— Мне здесь нравится. Я еще никогда не бывала на яхтах днем. Позади нее послышались приближающиеся голоса.

— Никто не хочет сорокавосьмиградусного?

— Я никак не могу найти музыки. Почему здесь нет?..

— Сесил, есть у тебя еще этот золотой порошок?

— Мы поднялись выше атмосферы, глупая, и электромагнитные волны не доходят до нас. Кроме того, мы движемся слишком быстро... Че Онг повернулась к ним.

— О, Сесил, где же этот восхитительный золотой порошок? Принс, Лок, вы обязательно должны попробовать! Сесил — сын мэра...

— Губернатора...

— ...одного из тех крошечных миров, о которых мы постоянно слышим и которые так далеко отсюда. У него есть золотой порошок, который собирают в трещинах скал. Ой, смотрите, он все вдыхает его и вдыхает!

Планета под ними начала вращаться.

— Смотри, Принс, ты вдыхаешь его, вот так: хха! И все, что ты видишь, окрашивается в восхитительные цвета, все, что ты слышишь, наполняется невыразимыми звуками, и мысли слегка разбегаются и лезут в промежутки между словами. Лок, вот...

— Посмотрите-ка на нее! — засмеялся Принс. — Он же ведет яхту в Париж!

— О! — воскликнула Че. — Это ему не повредит. Разве что мы долетим немножко быстрее, вот и все! Позади них послышался разговор:

— Где, она говорила, эта чертова вечеринка начинается?

— На Иль-Сент-Луис, в Париже.

— Где?

— В Париже, детка, в Париже! Мы приглашены на вечеринку в...

В середине пятого века византийский император Юлиан, устав от суматохи Ситэ де Пари (население которого, насчитывающее тогда окало тысячи человек, жило в шалашах из шкур, теснящихся вокруг построенного из камня и дерева храма Божьей Матери) удалился на небольшой островок.

В первой половине двадцатого века королева косметики, стремясь избежать претензий Правого Банка и эксцессов со стороны левых, основала здесь свой Париж Пиеда Терре, стены которого внутри с большим вкусом были увешаны сокровищами искусства — в то время, как на берегу, на месте деревянного храма, поднялись две башни знаменитого собора.

В конце тридцать второго века центральная улица острова была залита светом фонарей, боковые улочки были заполнены музыкальными, зоологическими, питейными и ковровыми лавочками, а в небе вспыхивал фейерверк. Иль-Сент-Луис принимал гостей Принса Реда.

— Сюда! Через этот мост!

Они миновали трапециевидный мост. Внизу блестела черная Сена. Деревья на острове роняли листву на каменные балюстрада. Украшенные скульптурами контрфорсы Нотр-Дам, освещенные прожекторами, вздымались над деревьями парка Ситэ.

— Никто не имеет права ступить на мой остров без маски! — крикнул Принс.

Они как раз дошли до середины моста, когда Принс, прыгнув к перилам, ухватился за перекладину и поднял руку в серебряной перчатке.

— Вы в гостях! Вы в гостях у Принса! Каждый надевает маску!

Шары фейерверка, красные и голубые, вспыхнули в темноте, осветив его лицо.

— Все это очень хорошо, — запротестовала Че, подбежав к перилам, — но если я надену маску, меня никто не узнает, Принс! А на студии сказали, что я могу идти только в том случае, если будет реклама!

Он подскочил к ней, схватил за руку и потащил вниз по ступеням. Там, на вешалке, поблескивали сотни масок, надевающихся на голову.

— У меня есть одна специально для тебя, Че! — он снял двухфутовую прозрачную крысиную голову. Уши окаймлены белым мехом, брови усеяны золотыми блестками, драгоценные камни подрагивали на кончиках проволочных усов.

— Какая прелесть! — завизжала Че, когда Принс нахлобучил маску ей на голову.

Сквозь прозрачную морду было видно, как на ее собственном нежном зеленоглазом лице расплылась улыбка.

— А вот для тебя! — голова саблезубого тигра предназначалась Сесилу. Орлиная, со сверкающими перьями — Эдгару. Темноволосая голова Хосе была закрыта мордой ящерицы.

Лев — для Дэна, протестующего на фоне всеобщих уговоров и оставленного без внимания сразу же после того, как он прекратил сопротивление. Грифон — для Брайена, которого упорно никто не замечал, хотя он ни на шаг не отставал от компании.

— А для тебя, — Принс повернулся к Локу, — у меня есть особая маска, — смеясь, он снял голову пирата. С черной повязкой через глаз, со шрамом на щеке, с цветным платком. В оскаленных зубах — кинжал. Маска легко наделась на голову Лока. Через отверстия в шее можно было смотреть. Принс похлопал его по спине. — Пират — это как раз для фон Рея! — произнес он, когда Лок шагнул на булыжную мостовую.

И снова смех: это отставшие появились на мосту.

Девушки с напудренными высокими прическами двадцать третьего века (когда еще не было Аштона Кларка) бросали с балкона конфетти. Человек в маске медведя прокладывал себе путь через толпу. Лок думал, что это просто костюм и маска, пока шерсть не коснулась его плеча, и в ноздри ему не ударила вонь. Клацание когтей затихло. Толпа подхватила юношу.

Лок превратился в слух.

Лок превратился в зрение.

Блаженство охватило его, и нервные волокна словно остекленели. Он шел по мощеной кирпичом, усыпанной конфетти улице, и все чувства его вдруг обратились внутрь — так выгибаются паруса космических кораблей. Он почувствовал присутствие своего внутреннего «я». Весь его внутренний мир теперь сфокусировался на том, что чувствовали его руки, видели его глаза. Голоса вокруг ласкали его изощренный слух.

— Шампанское! Ну разве не прелесть! — крыса в прозрачной одежде прижала к столику с вином грифона в куртке с кружевными цветами. — Ты не знаешь анекдотов? Я так их люблю!

— Конечно, — отвечал Брайен. — Но я никогда не был на таких приемах. Такие люди, как Лок, Принс, вы — из тех людей, о которых только слышишь. Очень трудно поверить в то, что вы существуете на самом деле.

— Между нами говоря, у меня время от времени возникает та же проблема. И это хорошо, что есть ты, чтобы напомнить нам об этом. А теперь расскажи нам...

Лок шел от группы к группе.

— ...на круизном судне, идущем из Порт-Саида в Стамбул, был рыбак из Плеяд, который исполнял восхитительные вещи на сенсо-сиринксе...

— ...и ему пришлось на попутках добираться через весь Иран, потому что монорельс не работал. Я думаю, что Земля находится в стороне...

— ...прекрасная вечеринка. Превосходная...

«Очень молодые, — подумал Лок. — Очень богатые. Интересно, к каким крайностям могут привести эти обстоятельства?»

Босой, подпоясанный веревкой лев стоял, прислонившись к стене, и смотрел на проходящих.

— Ну как, капитан?

Лок приветственно махнул ему рукой и пошел дальше.

Теперь он чувствовал внутри себя приподнятость и прозрачность. Музыка звучала внутри маски, и голова его покоилась на звуке собственного дыхания. На возвышении какой-то человек играл на гапсихорде «Птичью павану». Лок прошел мимо, и голоса, звучащие в другой тональности, заглушили музыку. На помосте на другой стороне улицы два парня и две девушки, одетые по моде двадцатого столетия, воспроизводили какофонию в стиле «Ой, мама, ой, папа». Свернув на боковую улицу, Лок оказался подхваченным толпой, которая понесла его прямо к возвышающейся куче электронных инструментов, извергающих скрежещущую, оглушительную мелодию тоху-боху. Музыка десятилетней давности вызывала чувство ностальгии, и гости в красочных масках из папье-маше и пластика, разбившись на пары, тройки, пятерки и семерки, танцевали. Справа покачивалась голова лебедя. Слева из стороны в сторону моталась голова лягушки. До его ушей донесся низкий голос, который он слышал в динамике, когда «Калибан» висел над Гималаями. Че Онг протискивалась между танцующими.

— Он сделал это! Ну разве Принс не прелесть? — она кричала и подпрыгивала. — Он раздобыл эту старую турецкую музыку!

Бедра, груди и плечи блестели под винилом — в материале были поры, раскрывающиеся в теплую погоду, и прозрачный костюм становился прохладным, словно шелковый. Че Онг раскачивалась, опустив пушистые ресницы.