Колесо купил первый, кому Винарт предложил. За восемьдесят рублей. Винарт точно подсчитал цены за покрышку, за диск, за монтирование и балансировку.

— Только на поиски противовеса вы потеряете дня два, — рассудительно говорил Винарт, отпирая багажник, а покупатель долго пересчитывал деньги рублями и трешками, пятерка редко попадалась среди них. Наверно, торгует цветами, решил Винарт.

Путешественников взяли возле поворота на Тую. Винарт сознался: да, колесо он купил, но, чтобы не навредить Наурису и Илгонису, отпирался, что знал об угоне машины. Он думал, что машина принадлежит кому-нибудь из родственников. Колесо найти не удалось — Винарт и в самом деле не знал, где разыскивать покупателя.

Вначале Наурис с Илгонисом честно рассказывали все, как было, а потом в суде — словно сговорились — твердили: о колесе им вообще ничего не известно, а «Москвич» они поставили между сараями, как велел Винарт. И никаких тридцати рублей от него не получали.

— Вы часто говорили о машинах, встречаясь с обвиняемыми? — спросил у Винарта один из защитников.

— Иногда говорили. Я ведь целый день работаю с машинами. Они интересовались. Особенно Илгонис.

— Спасибо, у меня вопросов больше нет.

В начале расследования Винарт проходил по делу лишь как свидетель и вдруг стал обвиняемым.

— Получишь с полгода условно, в следующий раз будешь знать, что покупать краденое вредно, — сказал ему следователь. — Позаботься о хороших характеристиках, а то могут срезать и проценты от зарплаты. Поделом тебе, спекулянтишка!

На суде пострадавший заявил, что претензий не имеет. Сказал, что родители Науриса и Илгониса заплатили ему и за украденное колесо, и за помятое крыло, машина снова в наилучшем техническом состоянии.

— Этому порядочно сунули, стал как прилизанный, — услышал Винарт из задних рядов публики.

— Уважаемые товарищи судьи! — начал уже упомянутый адвокат. — Мне не хотелось бы, чтобы здесь употребляли слово «преступление», ибо случившееся точнее характеризуется словом «проступок». Как мы знаем, у обоих несовершеннолетних юношей возникло непреодолимое желание покататься на машине, ведь они — ни тот, ни другой на «Москвиче» никогда не ездили: их отцы имеют «Волги». У одного личная, у другого служебная. Между мальчиками возник спор о превосходстве «Волги», и чем этот спор закончился, мы уже знаем. Печальный факт. Но не преступление! Ведь ни тот, ни другой в результате этого материально не обогатились, плоды преступного деяния сорвал некто третий. Кто он? Его имя мы можем сегодня назвать. Это Винарт Кирмуж, которого мы также видим на скамье подсудимых. Будучи совершеннолетним и узнав, что оба несовершеннолетних угнали автомобиль, он не только не побудил их вернуть «Москвич» владельцу (они потом наверняка сделали бы это и сами — мы же здесь слышали их показания), а приказал им отогнать машину в глухой двор и спрятать за дровяными сараями, после чего сам стал ее постепенно обкрадывать и за счет этого материально обогащаться. Я ничего не выдумываю — это его собственные слова. Вначале он продает запасное колесо, он продал бы еще много всего другого, если бы оба несовершеннолетних не убрали машину. Трудно переоценить влияние Кирмужа на мальчиков: ведь он учил их отпирать двери машины, ведь он имел целую связку подобранных ключей зажигания, ведь он…

— Наурис всего на четыре месяца моложе меня! — зло выкрикнул Винарт, но адвокат пропустил это мимо ушей, а судья призвал Винарта к порядку.

Облив его целым ушатом грязи, адвокат сменил личину и принялся Винарта оправдывать. Да, сказал он, на фоне этих двоих он действительно выглядит плохо, но нельзя же забывать объективные причины: мальчик уже давно растет без отца, он не тунеядец, он работает. И хорошо работает — это видно из характеристики, не верить которой у нас нет никаких оснований. Не уклоняется от общественных поручений, старательный, в коллективе пользуется авторитетом. Хочется думать, что он споткнулся в первый и последний раз, поэтому я обращаюсь к судьям с просьбой к нему также применить наказание без лишения свободы.

Коллегу, которому суд поручил защиту Винарта (с уголовным делом тот смог ознакомиться лишь за несколько минут до заседания суда), адвокат, таким образом, лишил слова, и тот не мог придумать ничего лучше, как повторить все то же самое, только в другой последовательности.

Теперь, глядя в пестрый матрац верхних нар, Винарт пытался вспомнить, что говорил каждый из них троих в своем последнем слове. Илгонис сказал, что никогда больше так не поступит, и просил суд разрешить ему закончить школу на свободе, Наурис бормотал что-то заумное себе под нос, и неизвестно, с какой стати превозносил своего деда. А он?.. Прошу суд смягчить наказание! Почему я вдруг стал таким мямлей? Наверно, из-за Магоне: перепугался, что нас разлучат. И еще, наверно, думал, что просьба смягчить наказание произведет на суд благоприятное впечатление — они пожалеют меня. Это вместо того, чтобы кричать: «Не виноват я в краже! Они же у меня совета не спрашивали, когда угнали машину! Сами пусть и отвечают! Судите меня за то, что я сделал! Судите меня за куплю и продажу запасного колеса, пожалуйста, вот я!» Вместо этого я начал вилять: «Если все же суд считает меня виновным, то…» Размазня!

Все, что накопилось у него на душе, он изложил Верховному суду в прошении пересмотреть дело. Написанное вселяло надежду, что недоразумение будет ликвидировано, но он снова и снова перечитывал его, внося исправления. Это было на следующий день после возвращения в тюрьму, в карантинной камере. Таких, кто не надеялся на уменьшение наказания, было мало, писали почти все: по обе стороны стола наголо бритые головы, склонившись к бумаге, сражались с орфографией, пунктуацией, правдой и ложью. Кто как умел.

Вдруг Винарт почувствовал, что кто-то стоит у него за спиной; он обернулся.

Глядя через его плечо, прошение читал мужчина, который устроился на нарах возле самого окна. Ему было лет сорок, вид он имел молодцеватый, зато лицо было испитое. Винарт знал, что его зовут Саней, и заметил, что он почти ни с кем не общается.

— Как написано? — с надеждой спросил Винарт.

— Прима, — Саня выдержал паузу. — Теперь надо только хорошенько помять, и этой бумажкой можешь вытереть зад.

Повернулся и стал ходить по собственному пятачку в камере. Так он кружил или трусил по камере целыми днями — словно хорек в клетке зоопарка. Или лежал, или ходил.

Винарт был неприятно удивлен. Он взял свое прошение и пошел к Сане спросить, в чем именно тот видит ошибку и что, по его мнению, следует исправить.

— Никакой ошибки нет, просто зря пишешь. Лишний месяц проторчишь в тюрьме — вот и все.

— Я…

— С какой стати суд будет пересматривать твое дело или сокращать тебе срок наказания? У тебя три статьи, и каждая из них тянет больше, чем на те четыре года, которые тебе дали. Кража — до пяти, вовлечение несовершеннолетних в преступную деятельность — тоже до пяти, а за спекуляцию дают до восьми. Да ты и в самом деле сволочь. Не пытайся меня убедить в обратном. Все сволочи. Как тут, за забором, так и там, за его пределами. Если кто и попадается порядочный, — значит, просто дурак!

Саня снова стал неслышно вышагивать, не обращая на Винарта никакого внимания.

Санины аргументы парня все же не убедили, прошение он отослал, с отчаянием думая о Магоне, переживал то полную безнадежность, то радужные надежды. Вспоминая минуты близости с девушкой, ждал чуда, которое непременно должно свершиться, если в этом мире есть хоть крупица справедливости.

Он пробовал обмануть самого себя и не думать о Магоне, но не получалось. Еще и раньше — на свободе — он не очень-то верил в верность красавицы Магоне, ведь он не был ни красивым, ни смелым, ни сильным. А теперь эти мысли окончательно извели его.

Каждую ночь во сне она являлась к нему с портфелем, набитым тетрадками, в белой школьной блузке, под которой была голая грудь. Ее мать могла бы легко проверить, когда она идет в школу, а когда — к Винарту, потому что, отправляясь в школу, она надевала лифчик.