– Это Зигмунд Фрейд, – ответил Джайлс, и в голосе его прозвучала укоризна: мол, тебе самой пора это знать. – Я подумал, что его пример первопроходца в деле исследования человеческого подсознания может тебя вдохновить.

– Ах, да. Он что-то там придумал насчет сигар, верно? – Баффи протянула блокнот Джайлсу. – Ничего, я сама найду себе источник вдохновения.

– Как хочешь, – холодно отозвался Джайлс.

Когда Баффи пришла домой, мама распаковывала какую-то коробку.

– Новая посылка? – спросила девушка.

– Ты только посмотри! Вот эти просто замечательно подойдут для выставки. – Мама протянула ей блокнот; Фотография на обложке изображала скульптуру мужчины, состоявшую из треугольников и квадратов. – Это «Лунный человек», шедевр великого мастера В.В. Вивальди.

– Здорово! – с восхищением воскликнула Баф-фи. – Мне как раз нужен новый блокнот.

– Тогда он твой. Но не забудь всем сказать, что оригинал можно увидеть в галерее.

Прежде чем лечь спать, Баффи положила на тумбочку около кровати блокнот и ручку. Она отключилась, как только добралась до подушки, и сон ее был глубже, чем когда-либо раньше.

Проснувшись, она обнаружила, что уже записала увиденное.

Образы сами по себе вызвали у нее ужас. Опрокинутая церковная кафедра, словно раздробленная гигантской дубинкой. Личинки, копошащиеся у ног гуру с изуродованным лицом. Вылетающие из разверстых могил молнии, юные девушки, танцующие в лунном свете, люди – или вещи? – проносящиеся мимо, и вдруг, словно обезумев, набрасывающиеся на нее.

Конечно, она не подозревала, что ей будет сниться такое, но все это весьма интересно; наверное, для Истребительницы с ее особым сознанием подобные видения не являются чем-то необычным.

Однако ей показалось, что один образ сильно выделяется среди остальных, хотя и не вызывает прямой ассоциации с ней, Баффи Саммерс, Истребительницей девяностых годов двадцатого века: луна и огромный, летящий на нее метеор!

С тех пор каждое утро она стала записывать все, привидевшееся ночью, а через месяц перечитала записи, надеясь найти в них что-нибудь стоящее.

И нашла: в то время как одни сны были обычными бессвязными видениями, другие отличались определенной хронологической последовательностью.

Баффи видела их глазами маленькой девочки, жившей в деревне. Сначала она училась шить и готовить самые простые кушанья на огромном очаге в кухне, потом собирать орехи и ягоды в лесу и молоть муку, чтобы печь хлеб. Когда девочка подросла, то принялась за более сложные блюда. У нее явно хорошо получалось, потому что во сне частенько появлялись ощипанные гуси и цыплята и почищенная рыба.

Постепенно девочка превратилась в юную девушку, и в то время как за сверстницами ухаживали видные женихи, ей пришлось заняться охотой. Она чувствовала, что причиной тому была какая-то трагедия, произошедшая с главой семьи, однако не была уверена в этом до конца.

Девушка из сна – ее второе «я» – прекрасно владела топором, ножом и кремневым ружьем, в котором порох перед каждым выстрелом нужно было поджигать спичкой. Баффи снилось, что она может подстрелить индейку за сто пятьдесят ярдов*, гусей и уток в полете. Она была знакома с луком и стрелами и пользовалась ими не только на охоте, но и на рыбалке.

В промежутках между шитьем, приготовлением пищи и охотой были еще образы других людей, но Баффи не представляла, кто это, хотя скорее всего это были друзья и семья девушки.

Когда девочке исполнилось пятнадцать, природа видений начала изменяться. И очень сильно. Индейцы перебили большинство близких ей людей, которых Баффи видела в предыдущих снах, а она сама в отместку начала убивать индейцев. И чем старше она становилась, тем больше убивала всякой мерзости. Вампиров. Зомби. Демонов, маскировавшихся под квакеров, британских аристократов и тех же индейцев. Все это казалось Баффи очень знакомым. Только вот эпоха была совсем другой.

Однажды ночью видение внезапно превратилось в связное повествование. Все началось с того, что девушка из сна оказалась на чистой аккуратной площади какой-то незнакомой деревушки. Тут и там виднелись островки смерзшегося снега. Звезды на небе и масляные фонари на земле освещали огромную деревянную церковь. Судя по тому внушительному виду, который она имела по сравнению с магазинами и конторами, это здание было для местных жителей самым главным.

В центре площади возвышалась виселица. Несколько разъяренных мужчин в простых черных костюмах толкали молодого человека в одеянии священника к ступеням, ведущим к петле. У некоторых в руках были старинные кремневые ружья, где порох и пулю заряжают по отдельности. Стоило юноше остановиться, как его тут же подталкивали дулами.

Баффи посмотрела вниз. Девушка из сна сидела верхом на лошади; поперек седла наготове лежало ружье. На запястье подергивалась жилка. Она прикинула, сколько потребуется времени, чтобы перезарядить, и сколько человек она сможет застрелить, если те бросятся на нее.

Нужно признать – намерения отнюдь не праведные. Она вздохнула и выстрелила. В воздух.

____________________

1 ярд равен примерно 91,4 см. – Прим. пер.

Послышались негодующие и испуганные вскрики, некоторые мужчины принялись поносить ее на чем свет стоит и трясти кулаками, однако ни один не сделал к ней и

шага. Ее руки и патронташ слились в одно пятно – так молниеносно она

перезаряжала ружье, а перезарядив, тут же направляла его на стоящего впереди человека.

– Простите меня, джентльмены, обычно я стараюсь не вмешиваться в дела правосудия.

Мужчина, в которого она целилась, был высок, тучен и явно уверен в своих силах и власти. Он презрительно взглянул на нее снизу вверх и улыбнулся, однако за этой вызывающей улыбкой прятался страх, хотя сложно было сказать, относился ли он к ее «я» из сна или вызван ситуацией в целом.

– Саманта Кэйн. Мне следовало бы догадаться. Ты опять опоздала.

– Меня задержали.

– Злые силы, не так ли? Саманта Кэйн пожала плечами.

– То, что является злом в ваших глазах, сэр, не обязательно является таковым в моих.

Она опустила ружье и слезла с лошади. Мужчины в толпе украдкой перешептывались. Саманте Кэйн было на это наплевать. Она знала, что ее считают необычной девушкой. В то время женщины ее возраста не ездили верхом, не путешествовали в одиночестве, не умели метко стрелять, и никогда, никогда их не боялась чернь. Таких женщин обвиняли в колдовстве, не признавая никаких смягчающих обстоятельств, и отправляли на виселицу.

Однако Саманту Кэйн не смели обвинить в колдовстве. Этому мешала ее репутация.

– Очень рада вас видеть, судья Дэнфорт, хотя мне бы хотелось, чтобы наша встреча произошла при более благоприятных обстоятельствах.

– Обстоятельства в наше трудное и опасное время никогда не бывают благоприятными, Саманта Кэйн. Как поживаете? – Взгляд его подобрел, страх исчез, и глаза словно потухли.

– Хорошо. А вы, мой друг? – Саманта Кэйн обращалась к судье Дэнфорту как к союзнику, хотя у нее по-прежнему были подозрения на его счет.

– Достаточно хорошо для того, чтобы нести груз моих печальных обязанностей. Этого беднягу только что признали виновным в отправлении колдовских обрядов и контактах с ведьмой. Приговор должен быть приведен в исполнение немедленно.

– Немедленно?

Дэнфорт пожал плечами и нахмурился.

– Обычно тем, кого обвиняют в сношениях с дьяволом, дают двадцать четыре часа, в надежде, что они признают свою ошибку, станут молить о прощении, и душа их будет спасена. Но этот бедняга, – усмехнулся судья, – был моим протеже. Я верил, что когда-нибудь он возглавит общину и сам будет спасать других. Поэтому мне очень грустно видеть, как низко он пал.

Саманта посмотрела «бедняге» в глаза. У него были золотистые, проникновенные глаза, и она поняла, что они ей понравились.

– Ваше имя, сэр, – потребовала Саманта. Он холодно поприветствовал ее: