– Твои апартаменты. Моя могила. Здесь, на этой лестнице. Здесь я себя похоронила.

Настя вздохнула:

– Слушай, захоронение нечесаное, мне нужно коробки перетащить из камеры хранения. Пошли, поможешь, а потом я буду разгонять твою грусть-печаль.

– Ящик, – мрачно сказала Монахова. – Ящик пива, не меньше.

– Ты уписаешься, деточка…

– Не волнуйся, просто поставь ящик и отойди в сторону, – она встала, стряхнула с себя пепел, крошки и еще какой-то мусор. – Что там за коробки?

Собственно, ящика и не понадобилось. Нужно было просто завести Монахову в комнату, усадить ее на кровать, дать ее хлебнуть пива, а потом сесть напротив и слушать полтора часа подряд душераздирающую историю под условным названием «И как только я наконец поверила в любовь, он оказался козлом и изменщиком». В принципе, ничего оригинального, но услышать такое именно от Монаховой Настя никак не ожидала. Ирка всегда выстраивала личную жизнь по законам рыночной экономики, считая себя крайне выгодным предложением и тщательно отбирая инвесторов для развития себя как проекта. Чувства в этом процессе не участвовали, они были надежно заперты в банковской ячейке, чтобы демонстрировать их особенно перспективным инвесторам, и то по большим праздникам. В повседневной жизни чувства были заменены калькулятором, что, по мнению Монаховой, было гораздо удобнее.

Но, как поется в старой песенке, беда нечаянно нагрянет, когда ее ну совершенно не ждешь. То есть в песне-то поется, конечно же, про любовь, но для Монаховой в данном случае это было одно и то же. Банковская ячейка вдруг взорвалась изнутри, а калькулятор сломался. Жизнь пошла под откос.

– Это у которого фирма по производству водопроводных труб? – из вежливости поинтересовалась Настя.

– С трубами я закончила еще осенью, – махнула рукой Монахова. – У Стасика, – голос ее дрогнул, – кирпичный завод. Какие-то специальные кирпичи, ну очень специальные, очень замечательные… Он всегда любил про них поговорить…

«Так он ушел от тебя к кирпичам?» – родился у Насти вполне логичный вопрос, но вслух она его задавать не стала, ибо хотела остаться живой и здоровой.

– Сначала все было как обычно, – говорила Монахова. – Встречались два-три раза в неделю, рестораны, пансионаты, клубы… В Москву я с ним ездила… В Финляндию на Новый год. А потом… Вот не поверишь, вступило вот тут, – она показала на левую сторону груди. – И не отпускает. И если я его не вижу хотя бы день, то там такая боль, такая боль… Я сначала даже к врачу сходила, обследовалась… Мало ли?

– Ага, – сказала Настя.

– Нет, все оказалась в порядке. «Чего ж мне тогда так плохо?» – думаю. В смысле без него – плохо, с ним – хорошо. Со Стасиком.

– Бывает, – сказала Настя.

Короче говоря, бизнес-план Монаховой сгорел синим пламенем. Изначально предполагалось, что, когда Стасик инвестирует недостающую сумму для покупки однокомнатной квартиры, можно будет подбить баланс и двинуться дальше, но тут Монахова с ужасом обнаружила, что у нее есть сердце и сердцем она прикипела к Стасику не за рентабельность его капиталовложений, а по каким-то иным, совершенно нерациональным мотивам.

– Ужас, – сказала Настя.

Взнос за однокомнатую квартиру перестал быть конечной целью проекта под названием «Стасик», конечной целью стал сам Стасик, а ради этого Монаховой надо было ни много ни мало…

– Женат? – переспросила Настя.

– Уже нет, – сказала Монахова и улыбнулась той скупой улыбкой героя, за которой следует фраза типа: «Мы не могли выиграть эту битву. Но мы проиграли ее достойно, и трупы врагов в тот вечер заслонили солнце…» – Был женат, но потом… Наверное, можно целую книжку написать про то, как я заставила его развестись… Я была… – Монахова снова улыбнулась, вспоминая былые подвиги. – Я была как танк. Я… Ох, какая же я была дура…

При том, что женой Стасика тоже была особа при калькуляторе, Монахова добилась своего; она провела блестящую многоуровневую кампанию и разрушила этот брак. Месяц назад жена Стасика в слезах уехала к маме, предварительно подписав все необходимые бумаги. Монахова снимала этот поворотный момент войны на видеокамеру: потом останется наложить звуковую дорожку, какой-нибудь марш со словами типа: «Так громче, музыка, играй победу, мы победили, и враг….»

Когда Монахова готовилась отпраздновать победу торжественным ужином при свечах, обнаружилась одна неприятная деталь: Стасик исчез. То есть вообще. Он не появлялся дома, он не отвечал на звонки. Торжественный ужин пришлось исполнить соло, самой съесть холодную форель, запить ее бутылкой шардоне и убедить себя, что это лишь временные переживания Стасика по поводу завершения одного этапа его биографии и начала нового…

Пять дней спустя они все-таки встретились.

– Привет, – сказала Монахова, покачивая сумочкой.

– Привет, – сказал Стасик. – Это… Короче, познакомься. Это Алена.

– Хм, – Монахова задумалась. – То есть… Ты хочешь попробовать втроем? Ну не знаю, не знаю… Я могла бы сама подобрать девочку для такого случая… Поприличнее.

– Стас, а кто это? – пискнула Алена.

– Старая знакомая, – ответил Стасик и пошел открывать гараж.

Монахова сделала паузу и посмотрела на Настю, ожидая адекватной реакции. Та пожала плечами:

– Что тебе сказать? Что он сволочь? Ты это и без меня знаешь.

– Старая знакомая, – повторила Монахова. – Да, мне двадцать, а ей семнадцать, и у нее больше тут и тут и меньше тут… Но ведь это не главное, правда?! Разве из-за такой ерунды можно вот так повернуться и уйти?!

– Ты знаешь, что можно. Ты освободила его, и он воспользовался свободой по своему усмотрению, а не так, как ты хотела.

– У меня все равно болит вот здесь. Может быть, еще сходить к врачу?

– Я думаю, это пройдет. Это у тебя выпал осколок зеркала.

– Какого еще зеркала?

– Как у Снежной королевы.

– Ты совсем спятила, подруга. Какие еще королевы? Какие зеркала? Мне за квартиру платить нечем, я снова живу в общежитии, как последняя…

– Студентка? – предложила вариант Настя.

– Ненавижу, – ответила со вздохом Монахова. – Тебя ненавижу. Его ненавижу. Общагу эту. Всех ненавижу. Но его больше. Давай его убьем, что ли?

Видимо, Настя как-то изменилась в лице, потому что Монахова отставила пиво в сторону:

– А у тебя-то как? Ходили слухи, что ты вышла замуж за грузинского миллионера, а еще, я помню, был какой-то иностранец, Денис, да?

– Было, – согласилась Настя.

– Ну и…

– Грузинский миллионер погиб, а Денис… Он в больнице.

– Bay, – сказала Монахова. – Ты умеешь обращаться с мужчинами. А поподробнее? Сначала ведь был Денис, да?

– Сначала был Денис, но в сентябре мы… потеряли друг друга. Потом был этот грузин, хороший человек, но там всплыла какая-то старая история, и он погиб. Потом я познакомилась с семьей Дениса, пожила у них какое-то время. Отец ко мне хорошо относился, а сестра – не очень. А Денис… Мы снова встретились, и сначала я думала, что у нас все будет как прежде… Но потом оказалось, что у него есть другая девушка. Не то чтобы он ее сильно любил, просто… Просто он не мог ее взять и бросить. Потому что она беременна.

– Да, – вздохнула Монахова. – Что тебе сказать? Одна и та же старая история. Только ты думаешь, что все начинает налаживаться, как – бац! И ты снова по уши в дерьме.

– Насчет «бац!» – это точно, – сказала Настя. А насчет старой истории… Интересно, стала бы эта история новой, если добавить, что грузинский миллионер происходил из древнего рода магов, Денис был наследником Лионейского престола, а его беременная под-рута – новообращенной Горгоной? И если уточнить, что в больнице Денис оказался после удара тесаком в исполнении вампира по имени Марат, который от имени всего ночного народа мстил Андерсонам за смерть графа Валенте? Будет это чем-то новым или же…

«Только ты думаешь, что все начинает налаживаться, как…»