил меня в шесть часов, и я успел принять душ и побриться перед уходом. За углом в закусочной перехватил яичницу с ветчиной, сел в машину и поехал за Вельдой.

Вельда была одета в плотный темный костюм и стояла в распахнутом пальто, уперев руки в бедра. Я подъехал и посигналил ей.

— Поехали, дорогая.

Она села в машину рядом со мной и, улыбнувшись, сказала:

— Рановато, не так ли?

— Чертовски рано.

— Ты собирался мне о чем-то рассказать сегодня, Майк.

— Я не сказал, когда именно.

— Опять твои фокусы. Как ты умеешь выкручиваться! Она отвернулась от меня и стала смотреть на дорогу. Я потянул ее за рукав, заставил повернуть голову в мою сторону:

— Извини, Вельда. Это нелегкий разговор, расскажу, когда мы вернемся. Не хочется говорить об этом сейчас, это для меня слишком важно. Понимаешь?

Может, она уловила серьезность моего тона и мой напряженный взгляд. Заулыбалась, согласившись со мной, включила приемник, и мы стали слушать музыку, направляясь в Бруклин, где находилась фабрика мамаши Свитгер.

"Мамаша Свитгер” оказался крепко сбитым малым небольшого роста, с широкими бровями, которые при разговоре опускались и поднимались, словно оконные жалюзи.

Я попросил разрешения переговорить с его водителями, на что он ответил:

— Если вы профсоюзный деятель, то вам тут делать нечего. Мои ребята получают больше, чем состоящие в профсоюзе.

— Я не из профсоюза.

— Тогда что вам нужно?

— Хотел бы кое-что выяснить о Чарли Моффите. Он у вас работал.

— Этот дуралей. Он одолжил у вас деньги?

— Не совсем так.

— Хорошо, говорите с ребятами, только не мешайте им работать.

Я поблагодарил его, взял Вельду под руку, и мы, обогнув здание, подошли к машинам, которые загружались готовыми пирожками.

Подождав, когда загрузится первая машина, мы подошли к водителю. Он приподнял кепи и приветливо улыбнулся Вельде. Она, не теряя времени, спросила:

— Вы знали Чарли Моффита?

— Конечно, леди. Что он сделал в этот раз, вылез из своей могилы?

— Полагаю, он по-прежнему там, но вы не могли бы сказать, что он был за человек?

Парень хихикнул и тут впервые обратил внимание на меня.

— А... теперь понимаю, — сказал он. — У него были неприятности?

— Как раз это мы и хотим выяснить. Так что он из себя представлял?

Водитель облокотился на грузовик и, жуя кончик спички, начал говорить.

— Чарли был чудаковатым парнем. — Он выразительно повертел пальцем у виска. — Не все дома... знаете. Мы проделывали с ним разные штучки. Он всегда что-нибудь терял. Однажды сумку, потом целый лоток пирожков. Сказал, что ребята позвали его сыграть в футбол и, пока он играл, растащили все пирожки. Вы когда-нибудь слышали о таком?