Смех был настолько заразительным, что я тоже не выдержал и захохотал. Я изо всех сил пытался подавить смех, но из этого ничего не вышло. Неестественное веселье зарождалось где-то в желудке и громогласно срывалось с губ. Со стороны мы, наверное, являли собой весьма забавное зрелище. Я — со сверкающим шлемом под мышкой, одетый как герой из детского комикса Старого мира, и взращенная на крысином мясе девушка-дикарка в грязных лохмотьях. Мы были похожи на двух детей, оказавшихся среди обломков кораблей в мире зелени, освещенном кроваво-красным солнцем.

Я испытывал какую-то странную необъяснимую любовь к этому созданию. Несмотря на всю враждебность окружения, девушка сияла красотой и непоколебимым здоровьем. В ней ощущалось присутствие какой-то необыкновенной жизненной силы.

Я чувствовал, что обязан изыскать способ спасти ее с этой плавучей зеленой циновки. Через некоторое время она сможет приспособиться к жизни в моем мире и научится говорить по-английски. Не исключено, что у нее снова будет семья.

Краем глаза я уловил какое-то движение.

Мгновенно выхватив пистолет, я дважды выстрелил. Оба выстрела оказались точными. Две первые пули сорок пятого калибра попали в ствол приближающегося к нам триффида, а третья срезала чашечку с готовым для удара стрекалом. В тех местах, куда угодили пули сорок пятого калибра, ствол дерева превратился в мочало.

Девушка пронзительно взвизгнула и, прикрыв ладонями уши, обратилась в бегство.

— Стойте! — закричал я ей вслед. — Не бойтесь!

Она легко, словно нимфа, мчалась по податливой зелени корабельного кладбища.

Я бежал за ней, выкрикивая успокоительные слова, но девушка не слышала. Она была в ужасе — наверное, ей еще не приходилось слышать выстрелов.

Она мчалась не разбирая дороги. На пути находилась заросль закрепившихся в почве триффидов.

Я надеялся, что она свернет в сторону.

Но она не свернула.

Она мчалась вперед. Звук выстрелов напугал ее до безумия.

— Стойте! Не бегите туда... не надо!

Мне пришла сумасшедшая мысль выстрелить ей в ногу и спасти от смерти. Я поднял пистолет, но тут же опустил, покачав головой от охватившей меня безысходности. Не переставая кричать, девушка скрылась в зарослях триффидов. Стволы затряслись, листья затрепетали, десяток жал хлестнул воздух. Роща триффидов таила в себе не меньшую опасность, чем гнездо растревоженных кобр.

Триффиды сомкнулись над девушкой, и я потерял ее из виду. Ветви и листья еще раз ненадолго затрепетали, а потом все стихло.

Крика девушки я больше не слышал.

Я молча смотрел на зеленых убийц, всем сердцем ощущая очередную потерю.

Вся следующая неделя прошла отвратительно. Я вернулся к самолету, много спал, поглощал аварийный запас и безучастно следил за тем, как на смену очередному дню приходит ночь. Я чувствовал себя настолько опустошенным, что не хотелось двигаться.

Несколько раз, преодолев апатию, я надевал шлем и перчатки и бродил по острову. От моих ног в разные стороны прыскали крабы. Крики чаек были похожи на вопли заблудших душ.

Мой крошечный мир по-прежнему освещался тусклым красным светом, и я не предпринимал ничего, что могло бы поднять жизненный тонус.

Снова и снова я выходил на «берег» и вглядывался в море, но не видел ни земли, ни корабля. Ничего. Только холодная вода цвета ржавчины. Не исключено, что мой остров уже нисходил в царство Аида.

Временами шел дождь, и вода скапливалась в углублениях, которые я выбил в металлических крыльях самолета с помощью обломка бревна. Я тщательно собирал воду во фляжку, чтобы продлить свое физическое существование. Я ел, пил и спал. Но ни сердце, ни душа в этом процессе не участвовали. Рядом со мной были триффиды, убившие двоих людей, с которыми я едва-едва успел познакомиться. Шли дни, и моя ненависть к этим растениям сменялась молчаливым смирением. Моряки гибнут в море. Но их сыновья тем не менее без ненависти к волнам идут по стопам отцов и тоже становятся моряками. Я тихо принимал то, что уготовил мне рок. Более того, триффиды несколько разнообразили мое жалкое меню. Под прикрытием комбинезона, шлема и перчаток я иногда заваливал одно-другое растение и, срезав наиболее нежные побеги и листья, укрывался в кабине самолета, чтобы пожевать горьковато-сладкую зелень.

Поев, я долго сидел под колпаком кабины, пялясь в красное небо и думая о погибшей девушке. Интересно, как ее звали и запомнила ли она сама свое имя с тех дней, когда у нее были отец и мать?

Таких темных ночей, какие были сейчас, я припомнить не мог. Даже когда небо, как я подозревал, оставалось безоблачным, звезд я не видел. Так же как, впрочем, и луны.

Спал я, как правило, скверно. Порой, просыпаясь среди ночи, я видел за пластиком кабины чьи-то внимательные глаза. Мне даже иногда казалось, что за мной наблюдают. Но утром я отгонял химеры, убеждая себя, что мне все пригрезилось. Тем не менее, осматривая свои владения, я все время видел перед собой улыбающееся лицо девушки и слышал ее веселый смех.

Отец как-то написал, что человечество не способно постоянно пребывать в унынии, и человеческая душа, подобно мифической птице Феникс, снова и снова восстает из пепла отчаяния.

Через некоторое время и мое настроение стало улучшаться. Я все больше подумывал о том, как выбраться с острова. Дело дошло до того, что я начал с помощью ножа счищать вьюнок с показавшейся мне достаточно прочной яхты. По моим расчетам, на полную очистку требовалось не более двух дней, после чего можно будет отправиться на поиски твердой земли. Если я поплыву строго на север, то обязательно доберусь либо до острова Уайт, либо до побережья Британии. Работая, я не терял бдительности. Триффиды постоянно крутились рядом. Как только они приближались на опасное расстояние, я надевал шлем и опускал забрало. Работать в такой экипировке было душно и неудобно, зато проклятые растения не могли причинить мне вреда.

В первые дни пребывания на «острове» до меня часто доносилось стаккато барабанящих триффидов. Однако постепенно они умолкли. Как-то, мучаясь от бессонницы в кабине истребителя, я вспомнил один из афоризмов Оскара Уайлда. «Плохо, когда о вас много говорят, — сказал он. — Хуже, — когда о вас не говорят вообще». Не исключено, что триффиды сказали обо мне все, что могли, или пришли к выводу, что я не представляю для них интереса как личность. С другой стороны, они могли решить, что коль скоро я для них в своем комбинезоне недоступен, то время на меня тратить не стоит. Как бы то ни было, но они стали игнорировать меня, что было с их стороны невежливо.

Поначалу эта неожиданная тишина меня немного смущала. Но поскольку триффиды по-прежнему не обращали на меня внимания, я скоро к этому привык. Не могу сказать, что их снобизм меня обижал. Тем более что другие существа продолжали одарять меня своим вниманием. Больше всего донимали крысы. Похоже, они видели во мне завтрак, ленч и файв-о-клок одновременно. Грызуны совершили на меня несколько нападений во время работы, но я нашел на палубе какого-то парохода обрывок стальной цепи и превратил его в надежное оружие. Как только крысы приступали к подготовке очередного набега, я начинал с угрожающим видом крутить цепь над головой, обращая их в позорное бегство. Крысам оставалось только юркнуть в норы и следить за мной оттуда горящими от голода глазами.

Время от времени море, насылая на мой плот особенно большую волну, заставляло его извиваться в конвульсиях. Когда это случалось, «почва» вздымалась на высоту моего роста. Устоять на ногах было невозможно, и я валился как подкошенный на зеленый дерн.

Вместе с дождевыми облаками приходила темнота, и я возвращался в кабину истребителя. Там я дремал или жевал листву триффидов, наполнявшую рот горьковато-сладким соком. Иногда мне удавалось убить с полчаса, занявшись чисткой пистолета или ревизией сигнальных ракет.

Надежда, как правило, весьма хрупкое чувство, и несмотря на то что ее лелеют и холят при помощи вливаний оптимизма, она имеет тенденцию время от времени умирать. Тем не менее окончательно надежды я не утратил. В частности, я надеялся, что меня не унесет далеко в открытое море, я не окажусь вдали от твердой земли. Я знал, что преобладающие у южных берегов Англии течения поначалу понесут мой плот в юго-западном направлении. Позже, слившись с Гольфстримом, они повернут на север и, минуя Корнуолл, вынесут меня в Ирландское море. Дом и семья окажутся не очень далеко. Во всяком случае, я на это надеялся...