Поэтому он не стал приближаться к всаднику, он остановился на обочине, склонил голову и достаточно громко проговорил:

– Дорога к мосту в другой стороне, господин.

Всадник молча ехал дальше, и трактирщик подумал, что его не расслышали:

– Доро…

– Мне не нужна дорога к мосту, – сказал чужак, не поворачивая головы.

Трактирщик не сразу понял, а когда понял, то не смог удержаться и выдохнул изумленное:

– А-а…

Конь послушно встал, повинуясь движению поводьев, а трактирщик с запозданием прикрыл рот рукой. Он подумал, что, пожалуй, еще сумеет убежать и избежать возмездия за свое непрошеное изумление, а потому стал потихоньку пятиться.

– Ты знаешь, что мне нужно? – спросил чужак.

– Да, господин, – пробормотал трактирщик, не переставая отступать назад. – Наверное, господин.

– Это ведь недалеко, так?

– Вы на верном пути, господин…

– Я знаю, – сказал всадник.

Трактирщик согласно кивал и пятился, пока не сообразил, что силуэт всадника уже слился с подступающей тьмой; а значит, можно было выпрямиться и пойти домой, то есть в те четыре стены, которые когда-то были ему домом. По дороге ему встретился старейшина; он дрожал то ли от холода, то ли от страха, то ли от всего вместе.

– Куда поехал этот господин? – прошамкал старик.

– Туда, – трактирщик махнул рукой. – В горы.

И чтобы старик окончательно понял, трактирщик добавил:

– К Ней.

Старик скрипуче рассмеялся и многозначительно нахмурил косматые седые брови, словно знал некую тайную истину. На самом деле он знал ровно столько же, сколько и трактирщик, и все остальные. Но старейшина был тщеславен, и распиравшее его тщеславие с кряхтением прорвалось наружу словами:

– А ведь давно… Давно никто не ездил к Ней…

Трактирщик кивнул. Он подумал, что, будь он помоложе, поздоровее и похрабрее, он бы незаметно увязался за чужаком. Чтобы потом, когда все будет кончено, забрать себе этого великолепного коня. И чем черт не шутит – может, удалось бы снять и сапоги с трупа…

Но трактирщик был немолод, увечен и труслив (что по нынешним временам стоило считать благоразумием), а потому не строил иных планов, кроме как прожить еще один день, еще одну зиму, еще один год.

Проехавший через деревню всадник был, напротив, молод, силен и отважен, а потому планы имел куда более грандиозные. Что более важно, его планы имели обыкновение исполняться. Когда-то этот всадник жаждал отличиться на поле битвы, и такой час настал. Когда-то он мечтал о покорении женских сердец – судьба послала ему и это. Он грезил о богатстве, и оно не замедлило явиться в виде военных трофеев. Он хотел быть замеченным королем, и король Томас не смог пренебречь таким блистательным рыцарем.

А потом он узнал о своем Предназначении, и это знание мгновенно затмило славу, богатство и плотские наслаждения; точнее, превратило эти вещи в ничто, в подобие грязи, по которой вышагивал конь рыцаря, знающего, что движется в единственно верном направлении. Знание было явлено ему во снах и было названо его личным Предназначением. Это стало причиной того, что рыцарь покинул королевскую службу, оставил охваченные бесконечной войной северные земли и приехал сюда, в запустелый разграбленный край, где одичалая чернь непонимающе таращилась ему вслед и где долгому пути рыцаря суждено было обрести славное победоносное завершение.

Когда дорога начинает подниматься вверх, рыцарь спешивается, отводит коня в сторону и привязывает к дереву. Остаток пути надо проделать пешком, ни в коем случае не торопясь, не теряя осторожности, ибо еще не все испытания преодолел рыцарь на пути к своему Предназначению.

Наступает ночь, но в свете звезд видна вершина горы, и рыцарь упрямо идет к ней, раздвигая еловые ветви, огибая внезапно возникающие на пути огромные камни. И внезапно он видит впереди огонь, крохотную точку пляшущего пламени посреди опустившейся на землю тьмы. Рыцарь перестает дышать. Его движения становятся еще более медленными и осторожными. Он опускается на колени, ставит перед собой заплечный мешок и развязывает узел. На мгновение рыцарю кажется, что это подходящий момент для прочтения молитвы. Затем он понимает, что никакая молитва не искупит грех, который он собирается совершить во имя своего Предназначения. Поразмыслив, рыцарь решает заменить молитву перчаткой – натянув ее на правую руку, он вытаскивает из мешка деревянную трубку. Теперь можно будет сказать, что согрешил не рыцарь, а его перчатка; именно она коснулась запретного предмета, колдовского предмета. В родном краю рыцаря за подобные преступления сжигали на костре, и пожалуй что поделом, ведь колдовские предметы были сделаны руками не людей, а гномов, а тем, как говорят, это знание перешло от демонов… Но сегодня колдовство будет использовано во имя высокой цели. Рыцарь знал это наверняка, так было сказано в его видениях, и не просто сказано, но и еще был показан рыцарю путь в Темный город, пограничное место, не принадлежавшее ни людям, ни демонам, ни драконам. Это был клочок земли, где люди и демоны, ночные кровососы и лесные твари могли беспрепятственно встречаться и обделывать разные темные дела. Здесь все продавали и покупали всё, от драгоценных камней и заговоренных мечей до юных девственниц, драконьего огня и заклинаний, столь мощных, что иногда пергамент, на котором они записывались, не выдерживал и вспыхивал ярким и быстрым огнем. Говорили, что в этот мерзостный город наведывался по каким-то своим делам даже король Томас, но то великий Томас, защитник рода человеческого! Рыцарь же с трудом сдерживал тошноту, пока пробирался по узким улочкам Темного города к явленной ему во снах лавке мрачного одноглазого гнома. Рыцарь назвал свое имя, и гном вытащил из лавки четыре предмета, при виде которых рыцарь не смог сдержать брезгливую гримасу. Гном не обратил на это внимания. Он просто сложил вещи в мешок рыцаря и отказался брать деньги. Наверное, у гнома, как ни отвратительна была рыцарю такая мысль, тоже существовало Предназначение, и, отказываясь от платы, гном исполнял именно его.

И вот теперь рука в перчатке сжала трубку и поднесла к глазу рыцаря. Вставленный внутрь трубки волшебный кристалл ухватил дальний огонь костра и увеличил его так, чтобы рыцарь смог все разглядеть в деталях. Хотя была ночь, а костер находился за несколько сотен шагов, рыцарь отчетливо увидел две фигуры возле костра. Это были Стражи, двое из семи. Один Страж спал, накрывшись плащом, другой смотрел на огонь и строгал широким ножом какую-то деревяшку. Этот нож не был его единственным оружием, рядом лежали секира и круглый щит. Рыцарь видел этих двоих, а они даже не догадывались о его присутствии. Такова была демоническая сила волшебной трубки, и рыцарь, не выдержав, взмолился про себя о даровании победы славному воинству короля Томаса, ибо не должны жить на земле существа, владеющие столь могучей магией!

Однако пока полная победа рода человеческого еще не наступила, чужеродному волшебству стоило найти достойное применение.

Рыцарь поднялся с колен и двинулся дальше. Теперь он знал, где находятся двое Стражей, оставалось найти остальных. Рыцарь знал, что с этим не стоит спешить. Нужно дождаться самого темного часа, который предшествует рассвету; в этот час сон Стражей станет глубоким, а бодрствующие Стражи устанут и утратят бдительность.

Вот тогда им и явится смерть в обличье рыцаря с его магическими дарами.

Когда невидимые глазу птицы начинают неуверенно выкликать рассвет, рыцарь вытягивает из ножен длинный узкий клинок со змейкой на рукояти, свой излюбленный итальянский трофей. В нескольких шагах от рыцаря, в небольшой расщелине дремлет Страж. Рыцарь уже знает, что к чему, – Стражи расположились полумесяцем по склону горы, а увиденный им костер был центром их позиции.